Чарльз Диккенс - Блестящая будущность

— Домъ, гдѣ они живутъ, — продолжалъ Уэммикъ, — стоитъ на берегу рѣки, и одна почтенная вдова отдаетъ въ наемъ комнаты въ этомъ же домѣ; м-ръ Гербертъ спросилъ меня, не будетъ ли удобно помѣстить именно въ этомъ домѣ, у этой вдовы Тома, Джека или Ричарда? Ну, я нашелъ, что это очень хорошо по тремъ причинамъ, которыя вамъ сейчасъ выскажу. Во-первыхъ, домъ этотъ въ сторонѣ отъ уличнаго шума и людской толкотни. Во-вторыхъ, не бывая тамъ лично, вы постоянно можете получать свѣдѣнія отъ м-ра Герберта о безопасности Тома, Джека или Ричарда. Въ третьихъ, по истеченіи нѣкотораго времени, и когда вы найдете нужнымъ перевезти Тома, Джека или Ричарда на корабль — онъ у васъ будетъ подъ рукой, такъ какъ домъ на берегу рѣки.

Я поблагодарилъ Уэммика, который очень успокоилъ меня своими соображеніями. Уэммикъ, прощаясь со мной, произнесъ торжественнымъ шепотомъ:

— Воспользуйтесь сегодняшнимъ вечеромъ, чтобы прибрать къ мѣсту его движимое имущество. Вы не знаете, что можетъ съ нимъ случиться. Примите мѣры, чтобы ничего не случилось съ движимымъ имуществомъ.

Отчаявшись выяснить Уэммику мои воззрѣнія на этотъ предметъ, я промолчалъ.

Восемь часовъ пробило, когда я пришелъ къ рѣкѣ; воздухъ тамъ былъ пропитанъ довольно пріятнымъ запахомъ стружекъ и опилокъ, оставшихся отъ постройки судовъ.

Я сталъ разглядывать дома и, увидѣвъ трехъэтажный домъ съ полукруглыми окнами, подошелъ къ нему и поглядѣлъ на дощечку, прибитую къ дверямъ; на ней я прочиталъ имя: м-съ Уимпль. Это было именно то, что мнѣ было нужно, а я постучался. Пожилая женщина пріятной наружности отворила мнѣ дверь, но была смѣнена Гербертомъ, который молча провелъ меня въ пріемную и затворилъ дверь.

— Все хорошо, Гендель, — сказалъ Гербертъ, — и онъ очень доволенъ, хотя съ нетерпѣніемъ желаетъ тебя видѣть. Моя милая дѣвочка сидитъ съ отцемъ, и ты подожди, пока она сойдетъ внизъ, и я тебя съ нею познакомлю, и мы пойдемъ на верхъ…

Въ эту минуту я услышалъ страшное ворчанье, и, вѣроятно, мое лицо выдало сильное удивленіе.

— Ничего, не безпокойся, это ея отецъ, онъ несносный старый пьяница, — сказалъ Гербертъ, улыбаясь, — я никогда его не видѣлъ. Ты слышишь, — какъ пахнетъ ромомъ. Онъ вѣчно тянетъ ромъ.

— Ромъ? — переспросилъ я.

— Да, и можешь представить, какъ это полезно для его подагры. Онъ требуетъ также, чтобы всю провизію держали наверху въ его комнатѣ, и самъ выдаетъ ее. Онъ держитъ ее на полкахъ надъ своей головой и хочетъ непремѣнно самъ отвѣшивать каждую мелочь. Его комната должна походить на мелочную лавочку.

Пока онъ это говорилъ, ворчанье перешло въ продолжительный ревъ и затѣмъ затихло.

— Какъ же можетъ быть иначе, — пояснилъ Гербертъ, — когда онъ самъ хочетъ рѣзать сыръ. Ну, гдѣ же съ подагрой въ правой рукѣ справиться съ толстымъ кругомъ сыра, не причинивъ себѣ боли!

Должно быть онъ причинилъ себѣ значительную боль, такъ какъ зарычалъ сильнѣе.

— Уступить Провису верхній этажъ было настоящимъ праздникомъ для м-съ Уимпль, — продолжалъ Гербертъ, — потому что рѣдко кто можетъ выдержать такой непріятный шумъ. Странный домъ, Гендель, не правда ли?

