Джонатан Свифт - Дневник для Стеллы

Виндзорский замок,

3 сентября 1712

Олений окорок я посылаю не вам, а вашей матушке, а письмо — не вашей матушке, а вам. Ваше последнее письмо и вашу долговую расписку я получил и знаю ваши доводы; я велел Барберу переслать причитающийся вам остаток [1128]. У меня по горло всяких дел и очень скверное настроение. [1129]Однако, так или иначе, тому и другому скоро наступит конец. По моим предположениям, вы должны были вчера объявиться здесь: разве ваша поездка расстроилась? Надеюсь, Молль уже оправилась от болезни, и значит ничто не препятствует вашему приезду. Удалось ли вам избежать общей участи в связи с распространившейся сейчас лихорадкой? Меня покамест бог миловал, хотя голова в последнее время что-то побаливает.

Вы очень мило подшучиваете надо мной и, полагаю, не иначе как с одобрения мистера Льюиса.

Я прочитал ему ваше письмо. У меня нет времени ответить на него, поскольку экипаж и оленина должны вот-вот отправиться.

Прошу вас отведать хотя бы полунции оленины и передать мой нижайший поклон вашей матушке, Молль и полковнику. Я получил от него письмо и поговорю с ним по этому поводу, когда он приедет.

Боюсь, что это письмо провоняет олениной. Хотелось бы, чтобы висельник-кучер не испортил окорок в карете. Je suis à vous, etc. [Остаюсь Ваш и пр. (франц.). ]

[ 28 сентября 1712 ]

Насчет кофе я не забыл, так как считал, что вас нельзя лишать его. Джон не едет в Оксфорд, а посему отправляю книгу обратно, как вы о том просили. Я бы не повидался с вами и за тысячу фунтов, даже если бы мог; однако сейчас я сижу в халате, сочиняю дюжину писем и укладываю бумаги. Из этого следует, что вы не должны были сюда приезжать, и вам это так же хорошо известно, как и мне.

Засвидетельствуйте мое почтение вашей матушке. Боюсь, что, отправясь в Оксфорд, вы поступили опрометчиво, но теперь об этом поздно говорить, поскольку вы уже все равно не можете нынче вечером быть в Лондоне. Однако, если вы не станете справляться о знакомых, а просто погуляете с кем-нибудь из гостиницы вокруг колледжей, то весьма возможно, что вас не узнают [1130]. Adieu.

Джон свидетельствует вам свое нижайшее почтение.

Воскресенье, девять часов; ваш посыльный довольно долго сюда добирался.

[ 31 мая 1713 ]

Я обещал написать вам и пользуюсь теперь случаем сказать, что едва ли возможно испытывать большую признательность, нежели та, которую я питаю в душе за всю вашу доброту и великодушие ко мне. Надеюсь, что путешествие восстановит мои силы. Я буду ежедневно совершать короткие переезды и по пути время от времени писать письма всему вашему семейству, но адресовать их буду вам. Сегодня мне удалось добраться до места только к десяти вечера. Прошу вас, развлекайтесь, ешьте, гуляйте, и будьте паинькой; и посылайте мне свои распоряжения, какие только мистер Л[ьюис] [1132]. — Эразмус Льюис, через которого они поддерживали в это время переписку.] сочтет нужным вам посоветовать. Я с трудом выбрал время, чтобы взять в руки перо, но мне хотелось непременно выполнить свое обещание. Да хранит вас господь и ниспошлет вам благополучие и счастье, а засим прощайте.

Дом миссис Б., 11 часов вечера; меня уже дожидаются те, кто пришел сюда проститься со мной.

Поклон вашей матушке и Молькин.

Лондон, 6 июня 1713

Сэр,

вы проявили несказанную доброту, отправя мне по доброй воле это дорогое для меня письмо из Сент-Олбенса [1133]. Вы едва ли можете себе представить, а я — выразить, насколько я была счастлива узнать из него, что головные боли беспокоят вас намного меньше. Поверьте, все мои помыслы устремлены лишь к одному — чтобы ваше выздоровление продолжалось и дальше. Надеюсь из следующего письма услышать, что вам это помогло. Обладай я желаемой властью, то каждый день, который не споспешествовал вашему здоровью до полного его восстановления в той же мере, что и прошлый понедельник, был бы вычеркнут из календаря, как бесполезный. Вы вряд ли предполагали, что я так скоро примусь досаждать вам, но, когда мистер Л[ьюис] сказал мне, что если я напишу вам, он позаботится об отправке моего письма, то, признаюсь, у меня недостало самоотвержения отказаться. Прошу вас, скажите, почему вы не вспомнили обо мне в Данстэбле [1134], как вспомнили о Молль? Господи! Каким чудовищем стала после этого Молль! и ни словечка о бедной Хэсс, кроме предположения, что закладка в книге Давилы [1135]лежит на той же странице, на какой вы ее оставили. Я, признаться, и в самом деле не очень продвинулась вперед, так как прилежно читала Ларошфуко [1136], желая выяснить, так ли глубоко он пишет о любви, как я чувствовала ее в воскресенье, но оказалось, что ему далеко до меня. Как ведет себя Болинброк [1137]? Вы не сдержали своего обещания совершать каждый день небольшие переезды. Ведь тридцать миль это, как мне кажется, изрядное путешествие. С нетерпением ожидаю известий от вас из Честера. Не могу передать, сколько раз я желала, чтобы вы могли получить в гостинице чашку кофе и апельсин.

