Джейн Остен - Эмма

«Да, наверное, – сказала она себе, – это безразличие ко всему, усталость, апатия, нежелание чем-то занять себя о чем-то говорят! Все мне постыло, все кажется скучным и пресным! Да, должно быть, я влюбилась… Я была бы страннейшим созданием на свете, если бы не влюбилась… по меньшей мере на несколько недель. Что ж, то, что дурно для одних, всегда благо для других. Если даже и не из-за Фрэнка Черчилля, я все равно очень расстраивалась бы из-за несостоявшегося бала. А вот мистер Найтли будет счастлив. Теперь он, если хочет, может провести вечер со своим милым Уильямом Ларкинсом».

Однако мистер Найтли вовсе не выказал своего триумфа. Правда, он не говорил о том, что он лично сожалеет о случившемся: даже если бы он так сказал, ему противоречил бы его вполне бодрый вид, но он заметил, притом вполне искренне, что очень сочувствует разочарованию остальных, и с особенной теплотой добавил:

– Вам, Эмма, у которой и так столь мало возможностей потанцевать, и в самом деле не везет. Да, вам очень, очень не повезло!

Прошло несколько дней, прежде чем она увиделась с Джейн Ферфакс и смогла проверить, насколько сильно та горюет о прискорбной перемене. Когда же они наконец увиделись, ее сдержанность показалась Эмме просто отвратительной. Однако Джейн было все эти дни очень плохо, так как она страдала от жесточайшей мигрени, из-за чего ее тетка объявила, что, даже если бы бал состоялся в назначенный день, она не думает, что Джейн была бы в состоянии пойти; словом, Эмма проявила милосердие и приписала часть неприятного равнодушия мисс Ферфакс утомлению, вызванному нездоровьем.

Эмма продолжала тешить себя мыслью о том, что она влюблена. Да, влюблена! Но насколько сильно это чувство? Вначале она решила, что сильно, потом же – что не слишком. Она с огромным удовольствием участвовала во всех разговорах, в которых упоминалось имя Фрэнка Черчилля, и вследствие этого всегда была особенно рада видеть мистера и миссис Уэстон. Она очень часто думала о нем и с особым нетерпением ждала письма, чтобы иметь возможность узнать, как он поживает, какое у него настроение, как здоровье его тетки и возможен ли его приезд в Рэндаллс этой весной. Но с другой стороны, она не могла не признаться самой себе, что не особенно горюет и что, если не считать того, первого утра, по-прежнему расположена к своим обычным занятиям. Она была по-прежнему деятельна и весела; и хотя находила его милым, но все же не могла не видеть его недостатков. Фрэнк Черчилль часто присутствовал в ее мыслях: сидя за рисованием или рукоделием, Эмма строила тысячу занимательных планов о развитии их привязанности, придумывала интересные диалоги и изобретала изящные письма, однако в конце каждого воображаемого объяснения в любви с его стороны она неизменно отказывала ему! В ее воображении их взаимной привязанности неизбежно суждено было перерасти в дружбу. Восхитительные, нежные свидания всегда были предвестниками разлуки – словом, расставание было неизбежно. Позже, обдумывая свои фантазии более трезво, Эмма поразилась. Оказывается, она почти и не влюблена! Конечно, она уже давно и твердо решила никогда не покидать отца, никогда не выходить замуж, однако сильная любовь, по ее разумению, должна была стать причиной более неукротимой душевной борьбы, чем она испытывала.

«Почему-то во время моих размышлений мне ни разу не пришло в голову слово «жертва», – думала она. – Ни в одном моем остроумном ответе, ни в моих изящных отказах и намека нет на то, что я приношу любовь в жертву долгу. Я подозреваю, что на самом деле он не столь нужен мне для счастья. Впрочем, все к лучшему. Уж конечно, мне не удастся искусственно вызвать у себя более сильное чувство, чем есть на самом деле. Влюблена ли я? Немного, пожалуй. А большего мне и не надо, иначе пришлось бы об этом пожалеть».

Как ей казалось, его чувства ей так же понятны и открыты – это не было неприятно.

«Вот он, несомненно, сильно влюблен, тому есть доказательства – да, он действительно влюблен в меня по уши! И когда он вернется, если его любовь продлится, мне следует быть начеку, дабы не поощрять его… Да, поступать иначе совершенно непростительно, раз я уже все для себя решила окончательно. Лишь бы он не вообразил, будто до сих пор я его поощряла. Нет, если бы он полагал, что я разделяю его чувства, он не выглядел бы таким несчастным. Считай он, что его ухаживания поощряют, при расставании он и смотрел, и разговаривал бы по-другому… Однако… мне все равно следует соблюдать осторожность – если предположить, что чувство его ко мне останется неизменным. Но такое кажется мне маловероятным… Не такой он человек, или я ничего в нем не понимаю. Я совершенно не считаю его способным на уравновешенность и постоянство… Да, он пылок, однако его можно скорее считать довольно переменчивым молодым человеком… Словом, с любой точки зрения мне следует благодарить судьбу за то, что счастье мое заключено не в нем… Пройдет совсем немного времени, и я окончательно оправлюсь, тогда от него останутся лишь приятные воспоминания… говорят, все хоть раз в жизни да влюбляются. А мне к тому же удастся легко отделаться».

Когда пришло его письмо к миссис Уэстон, Эмме дали с ним ознакомиться, и она прочла письмо так жадно и с таким удовольствием, что вначале даже покачала головой, вспоминая собственные ощущения, и подумала, что она все же недооценила силу своего чувства. Письмо было длинное, написанное со вкусом. Он во всех подробностях рассказывал о своем путешествии и о своих чувствах, выражал любовь, признательность и почтение, что было естественно и делало ему честь. Описания его отличались живостью и занимательностью. Никаких подозрительных по цветистости извинений, никакой особой озабоченности – письмо было пронизано искренним чувством к миссис Уэстон. Переезд из Хайбери в Энскум, отличия между двумя этими местами в некоторых основных проявлениях общественной жизни были очерчены несколькими яркими мазками. Не составляло труда понять, насколько остро он чувствует разницу и сколь подробно он мог бы выразить ее, если бы не сдерживали приличия… Недостатка в упоминании ее имени также не было. Словами «мисс Вудхаус» было пронизано все письмо, и всякий раз с каким-нибудь радующим глаз дополнением – комплиментом ее вкусу или воспоминанием о том, что она сказала. Когда глаза ее натолкнулись на упоминание своего имени в самый последний раз – оно не было украшено никаким пышным комплиментом, – она все же сумела углядеть в нем силу своего влияния и обнаружить, возможно, самый галантный комплимент из всех, встреченных в письме. В самом нижнем свободном уголке он нашел немного места, чтобы приписать: «Как вы знаете, во вторник у меня не нашлось свободной минутки, чтобы попрощаться с хорошенькой подругой мисс Вудхаус. Пожалуйста, передайте ей мои извинения и прощальный привет». Эмма не сомневалась, что приписка сделана ради нее. Харриет вспомнили только потому, что она – ее подруга. Как она и предвидела, он не видел ничего обнадеживающего в своем настоящем и будущем существовании в Энскуме: миссис Черчилль поправлялась медленно, и он пока даже в своем воображении не осмеливался предположить, когда снова сумеет выбраться в Рэндаллс.