Джейн Остен - Нортенгерское аббатство

Галерея заканчивалась двумя дверями, которые мисс Тилни, забежав вперед, распахнула, с тем чтобы они смогли свободно пройти. Затем она, похоже, хотела открыть первую дверь слева, но генерал, занервничав, окликнул ее и довольно сердито поинтересовался, куда это она собралась. Что еще она намерена показать их гостье? Разве мисс Морланд посмотрела еще не все, что достойно ее внимания? И не кажется ли ей, Элеаноре, что ее подруга уже устала ходить и с радостью бы что-нибудь отведала из десерта? Мисс Тилни сразу же поспешила закрыть тяжелые двери, через которые Кэтрин, однако, успела заметить очень узкий коридор и начало винтовой лестницы, что в ее понимании как раз и было достойным интереса. Нехотя возвращаясь обратно по галерее, она думала о том, что скорее исследовала бы именно эту часть дома, чем все остальные комнаты с их бесполезной пышностью. Явное нежелание генерала показать ей, что за этими дверями, лишь стимулировало ее любопытство. Там точно что-то спрятано. Ее воображение, которое, правда, однажды (или дважды?) уже обмануло ее, на этот раз не должно подвести. Вскоре, однако, выяснилось, куда ведут эти двери; отстав на несколько шагов от отца, мисс Тилни сама сказала об этом Кэтрин.

– Я хотела показать тебе комнату матери – ту, в которой она умерла.

Эта единственная фраза, на самом деле, объясняла очень многое. Неудивительно, что генерал старается избегать этой комнаты; он, наверняка, ни разу не входил в нее с тех пор, как произошел какой-нибудь страшный случай, избавивший его жену от страданий и оставивший его самого с угрызениями совести.

Она осмелилась, оказавшись позже наедине с Элеанорой, высказать надежду, что ей все-таки позволят взглянуть на эту комнату, а также вообще на ту часть дома; и Элеанора пообещала, что, как только предоставится подходящая возможность, обязательно отведет ее туда. Кэтрин была понятна такая осторожность: прежде чем входить в эту комнату, нужно будет убедиться, что генерала нет поблизости.

– Там все, наверное, осталось как прежде? – проговорила она надломанным голосом.

– Да, абсолютно все.

– Сколько уже прошло, как умерла твоя мать?

– Девять лет.

Девять лет, по мнению Кэтрин, – совсем ничтожный отрезок времени, по сравнению с долгими годами, которые обычно должны пройти после смерти жены, прежде чем ее комнату начнут приводить в порядок.

– Ты, полагаю, оставалась с ней до последнего?

– Нет, – вздохнув, ответила мисс Тилни. – К сожалению, меня тогда не было дома. Ее болезнь оказалась внезапной и непродолжительной. Когда я приехала, уже все было кончено.

Услышав эти слова, Кэтрин похолодела: в ее голове начали строиться ужасные предположения. Неужели, правда? Неужели отец Генри способен на это? И все-таки как много примеров, которые говорят не в его пользу! Когда она увидела вечером, как он расхаживает целый час по гостиной в молчаливом раздумье, потупив взгляд и нахмурившись, то почувствовала, что относилась к нему вполне справедливо. У него был вид Монтони! Что еще может более ясно указывать на то, что он, оставаясь как бы там ни было человеком, перебирает в своей голове мрачные подробности содеянного? Несчастный! Она продолжала с тревогой посматривать в его сторону, пока не услышала голос мисс Тилни:

– Мой отец, – шепнула она, – часто ходит так по комнате. В этом нет ничего необычного.

«Тем хуже», – решила Кэтрин. Это хождение взад-вперед, а также его странные утренние прогулки не сулят ничего хорошего.

После ужина, настолько скучного и долгого, что Кэтрин поняла, как здесь не достает Генри, она, наконец, могла отправиться к себе. Уже начали расходиться, как пришел дворецкий и зажег свечу своему хозяину, который, похоже, пока не собирался ложиться спать.

– Мне еще нужно закончить свои брошюры, – сказал он Кэтрин, – а потом, возможно, заняться решением более важных вопросов. Вы в это время уже будете спать.

Но Кэтрин была уверена, что его отдых откладывается совсем по другой причине. Маловероятно, чтобы он лишал себя сна из-за каких-то глупых брошюр. Здесь было что-то еще: что-то, что можно сделать только тогда, когда все в доме спят. А вдруг миссис Тилни еще жива и каждую ночь получает из ненавистных рук своего мужа жалкую порцию еды? Какой бы страшной не казалась такая мысль, она была все же лучше, чем скоропостижная смерть. Внезапность ее таинственной болезни, отсутствие в то время ее дочери и, возможно, остальных детей – все давало основания предполагать, что она томится в заключении, причину которого – ревность или, может быть, крайнюю жестокость – еще предстояло выяснить.

Переодеваясь у себя в комнате, Кэтрин продолжала оживленно обдумывать все возможные варианты, как вдруг ей показалось, что, скорее всего, она еще утром прошла мимо заточения несчастной женщины; может быть, была всего в нескольких шагах от кельи – или камеры, – в которой та коротает свои дни. Ведь именно эта часть аббатства, служившая когда-то женским монастырем, больше всего подходит для такой цели. Она вспомнила высокий сводчатый коридор, выложенный грубыми камнями, и многочисленные двери, о назначении которых генерал не стал распространяться. Куда могут вести эти двери? Вскоре она пришла к выводу, лишь подтверждавшему ее догадку, что запретная галерея, с которой открывается вход в комнаты миссис Тилни, расположена, насколько она могла теперь сообразить, как раз над теми кельями; а лестница, на мгновение возникшая перед ее глазами, видимо, связывала оба этажа. Должно быть, по этой лестнице генерал и перенес свою жену, предварительно лишив ее чувств!

Кэтрин иногда пугала чрезмерная смелость собственных предположений, и порой ей казалось, что она зашла уже слишком далеко; но, с другой стороны, имелось достаточно много доказательств, чтобы можно было так легко от них отказаться.

Та часть здания, по ее мнению, должна находиться как раз напротив ее спальни; если она будет внимательно наблюдать, то, возможно, заметит в нижних окнах мерцающий свет от лампы генерала, когда он будет незаметно пробираться к темнице своей жены. Но сейчас кругом было тихо; наверное, еще слишком рано. Топот и разнообразный шум говорили о том, что прислуга пока еще не ложилась. До полуночи, решила она, следить не имеет смысла. Как только часы пробьют двенадцать и все улягутся, она постарается перебороть свой страх и выглянет в окно еще раз. Однако, когда раздался бой часов, Кэтрин уже полчаса как спала.

Наступивший день не предоставил ни одного подходящего случая для осмотра интересовавших ее помещений. Было воскресенье, и все утро, по настоянию генерала, ушло на посещение службы в церкви и поедание холодного мяса дома. Каким бы сильным не было любопытство Кэтрин, она не решилась исследовать их даже после ужина – ни при слабых лучах темнеющего неба между шестью и семью часами, ни при более сильном свете лампы, которая могла бы выдать ее присутствие. Тот день, таким образом, не был отмечен какими-либо выдающимися событиями, если не считать того, что ей удалось увидеть очень изящный памятник миссис Тилни, который стоял напротив их семейной скамьи в церкви. Она сразу же его заметила и довольно долго рассматривала; а слишком надуманная эпитафия, в которой ей приписывались все возможные достоинства ее безутешным мужем, не сумевшим уберечь ее, даже растрогала Кэтрин до слез.