Джейн Остен - Нортенгерское аббатство

Прогулка по близлежащим лугам, а затем по краю села, где они зашли на конюшни, чтобы осмотреть кое-какие усовершенствования, и где смогли позабавиться возней крохотных щенков, затянулась в итоге до четырех часов, в то время как Кэтрин думала, что еще нет и трех. Пора было обедать, так как в шесть им предстояло уже отправляться в обратный путь. Ни один день в ее жизни не проходил так быстро!

Она не могла не заметить, что все изобилие на обеденном столе ничуть не удивило генерала; мало того, он даже поглядывал на сервировочный столик, рассчитывая найти там холодное мясо, которого, правда, не было. Наблюдения его сына и дочери носили несколько иной характер. Им не часто удавалось видеть, чтобы он ел с таким аппетитом вне собственного дома; они даже не знали, что их отец может не обращать внимания на растаявшее масло.

В шесть часов, как только он допил свой кофе, они уселись в экипаж. У генерала был настолько довольный вид, что Кэтрин почти не сомневалась в том, какие он уже начал строить планы. Если бы она в равной степени могла быть уверена в желаниях его сына, то, возможно, уезжала бы из Вудстона, совершенно не тревожась о том, как и когда ей случится приехать сюда еще раз.

На следующее утро неожиданно пришло письмо от Изабеллы:

«Бат, апрель.

Моя дорогая Кэтрин,

была счастлива получить оба письма, написанных тобою с такой нежностью. Приношу тысячу извинений за то, что заставила тебя так долго ждать ответа. Мне ужасно стыдно признаваться в собственной лени, но в этом сумасшедшем месте не удается выкроить для письма ни одной свободной минуты. С тех пор как ты покинула Бат, я брала в руки перо почти каждый день, но всякий раз обязательно находился какой-нибудь пустяк, мешавший мне закончить. Умоляю тебя, не молчи и пиши теперь уже на мой домашний адрес. Слава Богу, завтра мы, наконец, оставим это грязное место! Когда ты уехала, мне здесь все опротивело; тем более, что разъехались и остальные. Но больше всего я скучаю именно по тебе, ибо ты – дороже мне любого из них. Думая о твоем брате, я не нахожу себе места. Мне ничего не известно о нем с тех пор, как он отправился в Оксфорд. Боюсь, что произошло какое-то недоразумение. Он единственный человек, которого я когда-либо по-настоящему любила. Хотелось бы верить, что ты сможешь убедить его в этом. Весенняя мода уже подходит к концу; ты не можешь себе представить, какие сейчас носят жуткие шляпы. Надеюсь, ты чудесно проводишь время. Может быть, даже и не вспоминаешь обо мне. Не стану говорить всего, что думаю о той семье, у которой ты гостишь, хотя чувствую себя такой невысказанной. Не хочу настраивать тебя против них. Но, знаешь, я поняла, что сейчас очень трудно на кого-либо положиться. А молодые люди на второй день уже не помнят, что говорили в первый. Должна сказать, что человек, которого я теперь особенно ненавижу, уже уехал из Бата. Ты, наверное, догадалась, что я имею в виду капитана Тилни, который, как помнишь, был так назойлив в своих преследованиях и приставаниях. Потом он стал еще хуже и ходил за мной буквально по пятам. Многие девушки купились бы на его ухаживания, но меня не проведешь – я достаточно хорошо разбираюсь в мужчинах. Он вернулся в свой полк два дня назад и, надеюсь, больше никогда не будет мне надоедать. С таким фатом я еще не встречалась в своей жизни. Крайне неприятный тип. Последние два дня он ни на шаг не отходил от Шарлотты Дэвис. Ну и вкус же у него. Я делала вид, что не замечаю их. Перед самым его отъездом мы встретились с ним на Бат-стрит, но я сразу же свернула в ближайший магазин, чтобы он не смог со мной заговорить. Я вообще не смотрела в его сторону. Потом он направился к бювету, однако я и не думала следовать за ним. Как они отличаются – он и твой брат! Прошу тебя, напиши мне о нем. Я так тревожусь за него. Когда он уезжал, на нем не было лица. Может быть, простыл или еще что-нибудь. Я бы написала ему сама, но куда-то задевала его адрес; а он, как я тебе уже намекнула, видимо, что-то не так понял. Объясни ему все, прошу тебя. Будет хорошо, если он черкнет мне пару строк или заедет в Путни, когда окажется в тех местах. Я уже целую вечность не была на балу. Не хожу я и в театр; лишь вчера вечером решила составить компанию Ходжесам. Но только ради разнообразия; тем более, всего за полцены. Они меня очень долго уговаривали, и мне, в конце концов, пришлось согласиться, дабы не подумали, что я стала затворницей после отъезда Тилни. Мы сидели недалеко от Митчеллов, которые сделали вид, будто крайне удивлены тем, что я вновь появилась в обществе. Это просто невозможные люди: сначала они смотрят на тебя волком, а потом притворяются друзьями. Но я не настолько глупа, чтобы так легко поверить в их дружбу. Ты знаешь, Анна Митчелл здесь как-то попробовала надеть шляпку без полей, подобно той, в которой неделю назад я ходила на концерт. Но я в ней выглядела не самым лучшим образом. Так, по крайней мере, сказал Тилни. Говорил, будто на меня все оглядываются. Но он – последний человек, чье мнение меня интересует. Теперь я одеваюсь только во все фиолетовое, хотя знаю, что смотрюсь в нем ужасно, но неважно – это ведь любимый цвет твоего брата. Моя дорогая Кэтрин, не теряй понапрасну время и напиши поскорее ему и мне.

Твоя Изабелла».

Такие потуги на изворотливость не могли обмануть даже Кэтрин. Она с самого начала поразилась тому, как много в письме несообразностей, противоречий и фальши. Ей было стыдно за Изабеллу; стыдно, что позволила себе когда-то любить ее. Ее заявления о своей привязанности казались теперь подлыми, все ее извинения – пустыми, просьбы – дерзкими. Написать Джеймсу от ее лица! Да Джеймс больше никогда не услышит из ее уст даже самого имени Изабеллы!

Как только Генри вернулся из Вудстона, Кэтрин поспешила сообщить ему и Элеаноре о том, что их брат в безопасности, и со всей искренностью поздравила их с этим. Затем она зачитала им из письма отдельные пассажи, вызывавшие у нее особое негодование. После чего воскликнула:

– С Изабеллой все покончено! И с ее ложной дружбой! Она, наверное, считает меня идиоткой, раз осмеливается писать подобную чушь. Но, может быть, оно и к лучшему: я узнала наконец ее истинное лицо. Я поняла, что ей, оказывается, нужно. Она просто глупая кокетка, и все ее уловки видны насквозь. Не думаю, что она вообще когда-либо относилась с уважением ко мне или к Джеймсу. Хотела бы я не знать ее вовсе.

– Полагаю, что вы, на самом деле, скоро забудете о ней, – заметил Генри.

– Однако есть одна вещь, которую я никак не могу понять. Пусть она строила планы насчет капитана Тилни, но меня смущает, что от нее нужно было самому капитану Тилни? Почему он ухаживал за ней, заставил ее поссориться с моим братом, а потом – просто вышел из игры?