Пока мы такъ разговаривали подъ непрерывными раскатами голоса м-ра Барли, — такъ звали отца Клары, дверь отворилась, и вошла очень хорошенькая, тоненькая, черноглазая дѣвушка лѣтъ двадцати или около того, съ корзинкою въ рукѣ. Гербертъ нѣжно освободилъ ее отъ корзинки и познакомилъ ее со мною, сказавъ одно слово — Клара. Она дѣйствительно была очень милая дѣвушка, и ее можно было бы счесть за плѣнную волшебницу, обращенную въ рабство прожорливымъ людоѣдомъ.

— Взгляни, — сказалъ Гербертъ, показывая корзинку, которую она несла въ рукѣ:- вотъ ужинъ бѣдной Клары; ей отпускаютъ каждый вечеръ ломтикъ хлѣба и ломтикъ сыра, и немного рома, — который она отдаетъ мнѣ, а я его выпиваю. А вотъ завтракъ м-ра Барли, который слѣдуетъ приготовить. Двѣ бараньихъ котлеты, три картофелины, нѣсколько сухихъ бобовъ, немного муки, двѣ унціи масла, щепотка соли, и весь этотъ черный перецъ. Все это нужно вмѣстѣ сварить и подать горячимъ; не совсѣмъ здоровое кушанье.

Когда я свидѣлся съ Провисомъ, онъ не выразилъ никакой тревоги и вообще мало говорилъ; но мнѣ показалось, что онъ смягчился, — впечатлѣніе было смутное, потому что я не могъ бы сказать, на чемъ оно основано. Мы съ Гербертомъ усѣлись съ нимъ у огня, я спросилъ его прежде всего, довѣряетъ ли онъ совѣту Уэммика и тѣмъ источникамъ, изъ которыхъ онъ черпаетъ свои свѣдѣнія?

— Ай, ай, милый мальчикъ! — отвѣчалъ онъ, торжественно кивая головой. — Джагерсъ свѣдущій человѣкъ.

— Ну, такъ вотъ я говорилъ съ Уэммикомъ и пришелъ сообщить вамъ, какіе онъ мнѣ далъ наставленія и совѣты.

Онъ не сталъ спорить, вообще былъ очень благоразуменъ. Онъ повторилъ, что возвращеніе на родину было опасно, и онъ всегда зналъ, что дѣло можетъ кончиться плохо. Онъ обѣщалъ быть осторожнымъ, хотя прибавилъ, что не боится ничего съ такими помощниками.

Пока мы разговаривали, Гербертъ смотрѣлъ въ огонь и что-то обдумывалъ; потомъ онъ сказалъ, что намеки Уэммика навели его на одну мысль, которую стоитъ привести въ исполненія.

— Мы оба хорошіе гребцы, Гендель, и могли бы сами перевезти Провиса на лодкѣ, когда наступитъ удобное время. Въ такомъ случаѣ не надо было бы нанимать лодку и лодочниковъ, и это гораздо удобнѣе, потому что устранитъ подозрѣнія; въ нашемъ положеніи не слѣдуетъ пренебрегать никакою мелочью. Правда, теперь не время, чтобы кататься на лодкѣ, но можно ее купить и держать у пристани и ежедневно кататься по рѣкѣ. Это обратится въ привычку, и тогда никто не будетъ обращать на это вниманія.

Мнѣ понравился этотъ планъ, и Провисъ былъ отъ него въ восторгѣ. Когда наше совѣщаніе было окончено и все было порѣшено, я всталъ, чтобы уходить, замѣтивъ Герберту, что намъ лучше вернуться домой не вмѣстѣ, и что я приду получасомъ позже.

— Мнѣ жаль оставлять васъ тутъ, — сказалъ я Провису, — хотя я не могу сомнѣваться въ томъ, что вамъ здѣсь безопаснѣе, чѣмъ у меня. Прощайте!

— Милый мальчикъ, — отвѣчалъ онъ, сжимая мои руки, — я не знаю, когда мы опять увидимся, но мнѣ не нравится слово: «прощайте». Скажите «доброй ночи!»

— Доброй ночи! Гербертъ будетъ аккуратно сообщать намъ другъ о другѣ, и, когда наступитъ время, будьте увѣрены, что я буду готовъ. Покойной ночи! Покойной ночи!

Мы нашли, что ему лучше оставаться въ своихъ комнатахъ, и оставили его на площадкѣ лѣстницы, съ лампой въ рукахъ, которою онъ свѣтилъ намъ черезъ перила. Оглянувшись на него, я подумалъ о той первой ночи, когда онъ возвратился, и когда я ему свѣтилъ, а онъ шелъ по лѣстницѣ, и какъ мало ожидалъ я, чтобы сердце мое когда-нибудь могло такъ сжиматься и тревожиться отъ разлуки съ нимъ, какъ я это чувствовалъ теперь.