Джейн Остен - Эмма

– От мисс Бейтс вы толку не добьетесь, – вмешалась Эмма. – Она будет лучиться от радости и признательности, однако ничего путного не скажет. Она даже не дослушает ваших вопросов. Нет, я не вижу смысла звать мисс Бейтс.

– Но она такая забавная, просто потеха! Обожаю слушать ее болтовню. Наверное, нет нужды приводить сюда все ее семейство?

Тут к ним подошел мистер Уэстон и, услышав, что предлагает его сын, решительно одобрил его идею:

– Да, Фрэнк, позови ее. Ступай и немедленно приведи мисс Бейтс. Уверен, наш план ей понравится. Не знаю другой особы, которая с большей готовностью убедит нас, что наши опасения гроша ломаного не стоят. Приведи мисс Бейтс. Мы становимся слишком привередливыми. Она – ходячий пример того, как можно быть счастливым. Только приведи обеих. Слышишь? Я обеих приглашаю.

– Обеих, сэр?! Неужели и старушку…

– Старушку?! Да нет же, молодую! Фрэнк, я сочту тебя величайшим болваном, если ты приведешь тетку без ее племянницы.

– О! Прошу прощения, сэр. До меня не сразу дошло. Ну разумеется, если вы хотите, я постараюсь уговорить прийти их обеих. – И он опрометью выбежал из комнаты.

Задолго до того, как он вернулся в сопровождении низенькой опрятной тетушки, семенящей торопливыми шажками, и ее элегантной племянницы, миссис Уэстон, как женщина покладистая и хорошая жена, снова измерила шагами коридор и нашла, что она несколько преувеличивала его недостатки – все их опасения оборачивались сущими пустяками. На том трудности с принятием решения и закончились. Все остальные, по крайней мере на словах, выразили совершеннейшее свое согласие. Все мелкие затруднения, как то: стол, стулья, освещение, музыка, чай и ужин – разрешились тут же, на месте, или были оставлены для обсуждения совместно с миссис Стоукс… Все приглашенные заявили, что наверняка придут. Фрэнк заранее написал в Энскум с просьбой разрешить ему остаться еще на несколько дней сверх оговоренных двух недель, и не было никаких оснований полагать, что ему откажут. Бал обещал выйти на славу.

Мисс Бейтс по прибытии немедленно согласилась с тем, что бал должен получиться. В советах ее более не испытывали нужды, однако одобрение ее (куда более безопасная роль) искренне порадовало всех. Да и как могли не прийтись по душе ее теплые и искренние похвалы всему и всем? В следующие полчаса все бродили по комнатам: кое-кто вносил предложения, остальные просто сопровождали друзей, но все испытывали чувство радостного предвкушения. Все разошлись только после того, как Эмма положительно обещала герою вечера два первых танца и услышала, как мистер Уэстон шепчет жене:

– Он ангажировал ее, дорогая. Вот и правильно! Я так и знал.

Для того чтобы Эмма осталась совершенно довольна, недоставало лишь одного: чтобы бал состоялся в срок, отведенный Фрэнку Черчиллю для пребывания в Суррее. Несмотря на заверения мистера Уэстона, она вовсе не считала невозможным отказ со стороны Черчиллей позволить племяннику на день продлить свое пребывание сверх оговоренных двух недель. Однако в две недели уложиться было совершенно невозможно. Довольно много времени должны были занять необходимые приготовления; ранее третьей недели все нельзя было сделать надлежащим образом. И в продолжение следующих нескольких дней они вынуждены были строить планы, готовиться и терзаться в неизвестности, рискуя – по мнению Эммы, сильно рискуя – тем, что все их надежды окажутся тщетными.

Однако хозяева Энскума проявили милосердие – если не на деле, то хотя бы на словах. Очевидно, желание племянника задержаться в Суррее им не понравилось, но ему не перечили. Все было спокойно и сулило счастье; правда, как только одна забота благополучно разрешилась, она тут же уступила место другой. Не беспокоясь отныне о судьбе бала, Эмма начала волноваться по поводу вызывающего безразличия к предстоящему событию мистера Найтли. Потому ли, что сам он не танцевал, или же потому, что бал устраивали, не спросив его мнения, он, казалось, решительно не интересовался предстоящим событием, отказался выказывать по поводу бала какое-либо любопытство и не предвкушал никакого удовольствия, говоря о нем. В ответ на свои настойчивые расспросы Эмма не услышала от него ничего обнадеживающего. «Что ж… Раз Уэстоны считают, что ради нескольких часов шумных забав стоит взваливать на себя столько забот и хлопот, я не имею ничего против… Хотя для меня развлечений там не предусмотрено… О да! Я обязан там быть! Отказать я не мог… Постараюсь не заснуть там. Однако я бы предпочел оставаться дома и просмотреть недельный отчет Уильяма Ларкинса. Признаю, я бы с радостью никуда не ходил… Сомнительное удовольствие – наблюдать за танцующими! Нет, это не для меня: я никогда не смотрю на танцы… и не знаю никого, кто бы не был со мной согласен… По-моему, хорошему танцору наградою служит его собственное мастерство. А те, кто глазеет на танцующих, обыкновенно думают о чем-то совершенно постороннем».

Эмма поняла, что он хочет уязвить ее, его намеки чрезвычайно злили ее. Однако вовсе не Джейн Ферфакс причиною тому, что он так равнодушен и так высокомерен: он руководствуется не ее взглядами, когда порицает бал, ибо она-то как раз с величайшим воодушевлением восприняла мысль о танцах. Она не только показала свою крайнюю заинтересованность, но, отбросив обычную сдержанность, впервые выразила какое-то живое чувство, воскликнув:

– Ах, мисс Вудхаус! Надеюсь, не случится ничего такого, что помешает балу! Какое это было бы разочарование! Мне так не терпится побывать на нем… Признаюсь, я предвкушаю огромное удовольствие!

Значит, вовсе не из-за Джейн Ферфакс мистер Найтли предпочел бы балу общество Уильяма Ларкинса. Нет! Эмма все больше и больше убеждалась в том, что на его счет миссис Уэстон сильно заблуждалась. По отношению к Джейн Ферфакс с его стороны явственно угадывались дружеское участие и сочувствие, но никак не любовь.

Увы! Вскоре ссоры и размолвки с мистером Найтли показались Эмме детской забавой. За двумя днями спокойного и радостного ожидания немедленно последовало крушение всех надежд. Мистер Черчилль прислал письмо с требованием к племяннику немедленно возвращаться. Миссис Черчилль нездорова – ей так плохо, что она не может обойтись без него. Два дня назад, когда она писала племяннику, ее, по словам мистера Черчилля, мучили сильные боли, хотя благодаря своему всегдашнему нежеланию кого-либо огорчать и постоянной привычке не думать о себе она ни словом не упомянула о своих страданиях. Однако теперь ей так плохо, что она уже не в силах скрывать свое состояние и вынуждена просить его без промедления отправляться в Энскум.

Содержание письма было немедленно передано Эмме в записке от миссис Уэстон. Отъезд его был неизбежен. Ему необходимо выехать в течение ближайших часов, хотя он и не чувствует, что тетушке угрожает серьезная опасность. Это могло бы уменьшить его нерасположение к отъезду. Он отлично изучил природу ее приступов: они всегда случались в те моменты, когда ей это было выгодно.