Виктор Гюго - Труженики моря

Чтобы поверить в возможность пьевры, надобно увидеть ее.

Сравнительно с ней баснословные гидры вызывают улыбку, пьевра — идеал отвратительного, ужасного.

Кит громаден, пьевра — мала; у гиппопотама броня, пьевра — гола; у жарарака свист, пьевра нема; у носорога рог, у пьевры нет рога; у скорпиона жало, у пьевры нет жала; у акулы острые плавательные перья, у пьевры вовсе нет плавников; у вампира крылья с ногтями, у пьевры нет крыльев; у ежа — иглы, у пьевры нет игл; у меча-рыбы меч, у пьевры нет меча; у электрического ската молния, у пьевры нет ни капли электричества; у жабы и у ехидны яд, у пьевры нет яда; у львов когти, у пьевры нет когтей; у ягнятника клюв, у пьевры нет клюва; у крокодила пасть, у пьевры нет зубов.

У пьевры нет мускулов, нет угрожающего крика, нет брони, нет рогов, нет жала, нет клешней, нет игл, нет меча, нет электричества, нет яда, нет когтей, нет клюва, нет зубов. Пьевра вооружена грознее всех животных.

Что это такое: пьевра? Это рожок — кровососная банка.

У морских утесов, там, где вода прячет и расточает все свои сокровища, в скалистых впадинах, в неприступных погребах, изобилующих растительностью, раковинами и раковидными животными, под глубокими сводами океана, — пловцу, привлекаемому красотою местности, угрожает опасная встреча. Не останавливайтесь перед этой встречей, бегите, спасайтесь. А не то изумление перейдет в ужас.

Вот что такое эта встреча, всегда возможная в приморских скалах.

В воде колеблются сероватые очертания, толщиною в руку, длиною около полуаршина, точно тряпка, точно закрытый зонтик без ручки. Этот лоскут подвигается к вам мало-помалу. Вдруг он развертывается, восемь лучей мгновенно вытягиваются вокруг лица с двумя глазами; эти лучи, или спицы, живут, шевелятся и пламенеют; это род колеса; раскрытые, они имеют от четырех до пяти фут в диаметре. Все это бросается на вас.

Чудовище липнет к своей жертве, покрывает ее, обвивает ее своими длинными лентами. Снизу оно желтое, сверху землянистого цвета; ничто не в силах дать понятие об этом невыразимом пыльном оттенке; точно животное сделано из пепла и живет в воде. Это паук по форме и хамелеон по цвету. Оно становится фиолетовым от раздражения. И ужасно то, что оно мягко.

Узлы его связывают; прикосновение парализует.

Оторвать его нет возможности. Оно плотно прилегает к жертве. Каким образом? Пустотою. Восемь рожков, широких у основания, утончаются постепенно и заканчиваются иголками. Под каждой из них тянутся параллельно два ряда трубочек, около головы толстых, к хвосту маленьких. В каждом ряду по двадцати пяти; на каждый рожок приходится по пятидесяти трубочек, а на всем животном их четыреста. Эти трубочки действуют совершенно как кровососные банки.

Это чудовище моряки называют восьминогом, наука называет кефалоподом, а легенда — кракеном. Английские матросы зовут его — «черт-рыба» или «кровопийца» Blood-Sucker. На островах Ламанша его называют пьеврой.

Он очень редко попадается на Гернсее, очень мал на Джерсее, очень велик и довольно часто встречается на Серке.

Эстамп издания Бюффона Соннини представляет кефалопода, сжимающего фрегат. Денис Монфор думает, что восьминог может затопить судно. Бори-Сен Винцент отрицает это, но подтверждает, что в наших краях, в верхних широтах, он нападает на человека. Ступайте в Серк, вам покажут возле Брекк-Ху впадину, где несколько лет тому назад пьевра захватила и затопила рыбака, ловившего омаров. Перон и Ламарк ошибаются, сомневаясь в умении восьминога плавать, так как у него нет плавников. Пишущий эти строки видел своими глазами на Серке, в погребе, называемом Лавочками, пьевру, преследовавшую вплавь купавшегося человека. Ее убили, смерили и нашли в ней четыре английских фута ширины и до четырехсот сосков. Умирающее животное судорожно выталкивало их из себя.

Эта отвратительная морская хищница кроется всегда в самой ясной лазури прозрачной воды. И ужасно, что она приближается совершенно незаметно. Почти всегда ее замечают только тогда, когда она уже обхватит своими ремнями.

Ночью, однако, она становится фосфорической. Эта гадина плавает и ходит. Она немножко рыба и немножко пресмыкающееся. Она ползает по морскому дну, на своих восьми ножках, как ходомерка.

У нее нет костей, нет крови, нет мяса. Она плоска. Внутри у нее нет ровно ничего. Это — кожа. Ее восемь оконечностей можно вывернуть, как пальцы перчатки.

У нее одно только отверстие, на самой середине. Это отверстие в одно и то же время служит и для принятия пищи и для извержения вон ее остатков.

Все животное — холодно.

Ничего не может быть гаже прикосновения этого оживленного студня, окружающего пловца. Руки вязнут в нем, — что-то тягучее и липкое проходит у вас между пальцами; но ничто не может сравниться с внезапным появлением пьевры, Медузы, вооруженной восьмью змеями.

Ничто не может уподобиться объятию кефалопода.

Точно пневматическая машина. Вы имеете дело с пустотой. Ни ударов ногтей, ни укуса зубов; точно вам насекает кожу рожок. Укушение страшно, но не так, как сосание. Когти ничто перед кровососным снарядом. Мускулы ваши распухают, фибры напрягаются, кожа трескается под омерзительным напором, кровь брызжет и смешивается с лимфой моллюска. Животное льнет к вам тысячью ртами; гидра сливается, смешивается с человеком. Вы составляете одно целое. Тигр может съесть вас; восьминог — о мерзость! — высасывает вас. Он втягивает вас в себя, и, связанные, обессиленные, вы чувствуете себя медленно переливаемым в отвратительный мешок чудовища.

Таково было существо, которому принадлежал Жилльят уже несколько минут.

Чудовище жило в гроте.

Месяц тому назад, когда Жилльят в первый раз проник в грот, черные очертания, замеченные им в складках темной воды, — была пьевра.

Там она была дома.

Когда Жилльят, войдя во второй раз в этот погреб в погоню за крабом, заметил трещину, где он думал, что краб скрылся, в трещине оказалась пьевра настороже.

Жилльят засунул руку в трещину; пьевра поймала его.

И держала крепко.

Он был мухой этого паука.

Жилльят был в воде по пояс, руки его судорожно цеплялись за круглые, скользкие голыши, правая рука и туловище, сдавленные плоскими свертками ремней пьевры, почти исчезали под складками и перекрестами страшного бандажа.

Из восьми рук пьевры три держались за скалу и опять прильнули к Жилльяту. Таким образом, она приковывала и Жилльята к скале. На Жилльяте было двести пятьдесят кровососных рожков.

Из лап пьевры вырваться нельзя, как мы говорили. Всякая попытка освободиться связывает и стягивает еще теснее. Ее усилия растут соразмерно с вашими. Сопротивление вызывает насилие.