Виктор Гюго - Труженики моря

— Знаете вы, что такое револьвер?

— Да, — отвечал оружейник, — американская штука.

— Это пистолет, возобновляющий свою речь.

— В самом деле: он может спросить и ответить.

— И заставить замолчать.

— Правда, господин Клубен. У него вращающееся дуло.

— И пять или шесть пуль.

Оружейник приподнял край губы и испустил легонький свист, что вместе с покачиванием головы выражает, как известно, удивление.

— Славная штука, господин Клубен. И, должно быть, пойдет в ход.

— Я желал бы приобрести шестиствольный револьвер.

— У меня таких нет.

— Как нет? У вас, у оружейника?

— Я еще не заводил этого товара. Во Франции все еще делают только пистолеты.

— Черт возьми!

— Револьверов вовсе нет в продаже.

— Черт возьми!

— У меня есть отличные пистолеты.

— Я хочу револьвер.

— Оно, конечно, выгоднее. Но постойте…

— А что?

— Да кажется, что в С<���ен->Мало можно купить такую штуку, по случаю.

— Револьвер?

— Да.

— И продается?

— Да.

— А где?

— Я, кажется, знаю, где. Я справлюсь.

— Когда вы можете дать мне ответ?

— По случаю. Но отличный!

— Когда же мне прийти за ответом?

— Уж если я вам достану револьвер, можете быть уверены, что он будет хорош.

— А когда вы мне дадите ответ?

— В следующий приезд.

— Только не говорите, что для меня, — сказал Клубен.

Сьер Клубен нагрузил «Дюранду» множеством быков и несколькими пассажирами и, как всегда, выехал из С<���ен->Мало в пятницу утром.

В эту же самую пятницу, когда пароход был в открытом море и капитану можно было отлучиться на несколько минут с своего поста, Клубен вошел в каюту, заперся в ней, вытащил из угла дорожный мешок, положил свое платье в мягкое отделение, а в твердое поклал сухарей, несколько коробок с консервами, несколько фунтов какао в плитках, хронометр и подзорную трубу, запер мешок и пропустил в ушки приготовленный кабельтов, чтобы иметь возможность вздернуть его в случае надобности; потом он спустился в трюм, прошел в канатный кубрик и возвратился оттуда с канатом с узлами и железными крючьями, которые употребляются конопатчиками на море и ворами на суше. Они помогают взбираться на крутизны.

Прибыв в Гернсей, Клубен отправился в Тартевалль и пробыл там тридцать шесть часов. Он взял с собой мешок и узловатую веревку и не принес их обратно.

Скажем раз навсегда, что Гернсей, о котором идет речь в этой книге, — древний Гернсей, остатки которого можно разве найти в деревнях. Там он еще жив, но в городах его нет и помину. Это замечание следует отнести и к Джерсею. Благодаря прогрессу, благодаря удивительной предприимчивости маленького отважного населения этих островов, все изменилось на Ламаншском архипелаге за последние сорок лет. Везде, где был мрак, — теперь свет. Сделав эту оговорку, мы можем продолжать.

В те же старые времена контрабанда была очень деятельна на Ламанше. Особенно много контрабандистов было на западном берегу Гернсея. Люди всеведущие и знающие теперь до малейших подробностей все, что происходило за полвека, приводят даже имена некоторых из этих судов, почти все астурийских и гипоскоанских. Несомненно то, что не проходило недели без того, чтобы не пришло их два или три, или в бухту Святых, или в Пленмонт. Это было почти похоже на правильные рейсы. Одна пещера в Серке называлась и до сих пор называется Лавочкой, потому что в ней скупали контрабанду. Промышлявшие этой торговлей в Ламанше говорили на особом языке, теперь позабытом.

Контрабандист знал многое, о чем ему приходилось молчать; непоколебимая верность была для него законом. Главным достоинством контрабандиста была скромность и уменье хоронить концы в воду. Иначе контрабанда немыслима.

Контрабандист давал слово молчать обо всем и держал слово твердо. На него можно было положиться смело. Судья-алькальд Ойарзуна поймал однажды контрабандиста и подверг его пытке, чтобы заставить его выдать сообщников. Контрабандист никого не выдал. А главным сообщником был сам судья-алькальд. Судья, чтобы соблюсти закон, подверг товарища пытке, а тот вынес мужественно пытку, чтобы не нарушить клятвы.

В то время самыми знаменитыми контрабандистами в Пленмонте были Бласко и Бласкито. Они были токайосы, то есть тезки, а для католика-испанца иметь одного патрона в раю то же, что быть детьми одного отца на земле.

