Джейн Остен - Нортенгерское аббатство

Даже к концу вечера с ней по-прежнему обходились очень вежливо, отчего на душе у Кэтрин становилось чуть легче. Постепенно к ней вернулось спокойствие. Разумеется, она вовсе не забыла о прошедшем, но теперь, по крайней мере, могла рассчитывать на то, что об этом больше не будет сказано ни слова и отношение Генри к ней не изменится. Мысленно она все же перебирала свои недавние необоснованные опасения и каждый раз приходила к выводу, что все они – лишь иллюзия, построенная ею самой. Ее воображение наделяло любой пустяк тайным смыслом; самым обычным вещам оно придавало слишком большое значение. А все потому, что, отправляясь в аббатство, она изначально настроила себя на всевозможные ужасы. Она вспомнила, с какими мыслями готовилась к поездке в Нортенгер. Теперь же ей было ясно, что ее слепое увлечение тайнами рано или поздно привело бы именно к таким последствиям; все объяснялось влиянием тех книг, которыми она увлеклась в Бате.

Какими бы очаровательными не казались произведения миссис Редклиф или даже произведения ее подражателей, от них нельзя было ожидать достоверного описания человеческой натуры – по крайней мере, той, которую можно встретить в центральных графствах Англии. Они больше подходят для Альп и Пиренеев с их сосновыми лесами. А Италия, Швейцария и Южная Франция, наверное, действительно являются средоточием пороков, как это и подается в книгах. В непорочности же своей страны Кэтрин больше не сомневалась; что-либо подобное она могла допустить разве что в самых отдаленных северных и западных районах. Средняя Англия казалась ей теперь самым безопасным местом, где может спокойно жить даже нелюбимая жена, где существуют аграрные законы и где почтительно относятся к пожилым. На убийство здесь не смотрят сквозь пальцы, слуги не работают как рабы, и ни у одного аптекаря здесь наряду с ревенем не купишь яда или снотворного. В Альпах и Пиренеях, должно быть, у людей очень разнородные характеры. Есть чуть ли не ангелы, но есть и сущие дьяволы. В Англии все не так; каждый англичанин, полагала она, несет в своем сердце как добро, так и зло, хотя отнюдь не в равных соотношениях. Придя к такому выводу, она теперь не удивится, если обнаружит какой-нибудь недостаток даже у Генри или Элеаноры Тилни. Ее идея объясняла и некоторые отрицательные черты в характере их отца, которые у него, наверное, все-таки оставались, даже после того как она сняла с него свои оскорбительные подозрения.

Таким образом, разобравшись в вопросах человеческой натуры, Кэтрин решила, что впредь будет действовать сама и судить о других только исходя из здравого смысла. А пока ей ничего не остается, как простить самое себя и начать жить еще счастливее. Этому способствовало и поведение Генри, который вел себя удивительно благородно и ни разу не сделал ни малейшего намека на то, что произошло. Хорошее настроение к ней вернулось значительно раньше, чем она ожидала в самом начале своей беды, и, кроме того, продолжало постоянно улучшаться. Правда, еще оставалось несколько предметов, которые, как она боялась, могли нарушить ее спокойствие, например, сундук или шкаф, покрытый японским лаком; однако со временем их вид перестал раздражать ее, а лишнее напоминание о былом безрассудстве, к тому же, шло ей на пользу.

На смену ее романтическим переживаниям вскоре пришли обычные каждодневные заботы. Желание получить письмо от Изабеллы росло с каждым днем. Ей не терпелось узнать, как идет жизнь в Бате и кто посещает балы. Особенно ее беспокоило, подобрала ли Изабелла для себя красивую хлопковую ткань, которую намеревалась приобрести, и хорошо ли складываются ее отношения с Джеймсом. Изабелла становилась для нее единственным источником новостей. Джеймс напрямую отказался писать до своего возвращения в Оксфорд; да и миссис Аллен вряд ли соберется сесть за письмо до того, как вернется в Фуллертон. Но Изабелла обещала много раз; а когда она что-то обещает, то всегда держит слово! Поэтому ее молчание казалось теперь особенно странным.

Девять дней подряд Кэтрин поджидало одно и то же разочарование, становившееся с каждым утром все более сильным; но на десятый день, войдя в утреннюю столовую, она заметила, что Генри протягивает ей долгожданное письмо. Она поблагодарила его так горячо, как будто это он сам его написал.

– Оно, однако, от Джеймса, – произнесла Кэтрин, взглянув на обратный адрес. Открыв конверт, она прочитала следующее:

«Дорогая Кэтрин,

хотя, Бог свидетель, у меня нет никакого желания писать письма, думаю, должен сообщить тебе, что у нас с мисс Торп все кончено. Вчера я навсегда покинул как ее, так и Бат. Не стану вдаваться в подробности – они лишь причинят тебе ненужные страдания. Вскоре от второй стороны ты и так узнаешь, на ком лежит вина, и, надеюсь, простишь своему брату все, кроме одного – то, что он позволил себе так наивно рассчитывать на взаимность. Спасибо Всевышнему, что он вовремя открыл мне глаза! Но это был тяжелый удар! Получить, наконец, согласие отца и узнать, что все напрасно… Она сделала меня глубоко несчастным человеком!

Дорогая Кэтрин, не заставляй меня долго ждать ответа. Ты единственный близкий мне человек, только на тебя я могу положиться. Надеюсь, твое пребывание в Нортенгере уже закончится к тому времени, как капитан Тилни объявит о своей помолвке; в противном случае, ты окажешься в неловком положении.

Торп еще в городе. Мне страшно появляться ему на глаза. Я уже написал ему и отцу. Больше всего мне больно от ее двуличности. До самого последнего дня, когда я начинал говорить с ней, она заявляла, что любит меня как прежде, и смеялась над моими опасениями. Мне стыдно подумать, что я так долго сносил все это; но у меня, действительно, были все основания считать, что я любим. Не могу понять, к чему она стремилась, не давая мне выйти из игры в самом начале, как только появился Тилни. Мы расстались по взаимному согласию; и будет лучше, если больше никогда не увидимся! Надеюсь, мне впредь не придется повстречать подобную женщину! Дорогая Кэтрин, будь осторожна, распоряжаясь своим сердцем.

Поверь мне, твой Джеймс».

Кэтрин не прочла и трех строк, как ее лицо резко переменилось, что могло указывать только на плохие новости. Генри, все время внимательно наблюдавший за ней, заметил, что конец письма, похоже, не менее грустный. Но поинтересоваться, что так огорчает мисс Морланд, ему помешал приход генерала. Все они сразу же отправились завтракать. Однако Кэтрин почти ничего не могла проглотить. Слезы наворачивались на глаза и даже медленно скатывались по ее щекам. Письмо она то держала в руке, то на коленях, затем засунула в карман; выглядела она при этом так, будто совершенно не осознавала, что делает. Генералу, увлеченному горячим шоколадом и газетой, было некогда разглядывать свою гостью; зато для двух остальных ее горе не осталось не замеченным. Закончив завтрак, она встала из-за стола и поспешила к себе в комнату; однако, поскольку там убиралась служанка, ей пришлось снова спуститься вниз. Нуждаясь в уединении, она направилась в гостиную, но оказалось, что туда уже успели придти Генри и Элеанора, которые в тот момент как раз обсуждали ее печаль. Она извинилась, что потревожила их, и уже повернулась к выходу, но им удалось уговорить ее остаться. Элеанора, сказав напоследок, что будет рада помочь ей в чем бы то ни было, тотчас же удалилась вместе с братом.