Симадзаки Тосон - Нарушенный завет

Они дошли до загона, и Усимацу увидел то, что было делом жизни отца: на обширном горном плато паслось огромное стадо. Коровы бродили, пощипывая сочную траву, или лежали под соснами; в восточной части плато за частоколом содержались молодые, ещё безрогие телята.

Усимацу обошёл загон. Пастух разжёг из хвороста и сухой травы костёр. Как раз здесь дядя и дожидался Усимацу. Мужчины и женщины, сидевшие вокруг костра, накануне всю ночь не спали, да и на похоронах пришлось потрудиться, так что многие очень устали. Они расселись вокруг и, полусонные, с удовольствием вдыхали пряный запах тлеющих листьев. Дядя поднялся и высыпал на камни две мерки соли.

— Надо угостить на прощание коров! — сказал он. При мысли о том, что всё это — питомицы отца, Усимацу посмотрел на них с нежностью. Увидев соль, крупная чёрная корова, помахивая хвостом, приблизилась к людям. Поводя ушами, подошла другая, коричневая, с белыми пятнами на лбу и брюхе. Несколько молодых тёлок, напуганные присутствием незнакомых людей, жалобно мычали, раздувая ноздри, но не отваживались подойти ближе к любимому лакомству. Потом, осмелев, сделали несколько шагов вперёд с таким видом, точно хотели сказать: «Лизнуть-то хочется, да здесь какой-то подозрительный народ». Дядя засмеялся.

— Что ж, это неплохие товарищи. С ними и в горной глуши жить можно.

Усимацу и другие тоже улыбнулись. Распростившись со всеми, ещё раз поклонившись месту вечного упокоения отца, Усимацу отправился домой. Позади остались вершины Эбоси, Цунома, Адзумая, Сиронэ. Проходя мимо храма Фудзи-дзиндзя, Усимацу обернулся и посмотрел в ту сторону, где находилась могила отца, но над пустынным плоскогорьем не было видно ничего, кроме тоненькой струйки подымающегося к небу дыма.

Слух о неожиданной смерти пастуха в Нисиноири немедленно достиг селения Нэцу. Склонность к преувеличению присуща людям издавна, а то, что покойного смертельно ранил бык, особенно поражало воображение любопытных, поэтому повсюду только и судачили об отце Усимацу. Суеверные люди сразу же решили, что в предыдущем рождении [21] …в предыдущем рождении… совершил, страшный грех. — Имеются в виду буддийские представления о переселении души, при котором грехи, совершённые в одном рождении, караются в следующем, что называется «карма». он, должно быть, совершил страшный грех. Строились разные догадки насчёт его прошлого: одни говорили, что он переселился с пастбищ Минами-Саку, другие, — что он родом из провинции Каи, но были и такие, кто утверждал, что он потомок самураев из Айдзу и тому подобное. Только никто не знал и даже не предполагал, что он был в Коморо старшиной посёлка «этa».

На следующее утро, по обычаю, в семье дяди было устроено угощение для тех, кто помогал им во время похорон, после чего Усимацу вместе с дядей обошёл односельчан и поблагодарил их за внимание и участие. Дома осталась одна тётка. После обеда стало совсем тепло; солнце щедро лило свои лучи на грядки лука во дворе, на галерейку, где выставлены были для проветривания арбузы. Куры весело кудахтали, безнаказанно ощипывали у забора цветы, забегали на циновки в комнату. Тётка, присев у стока для воды, чистила котёл; она не заметила, как к ней подошёл какой-то господин.

— Скажите, пожалуйста, здесь живёт Сэгава-сан? — вежливо спросил он.

На лице тётки отразилось удивление: перед ней стоял совершенно незнакомый человек. Сняв повязанное вокруг головы полотенце, она поклонилась:

— Да, мы Сэгава. Извините, а вы кто будете?

— Меня зовут Иноко, — представился господин. Узнав от тётки, что Усимацу скоро вернётся, Рэнтаро решил подождать его здесь, если позволят, и в сопровождении хозяйки, пригибаясь, прошёл через низенькую дверь внутрь крытого соломой домика.

Когда-то Рэнтаро находил прелесть в деревенской жизни. Он с любопытством оглядел закопчённые стены и присел, словно для него не было ничего приятнее, чем беседовать у очага. Как принято у крестьян, от входной двери домика до чёрного хода шёл сквозной коридор. Там вперемежку стояли мешки с углём, вёдра с соленьями и всевозможная крестьянская утварь. В углу лежала куча не очищенного от земли картофеля. Очаг находился у самого входа, запах дыма придавал этому невзрачному жилищу ощущение уюта. На стенах висели старые календари и выцветшие картинки.

— Жаль, что вы не застали его… У нас ведь случилось большое несчастье, и он пошёл поблагодарить односельчан.

Тётка стала рассказывать Рэнтаро про неожиданную смерть отца Усимацу. В очаге пылал огонь. В котелке, висевшем над очагом, забулькала вода; тётка заварила чай и хотела было налить гостю, как вдруг — странная вещь память! — вспомнила давным-давно уже забытый у них обычай. У «этa» не принято подавать чай или еду обычным людям, и прежде в доме Сэгава всегда строго соблюдали этот обычай. Только переселившись в Химэкодзаву, они забыли этот обычай и поступали, как все. За долгие годы жизни в этих местах они перестали чуждаться знакомых и частенько обменивались подарками — весной посылали кому-нибудь рисовые лепёшки, осенью сами получали, скажем, гречневую муку. Они не видели в своих действиях ничего дурного, да и у знакомых не возникало никаких подозрений. Старый обычай не вспоминался. Но сейчас, вероятно потому, что гость был необычный, совсем не похожий на крестьян из Химэкодзавы… и такой неожиданный… тётка, человек старого поколения, сама удивилась, как дрожит её рука, наливающая чай. А Рэнтаро и не подозревал об этом. Он с наслаждением смочил пересохшее горло и теперь с улыбкой слушал рассказы старой женщины о детских шалостях Усимацу.

— Скажите, в вашем посёлке «этa» при Нэцу живёт некий богач Рокудзаэмон? — вдруг спросил её Рэнтаро. — Правда, вам мой вопрос может показаться неуместным…

Тётка удивлённо взглянула на Рэнтаро.

— Да, живёт, — подтвердила она.

Действительно, в посёлке «этa» при Нэцу, расположенном в восьми тё от Химэкодзавы, на западной окраине жил очень богатый «этa» Рокудзаэмон. Он был хорошо известен в этих краях.

— Говорят, у него в доме недавно была свадьба, — заметил Рэнтаро.

— Я ничего об этом не слыхала. Что ж, значит, принял к себе в дом зятя? Дочь его, говорят, засиделась в девушках.

— А вы знаете её?

— Она у нас слывёт красавицей. Белолицая, стройная… Жаль, что бедняжка в такой семье родилась. Ей вроде бы уж лет двадцать пять будет, а по виду больше девятнадцати — двадцати не дашь.

Во время этого разговора Рэнтаро, казалось, о чём-то думал.

Время шло, а Усимацу всё не возвращался. Рэнтаро наскучило ждать, и он вышел, чтобы прогуляться по окрестностям и полюбоваться видом гор. Уходя, он попросил тётку передать Усимацу, что хочет непременно с ним повидаться.