Юнас Ли - Хутор Гилье. Майса Юнс

— Ну и чушь!

— Все дело в том, что у этого героя, Эндре, умная голова на плечах.

— Ну, только не похоже, чтоб я стала тут плакать, — улыбнулась она, — вряд ли мне понадобится та дверь, о которой вы говорили.

— Подождите, йомфру Юнс, пьеса еще не кончилась.

И вправду, парню связали руки и повели его в тюрьму.

Майса стала смотреть вниз — не видно ли кого из знакомых. В креслах и в нижнем ярусе, где располагались ложи, сегодня, в воскресенье, народу было не много. Зато в верхних ярусах зрителей было полным-полно. Внизу Майса заметила Турхилля Хейберга, а в другом конце зала — веселого студента Скэу, знакомого Арны; он стоял, засунув руку в карман, и рассматривал в бинокль зрителей. Майса поспешно спряталась за колонну.

— Не хотите ли апельсин, йомфру? — предложил Хьельсберг, успевший побывать в буфете. А публика уже с шумом рассаживалась по местам.

Началось следующее действие, и Хьельсберг уселся повыше, на скамейке сзади, — ему было тесно и неудобно сидеть на подложенном внизу пальто — все время приходилось остерегаться, чтобы не упереться коленями в спину Майсы.

Теперь показывали героиню; она была уверена в невиновности Эндре и решила освободить его, чего бы это ей ни стоило…

Отец ласково убеждал ее выйти за богатого Трунсена из Стуренга; его поддерживал и дядюшка-звонарь; мать беседовала с ней с глазу на глаз; ничего не помогало — девушка думала только об одном: как бы разыскать настоящего преступника и вызволить Эндре…

— Положимся на судьбу, йомфру Юнс.

И что вы думаете? Гунлэуг, героиня, нашла обрывок почтового извещения возле того дома, где жил помощник ленсмана. Как же она обрадовалась!

— Ну, это малоубедительно, — заметил Хьельсберг. — Я уже писал в своей статье, что этот обрывок — слабое доказательство: мало ли какие бумажки ветер разносит по дороге.

Но Майса явно поверила в эту улику. Гунлэуг же укрепилась в своих подозрениях: помощник ленсмана вдруг ни с того ни с сего стал собираться весной в Америку.

— Это он ограбил! — решительно заявила Майса Хьельсбергу. — Он, он, этот длинный негодяй с вкрадчивыми манерами. Только бы ей удалось поймать его!

Дальше дело пошло совсем плохо… Помощник ленсмана потребовал снова произвести обыск, и у Эндре в овине нашли вторую половину письма с двумя печатями из четырех; там же был спрятан и почтовый мешок!..

— Это все помощник подстроил. — Теперь Майса была совершенно убита, ей казалось, что весь мир обрушился на влюбленных.

А когда им подошло время в последний раз проститься в тюрьме — Эндре отправляли на каторгу, — Майса так плакала, что слезы ручьями текли у нее по щекам. Она всхлипывала, вытирала глаза и почти не видела сцены. Она уже не думала, о том, что скажет Хьельсберг. Но вдруг двери тюрьмы распахнулись.

— Ну, слава богу! — быстро обернулась она к Хьельсбергу со вздохом облегчения.

На сцену высыпали родители Гунлэуг, уездный судья и другой народ, а помощник ленсмана стоял связанный и озирался. Мальчик-пастушок заиграл на своем рожке — это он увидел, как помощник ночью крался к дому Эндре, чтобы подбросить мешок!

— А сейчас они уже давным-давно поженились, — пошутил Хьельсберг, — и страшно счастливы.

Майса вздернула подбородок, — ей вовсе не хотелось, чтобы над ней подтрунивали.

— Вот видите, йомфру Юнс, напрасно вы зарекались насчет той двери.

Она ведь тоже не в первый раз в театре, напомнила ему Майса холодно.

— А я, знаете, дорого бы дал, если б мог приблизиться к одной из этих дверей.

На лице у Майсы появилось несколько обиженное выражение. Он, видно, думает, что пьесы вроде этой годятся только для таких, как она.

— Но вы все же получили удовольствие? — допытывался Хьельсберг.

— Ну конечно, и большое спасибо за билет… А теперь я должна попрощаться, мне нужно спешить — завтра спозаранку меня ждут у Транемов.

— Но ведь нам, кажется, по пути?

— Нет, благодарю вас, мне еще нужно забежать на кухню к Бьерке, захватить модный журнал на завтра.

— Вот как, значит, отвергаете меня… — Он постоял с минуту. — Знаете, йомфру, осторожность — большая добродетель, но не всегда она приятна. А впрочем, мне пора в редакцию, надо передать свои записи о спектакле, — заторопился он. — До свидания, йомфру Юнс.

Вечер кончился не так уж гладко. Майса провожала Хьельсберга глазами, пока он спускался с лестницы. Всегда-то из осторожности нужно от всего отказываться… Но какой он внимательный — попрощался с ней в коридоре, а не пошел по лестнице у всех на виду, будто она разрешила ему проводить ее.

На следующее утро в проходной комнате у коммерсанта Транема, где сидела Майса, собрался большой совет. Складной стол был завален образчиками клетчатой шотландки всех расцветок. Сингне, Арна и Грете намеревались шить себе платья на каждый день и обсуждали, решали и обдумывали, что выбрать.

— Если шить всем из крупной клетки, так хоть разного цвета.

— Грете эта клетка не подходит. Ей нужно что-нибудь такое, чтобы не полнило. Зачем же портить себя крупной клеткой?..

Грете, большая, тихая и нерешительная, молча слушала все «за» и «против», высказываемые другими, и только вздыхала время от времени. Видимо, самой-то ей материал нравился.

— Но не кажется ли вам, что раз Сингне помолвлена, ей тоже нехорошо ходить в пестром, — придумала она наконец.

— Правда, лучше однотонное, — поддержала ее Арна.

— Ага, понятно: Арна боится, что мы будем одинаково одеты, теперь она хочет царствовать одна, — сказала Сингне.

— Ну уж мне-то такая клетка, во всяком случае, пойдет — правда, мама? — заспешила Арна. — Она сейчас как раз в моде. Юлие Нурум тоже сошьет себе платье в крупную клетку.

— Скажите, если брать для начала только для Арны и Сингне, сколько нужно локтей? — в раздумье обратилась к Майсе фру. — Ах, Арна, да оставь ты ножницы в покое, меня это раздражает!

— Слишком широкое теперь не носят, — вслух прикидывала Майса.

Она шила стеганую юбку для фрекен Раск и, несмотря на болтовню и шум вокруг, строчила, не останавливаясь ни на минуту. Этих размышлений хватит на все утро. Фру ни на что не может сразу решиться. А фрекен Грете стоит, поворачивает голову от одной к другой и не понимает, что не видать ей клетчатого платья: без нее уже давно решили, что она обойдется однотонным…

— Как вы думаете, хватит по четырнадцать локтей на каждое?

— Пятнадцать, мама!

— Помолчи, Арна. Так как же, Майса, ну, скажем, по четырнадцать с половиной?

— Что ж, если материи мало, клетку можно составить из кусочков, будет незаметно.

— Ну нет уж, никаких кусочков — правда, Сингне?

— Мне кажется, мама, не стоит покупать в обрез, — вмешалась Сингне.

— А если взять четырнадцать для Арны и пятнадцать для Сингне, Майса? По-моему, достаточно. А теперь давайте решать, на чем мы остановимся.