Честер, 6 июня 1713

О том, как я добрался до Данстэбла, вы знаете из моего письма к Хэс-си [1138]. Мое самочувствие в последующие дни оставляло желать много лучшего. Даже Молли с ее любимым: «Ну и что» и та бы, наверно, приуныла. Ну вот, а теперь, конечно, Хэсси ворчит оттого, что я говорю о Молли. Видите, я уже придумал, как мне адресовать вам письма [1139], поскольку я считаю, что Хэсси и Молли отныне такие же вдовы, как вы, или, по крайней мере, полу вдовы. Значит, чтение Давилы продвигается туго. Признаюсь, мне частенько хотелось выпить хоть немного вашего крысиного яда [1140], поскольку то, чем меня потчевали в пути, не заслуживает даже такого названия. О том, как мне путешествовалось, я рассказал в письме к мистеру Льюису, так что любопытствующие могут осведомиться на сей счет у него. Кого будет теперь донимать своими упреками Хэсси и кто будет забавлять Молли всякими историями и приносить ей чернослив в сахаре? Мы никогда не ценим в должной мере того, что имеем, пока его не утратим. Из Ирландии я намереваюсь послать Хэсси печатное письмо, поскольку она умеет разбирать только почерк мистера Партингтона [1141]. Надеюсь, что у вас есть известия от полковника и что он уже полностью излечился от —, забыл от чего именно. Письмо, которое я отправил вам из Данстэбла, было адресовано мистеру Льюису, а письмо к Хэсси из Сент-Олбенса я передал с Барбером. Я уехал из Лондона, не попрощавшись с сэром Джоном. [1142]Боюсь, что такой светский человек, как он, никогда мне этого не простит. За все время моего путешествия у меня не было никаких приключений, кроме того только, что мою лошадь угораздило упасть подо мной, а посему я не поеду на ней в Холихэд [1143], на этот счет она может быть спокойна. В Данстэбле мне не удалось обнаружить никаких следов кофе, пролитого Хэсси у камина [1144], и у меня не оказалось под рукой бриллиантового кольца, чтобы написать на тамошних окнах имя кого-нибудь из вас. Однако я видел там надпись: дражайшая леди Бетти Гамильтон [1145]и рядышком — Мидлтон Уокер ; не иначе как какой-нибудь ирландец-акушер, верный признак того, что она подыскала себе мужа. Говорят, будто вместе с архиепископом Дублинским в Англию приехал также этот смазливый попик Мур [1146]. Разве он не женился на некоей миссис Девениш? Лорд Лейнсборо [1147], направляясь в Ирландию, проезжал недавно через Честер, и покорил сердца всех здешних обитателей. Чуть не для каждого встреченного им на улице мальчугана у него нашлось ласковое словечко. Ничего не скажешь, учтивейший человек, а ведь ничто так не украшает знатных людей, как учтивость? Ну вот, теперь Молли смеется, потому что я говорю слишком мудрено, а Хэсси опять недовольна. Известно ли вам, что лет двадцать тому назад здесь обреталась моя красавица кузина [1148]. Нынче вечером мне довелось увидеться с ней и, по совести говоря, она нисколько не красива. Уж не знаю, как это могло произойти; но зато, смею вас уверить, она чрезвычайно добронравна, а добронравие, как вам известно, Молли, лучше красоты. Я желал бы, чтобы вы уведомили меня, каких ' кавалеров удалось залучить теперь Хэсси, дабы они навещали ее во время утреннего туалета. Когда вы собираетесь снова проковылять в Челси, если только вы мне не соврали о своей прогулке, у меня на сей счет немалые подозрения. С головой у меня стало несколько лучше, хотя не в такой мере, как я ожидал от своего путешествия. Полагаю, что для бедного усталого путника я наговорил уже предостаточно, а посему без дальнейших церемоний закончу и отправлюсь на боковую. Если вы не в силах угадать, кто автор сего письма, то спросите у своей подушки, и первый любезный джентльмен, который вам приснится, и будет он самый, а засим adieu.