Зная хорошо все ходы и лазейки контрабанды, ничего нет легче и вместе с тем труднее вести разговор с этим людом. Достаточно не бояться ночи, пойти в Пленмонт и стать лицом к лицу с этим таинственным вопросительным знаком.

Пленмонт близ Тортеваля — один из трех углов Гернсея. На самом краю мыса высится над морем холм, обросший травой.

Холм этот совершенная пустыня.

Он кажется еще тем более пустынным, что на нем виднеется одинокий дом.

Дом этот прибавляет ужас к пустоте и к уединению.

В нем, говорят, ходят привидения.

Во всяком случае, вид у него престранный.

Он одноэтажный, построен из гранита и стоит посреди травы. Он вовсе не похож на развалину. Стены толсты, крыша крепкая. Из крыши торчит кирпичная труба. Фасад со стороны океана образует одну сплошную стену. При ближайшем рассмотрении этого фасада в нем оказывается окно, только замурованное. Слуховые окна, выходящие одно на восток, другое на запад, тоже замурованы. Только в стороне, выходящей на сушу, есть дверь и окна. Но дверь замурована. Оба окна нижнего этажа тоже замурованы. В первом этаже есть два окна открытых, и это сразу бросается в глаза; но и замурованные окна не так грозны и страшны, как эти открытые окна. Они кажутся какими-то черными призраками посреди белого дня. В них нет ни стекол, ни даже рам. Точно отверстия двух вырванных глаз. Дом кажется совершенно пустым. Сквозь зияющие рамы виднеется полное запустение. Ни обоев, ни карнизов, ни штукатурки, — голый камень. Точно гробница с окошками, чтобы можно было привидениям выглядывать иногда. Дожди размывают фундамент со стороны моря. Несколько кустов терновника лепятся по низам стен. На горизонте никакого человеческого жилья. Это пустыня — царство мрака и безмолвия. Если, однако, вы останетесь и приложите ухо, вы услышите как будто смутное, глухое биение испуганных крыльев. Над замуравленной дверью, на камне, образующем перекладину, выгравированы буквы: Elm-Pbilg и год: 1780.

Ночью все это озаряется мрачным лунным светом.

Море обступило этот дом со всех сторон. Местоположение великолепное и вследствие этого зловещее, загадочное. Прелесть местности является загадкой. Отчего тут никто не живет? Окрестность такая красивая, дом такой славный, прочный? Отчего такое запустение? К вопросам рассудка присоединяются и вопросы воображения. Пашня — отчего ее не обрабатывают? Хозяина нет. Дверь замурована. Отчего же здесь нет людей? Что же в этом доме особенного? Если ничего нет особенного, так отчего же не видно ни души? Воображение рисует бурный ветер, хищных птиц, диких зверей, скрывающихся людей. Чей это притон? Невольно думается, что целые потоки дождя и града должны вливаться в эти окна, как в какую-нибудь бездну. На внутренней стене следы непогод, потеки бурь. По замурованным комнатам разгуливает ураган, проникая сквозь раскрытые настежь окна. Уже не было ли там совершено преступление? Не слышно ли там по ночам воплей и стонов? Как-то не верится, чтобы этот дом был совершенно безмолвен. Не верится, чтобы в нем не происходило чего-нибудь особенного. Черной ночи просторно там. Что-то там творится в полночь? Глядя на него, точно глядишь на какую-нибудь тайну. Так как мечтательность не лишена своего рода логики, невольно спрашиваешь, что может происходить в такой трущобе между вечерними и утренними сумерками? Не встречает ли бесконечное разнообразие сверхъестественной жизни какой-нибудь преграды на этой пустынной вершине, которая заставляет ее делаться видимой, осязаемой? Вся эта каменная громада полна священного ужаса. Мрак, наполняющий ее, больше, чем мрак; это что-то неизвестное, неведомое, страшное. Западет солнце, рыбачьи лодки причалят к берегам, птицы смолкнут, пастух угонит коз домой, из-под колод выскользнут змеи, на небе проглянут звезды, дунет вечерний ветерок, настанет полная тьма, а окна эти все будут по-прежнему настежь. Широкое поле мечтам и гаданьям, и народное суеверие, тупое и глубокомысленное в одно и то же время, объясняет себе страх, внушаемый мрачным домом, — и привидениями, и туманными призраками, и блуждающими огоньками, и таинственным общением душ с неземными тенями.