Джейн Остен - Нортенгерское аббатство

– Мне трудно сейчас с уверенностью сказать, какие у Фредерика были мотивы, но, надеюсь, что они все-таки были. У него, как и у мисс Торп, тоже есть самолюбие. Разница между ними лишь в том, что ему пока везло, и он не успел еще обжечься. Если вы не одобряете его поведение, то предлагаю вовсе отказаться от попыток найти причину, по которой он бросил ее.

– Как вы считаете, она была ему не безразлична хоть какое-то время?

– Убежден, что нет.

– И он крутился вокруг нее только ради забавы?

Генри кивнул в знак согласия.

– Тогда должна сказать, что он мне совсем не нравится. Хотя в конце концов все обернулось для нас не так уж и плохо, мне все равно претит подобное отношение к другим. К счастью, вышло так, что он не натворил большого зла и, как мне кажется, не оставил Изабеллу с разбитым сердцем. Но предположим, что она могла бы в него действительно влюбиться!

– В таком случае, мы прежде должны выяснить, есть ли у Изабеллы сердце вообще, то есть, предположить, что она совершенно другой человек. Но тогда, нужно заметить, к ней бы и относились по-другому.

– Ну что ж, похвально, что вы защищаете своего брата.

– А если бы вы защищали своего, вы бы не переживали так из-за «несчастной» мисс Торп. Но ваше восприятие действительности искажено врожденным желанием видеть в каждом человеке непорочное создание, и потому вы не приемлите ни холодных расчетов, ни жажды мести.

Услышав такой комплимент, Кэтрин больше не хотела спорить. Она была довольна доводами Генри, да и поведение Фредерика не казалось ей теперь слишком непростительным. На письмо Изабеллы она решила не отвечать и старалась думать о ней как можно меньше.

Вскоре после этого генерал объявил, что должен отправиться по делам в Лондон. Уезжая из Нортенгера на неделю, он искренне сожалел, что вынужден расставаться с мисс Морланд, чье общество ему всегда было грустно оставлять даже на один час, и на время своего отсутствия поручил все заботы о ее комфорте и досуге детям. Его отъезд впервые убедил Кэтрин в том, что бывают люди, без которых ей гораздо лучше. Теперь все их время проходило в веселье. Они могли делать все, что угодно, и смеяться, когда им хотелось; за столом чувствовали себя свободно и не переставая шутили; час и маршрут прогулок выбирали на свое усмотрение; а когда уставали, то позволяли себе отдохнуть в любую минуту, не испытывая ни перед кем при этом чувства вины. Кэтрин наконец поняла, насколько им мешало присутствие генерала, и была благодарна судьбе за то, что удалось избавиться от него хотя бы на неделю. В такой непринужденной обстановке она с каждым днем все больше влюблялась в аббатство и его обитателей. Однако обеспокоенность по поводу того, что скоро придется покинуть это место, и неуверенность в том, насколько их любовь взаимна, не позволяли ей почувствовать себя совершенно счастливой. Между тем, шла четвертая неделя ее визита в Нортенгер, которая закончится как раз к возвращению генерала. Если Кэтрин изъявит желание остаться еще ненадолго, то это уже может быть расценено как назойливость. Подобные тревожные мысли стали появляться в ее голове все чаще; и, чтобы избавиться от них, она наконец решила поговорить об этом с Элеанорой, предложить ей немного пройтись и по ходу беседы намекнуть о своем скором отъезде, с тем чтобы проследить за ее реакцией.

Осознав, что если она будет мешкать, то, наверняка, вообще никогда не сможет заговорить на эту тему, Кэтрин, оказавшись вдруг наедине с Элеанорой, воспользовалась первым же подходящим случаем. Пока Элеанора рассуждала о своем, она неожиданно заметила, что скоро, кажется, должна уезжать. Элеанора заморгала и сделала озабоченный вид. Она ведь надеялась, что Кэтрин будет радовать ее своей компанией намного дольше; она почему-то решила (а, может, просто вбила себе в голову), что ее подруга обещала пробыть у них куда больше, чем четыре недели.

– Думаю, если бы мистер и миссис Морланд знали, какое удовольствие мне доставляет общение с их дочерью, они бы не стали торопить ее с отъездом.

На это Кэтрин воскликнула:

– Ах, нет! Они вовсе не настаивают на моем скором возвращении. Когда дело касается моего счастья, они согласны на все.

– Тогда почему же ты спешишь уехать?

– Ну, я ведь и так уже задержалась.

– Что ж. Раз ты говоришь, что задержалась, мне, наверное, не стоит упрашивать тебя остаться. Если ты считаешь, что гостишь уже довольно долго…

– О, нет! Отнюдь не считаю. Мне здесь так нравится, что я с радостью пожила бы у вас еще столько же.

После этого тотчас же было решено, что она остается и о ее отъезде пока незачем даже думать. Так легко устранив первую причину своего неспокойного душевного состояния, она вскоре обнаружила, что второй вопрос тоже разрешается в ее пользу. Доброта и искренность, с которыми Элеанора уговаривала ее остаться, а также довольное лицо Генри, узнавшего, что ее возвращение домой откладывается, являлись сладкими доказательствами того, что она для них что-то значит. Сама Кэтрин была уверена (почти всегда), что Генри любит ее; а зачастую ей даже казалось, что его отец и сестра хотят видеть ее членом их семьи. Придя к таким правомерным выводам, она считала все свои тревоги и сомнения, время от времени все-таки возникавшие в ее голове, пустыми и беспочвенными.

Генри, однако, не мог не нарушить предписаний отца, обязавшего его на время своего пребывания в Лондоне оставаться в Нортенгере и ухаживать за дамами: в Вудстоне требовалось его присутствие. Он отправился в субботу, пообещав вернуться через пару дней. Потеря его общества не ощущалась теперь так, как это было раньше, когда генерал оставался дома. Отсутствие Генри поубавило их веселья, но не лишило покоя. Две юные леди, найдя себе общее занятие, так увлеклись, что в день его отъезда покинули комнату для ужина лишь в одиннадцать часов – время, считавшееся в аббатстве довольно поздним. Они уже успели подняться по лестнице, как вдруг им послышалось (учитывая толщину стен), что к крыльцу подкатил экипаж. Через мгновение их догадки подтвердились – раздался громкий стук в дверь. Едва прошли испуг и удивление, как до их ушей донесся крик:

– Боже мой! В чем дело?

Элеанора сразу же узнала своего старшего брата, который всегда приезжал очень неожиданно, если не сказать – неуместно. Она бросилась вниз, чтобы встретить его.

Кэтрин направилась к собственной спальне, мысленно подготавливая себя к продолжению знакомства с капитаном Тилни. Судя по его поступкам, он был даже недостоин называться джентльменом; однако она успокаивала себя тем, что им, возможно, не доведется встретиться при таких обстоятельствах, при которых его невоспитанность сможет омрачить ей настроение. Она надеялась, что он не станет говорить о мисс Торп; хотя бы потому, что должен стыдиться той роли, которую сыграл в своей подлой игре. Впрочем, если ему удастся избежать упоминания всех событий в Бате, она, скорее всего, будет вести себя с ним вполне учтиво. Кэтрин размышляла, а время, между тем, продолжало идти вперед. Уже прошло почти полчаса, как он приехал, однако Элеанора по-прежнему не поднималась наверх. Похоже, она очень рада видеть его и все никак не наговорится.