Петру Думитриу - Буревестник

— Нет, Адам! Не говори так! Лучше уж ругай меня! — воскликнула она, ломая руки.

Адам беспомощно пожал плечами. Он был совершенно обессилен. Они еще немного поговорили, но ничего важного сказать друг другу уже не смогли, и в театре только перекинулись несколькими фразами о шедшей пьесе. Всю дорогу домой они молчали. Ночью, в кровати, каждый постарался отодвинуться как можно дальше от другого. Оба не спали и долго лежали, боясь пошевельнуться, напряженно вытянувшись, как чужие. Было уже совсем поздно, когда Ульяна протянула руку и, обняв Адама, обдала его горячим дыханием:

— Адам, — прошептала она в величайшей тоске, — ведь ты один только и есть у меня на свете!

Адам ласково притянул ее к себе и нежно прижал:

— У меня тоже… только ты и есть… — пробормотал он. — С тех пор, как себя помню… И до гроба никого другого не будет.

— Что ж ты тогда?.. — прошептала Ульяна.

Адам, не отвечая, стал осторожно гладить ее волосы, щеки. Их ласки в эту ночь были нежнее, чем когда-либо, умиротвореннее, но вместе с тем были они овеяны тихой грустью.

Вскоре очередной рейс разлучил их. Когда Адам вернулся, Ульяна, встретив мужа в воротах Морского вокзала, взяла его под руку и повела по спускавшимся к порту улицам домой. Она была бледна, черты ее лица заострились, во взгляде было что-то странное, словно ей непременно хотелось прочесть что-то, очень для нее важное, в его глазах.

— Что с тобой? — удивился Адам.

— Ничего. А что?

Поздно вечером потушили свет, легли.

— Адам? — прошептала Ульяна.

— Ну?

— Вот ты не хочешь простить меня за прошлое… Так, может, ты и детей от меня не захочешь…

Адам молчал. Он лежал в темноте, рядом с ней, но так тихо, что неслышно было даже его дыхания.

— Как так? — сказал он, помолчав.

— А вот, если бы я, например, забеременела… ты был бы рад? — спросила она каким-то особенным неестественным голосом.

— Видно не про нас такое счастье, — с горечью отозвался Адам.

— А почему бы и не про нас? — вдруг задорно, как шаловливая девчонка, рассмеялась Ульяна.

— Как? — вскрикнул Адам и так порывисто вскочил и оперся на локоть, что кровать зашаталась под ними.

— Очень просто!

Ульяна смеялась все громче и громче. Адам обнял ее, принялся целовать и так сжал, что чуть не задушил.

— Теперь, может, у тебя пройдет, — шептала она между поцелуями, — может, простишь…

Однажды утром капитан Хараламб показал Адаму, как смотреть через секстант на солнце. Вложив ему в руку прибор, он объяснил в какую сторону крутить. Адам увидел сквозь линзу фантастический мир, погруженный в желтоватый полумрак, как при солнечном затмении. Море дрожало и переливалось, как огромный поднос из старого почерневшего серебра, а солнце, казалось, висело над самым горизонтом — таинственное, желтое как сера светило, такое, какие можно видеть, наверно, только с другой планеты. Оно все время ползло наверх, потом почему-то вдруг остановилось и стало опускаться. Адам отдал секстант капитану, поблагодарил его и пошел по своим делам.

На палубе было шумно, раздавался громкий смех. Причиной веселости был чужой иностранный куттер, находившийся саженях в пятидесяти от «Октябрьской звезды». Тут же были и серые куттеры рыболовной флотилии, колыхавшиеся поблизости от парохода среди луковой шелухи, рыбьих потрохов и бесцеремонно плававших между ними чаек, с аккуратно сложенными на спинках крыльями.

Новоприбывший куттер был другого типа. К тому же это было видавшее виды судно, а на носу его был устроен небольшой дощатый помост, на котором виднелись два пулемета, коробка с ярко блестевшими на солнце обоймами и бинокль. На палубе лежал, объясняя назначение куттера, убитый дельфин. Из-под рогожки, которой он был накрыт, виднелась окровавленная голова. На корме было выведено имя куттера: «Веселина» — порт Сталин, Народная Республика Болгария. Голые по пояс, загорелые охотники за дельфинами кричали Емельяну, Ермолаю и Косме:

— Как дела, товарищи? Есть рыба? Когда к нам собираетесь?

Сыпались шутки, с куттера на куттер летели пачки папирос; Ермолай кинул в море привязанную за горлышко бутылку, на которой красовался ярлык с надписью «Денатурат». Болгары выловили ее, откупорили, понюхав, сделали удивленные лица. Один из них глотнул, но сейчас же состроил страшную гримасу, сплюнул и ругая Ермолая, который корчился от смеха, принялся опоражнивать бутылку в море. Лука поправил дело тем, что отправил охотникам на дельфинов настоящей водки и заслужил их благодарность.

— Вы меня угощали, теперь моя очередь — зачем благодарить? — крикнул он им и, повернувшись к Адаму, объяснил:

— Этой весной нас занесло штормом в Болгарию. Так нас тогда закрутило, что не успели вернуться к «мамаше». Они нас, как родных братьев принимали, напоили, накормили, папиросами угощали.

— Удачи, братцы, удачи! — закричал Лука, махая рукой вслед удалявшемуся куттеру.

Его мотор мощно гудел, нос смело и высоко торчал из воды, а на площадке, широко расставив ноги и глядя в бинокль, прочно стоял полуголый охотник, готовый каждую минуту, как только в волнах мелькнет черная, блестящая спина неосторожного дельфина, взяться за пулемет.

— Удачи, братцы! — повторили другие рыбаки, и болгары долго еще махали руками и кепками, приветствуя «Октябрьскую звезду».

— К нам заходите!.. Гостями будете! — слышались их голоса.

Адам тоже делал приветственные жесты. Случайно оглянувшись, он увидел, как Косма, старшина молодежной бригады, влез на мачту и, помахав оттуда кепкой, так же легко и проворно спустился на палубу. «Ну и молодец же парень! — думал, глядя на него, Адам. — Какой ясный взгляд, какие спокойные, уверенные движения!.. Наверно, у него и на сердце хорошо — ни тревоги, ни заботы. Счастливец!»

Он заметил, как Косма, проходя мимо одной из работниц консервного завода, легко коснулся рукой ее плеча и очень спокойно спросил:

— Как поживаешь, Маргарита?

Круто повернувшись, девушка посмотрела на него с грустным упреком. Огорченно-скорбное выражение ее лица удивило Адама. Она опустила голову, потом вдруг снова подняла ее, следя за удалявшимся Космой, каждое движение которого выдавало необыкновенную силу и гибкость молодого тела.

В эту ночь Адам отправился на промысел с Емельяном. Ночное небо, мерцающая зеленым светом вечерняя звезда — Венера, таинственно отражавшийся в воде Млечный путь, непрестанное колыхание куттера на мелкой зыби спокойного моря, белая пена кормовой волны на стыке двух подводных течений, веселая болтовня рыбаков — все это радовало его, доставляло ему удовольствие. «Работы здесь еще много…» — думал он, смеясь тому, что рассказывал Емельян. Но все его мысли неизбежно возвращались к одному: к его счастью с Ульяной. Он все еще не верил, что такое счастье бывает на свете, не знал, что можно чувствовать то, что он чувствовал. Ему хотелось спросить рыбаков из бригады Емельяна, но это, конечно, было бы ни на что не похоже, и потому он больше молчал, слушая их громкий говор, шутливую перебранку, ругань и хохот, и улыбался своим мыслям.