Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 1

Вотъ тутъ-то и обнаружилось во всей силѣ фальшивое общественное положеніе Кадлина, такъ оскорблявшее его щепетильную душу. Еще наканунѣ вечеромъ Полишинель обращался къ нему съ театральныхъ подмостковъ какъ къ своему хозяину и тѣмъ какъ бы давалъ знать публикѣ, что Кадлинъ содержитъ его, Полишинеля, ради собственнаго удовольствія; теперь же Кадлинъ долженъ былъ, въ жару, по пыльной дорогѣ, тащить на своихъ плечахъ храмъ Полишинеля, а самъ Полишинель уже не въ состояніи былъ оживлять его своей остроумной бесѣдой, своими милыми выходками, не могъ прогуливать свою дубинку по головамъ родственниковъ и знакомыхъ, ибо онъ безпомощно лежалъ въ ящикѣ, свернутый въ комокъ съ закинутыми вокругъ шеи ногами и безъ малѣйшихъ признаковъ какого бы то ни было общественнаго таланта.

Кадлинъ кряхтѣлъ подъ тяжестью своей нощи. Онъ съ трудомъ передвигалъ ноги, часто останавливался, чтобы перевести духъ, и только изрѣдка перебрасывался словечкомъ съ товарищемъ. Шотъ шелъ впереди и несъ ящикъ съ маріонетками и узелокъ съ пожитками — весь ихъ багажъ; на плечѣ у него висѣла мѣдная труба. По одну же сторону шла Нелли, по другую — дѣдушка, а Кадлинъ съ театромъ заключалъ шествіе.

Когда они входили въ городъ, въ деревню или приближались къ щегольски выглядывавшей дачѣ, Шотъ начиналъ трубить въ трубу, наигрывая веселую пѣсеньку, обыкновенно возвѣщавшую о появленіи Полишинеля и его товарищей. Если у оконъ показывались любопытные, Кадлинъ тотчасъ же устанавливалъ театръ, придѣлывалъ занавѣсъ, поспѣшно пряталъ въ немъ Шота и неистово дудѣлъ на свирѣли какую нибудь арію. Затѣмъ начиналось представленіе. Отъ Кадлина зависѣло продлить спектакль сколько душѣ угодно. Если денегъ давали много, онъ тянулъ пьесу къ вящшему удовольствію публики, отдаляя, по своему благоусмотрѣнію, тотъ моментъ, когда Полишинель долженъ, наконецъ, восторжествовать надъ врагомъ рода человѣческаго; если же сборъ былъ незначительный, онъ безъ церемоніи складывалъ декораціи, взваливалъ театръ на спину и компанія отправлялась дальше.

Они давали представленія и на мосту, и на паромѣ, лишь бы не платить за переѣздъ; а одинъ разъ даже играли у заставы: пьяный смотритель, не зная отъ скуки что дѣлать, бросилъ имъ цѣлый шиллингъ, чтобы они играли для него одного. Въ одномъ мѣстѣ жатва обѣщала быть обильной, но, къ сожалѣнію, пришлось уйти съ пустыми руками: въ одномъ изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ, — какомъ-то набитомъ дуракѣ во фракѣ съ золотыми галунами, всюду совавшемъ свой носъ, — зрители увидѣли каррикатуру на мѣстнаго педеля и власти попросили ихъ убраться подобру поздорову. Но, вообще говоря, ихъ вездѣ принимали радушно, а въ городахъ за ними бѣгали цѣлыя толпы оборванныхъ мальчишекъ, восторженно кричавшихъ имъ вслѣдъ.

Не смотря на частыя остановки, они много прошли въ этотъ день. Лунная ночь застала ихъ еще въ пути. Шотъ шелъ весело, бодро. Чтобы сократить время, онъ разсказывалъ забавные анекдоты, пѣлъ пѣсни, тогда какъ его товарищъ угрюмо плелся, проклиная все и всѣхъ на свѣтѣ и, главнымъ образомъ, виновника своихъ мученій, Полишинеля.

Они остановились отдохнуть у придорожнаго столба, гдѣ скрещивались четыре дороги. Кадлинъ поставилъ театръ на землю, влѣзъ въ него и задернулъ занавѣсъ, чтобы никого не видѣть и ни съ кѣмъ не разговаривать. Вдругъ показались вдали, подъ деревьями, окаймлявшими боковыя дороги, двѣ гигантскія тѣни, направлявшіяся огромными воздушными шагами въ ихъ сторону. Нелли страшно перепугалась, но Шоть поспѣшилъ ее успокоить, увѣряя, что бояться нечего, и затрубилъ въ трубу. Въ отвѣтъ послышался дружный, веселый крикъ.

— Это шайка Грайндера, если я не ошибаюсь! крикнулъ Шотъ.

— Вы угадали! крикнули ему въ отвѣть.

— Я былъ увѣренъ, что это вы. Подойдите ближе, чтобъ я на васъ взглянулъ.

Приглашеніе было любезно принято и труппа, или, какъ ее попросту звали, шайка Грайндерса, приблизилась къ нашимъ путникамъ. Она состояла всего изъ двухъ лицъ: молодого человѣка и молодой дѣвушки, путешествовавшихъ на ходуляхъ, и самого Грайндера, сопровождавшаго ихъ пѣшкомъ, съ барабаномъ на спинѣ. Молодые люди являлись передъ публикой въ шотландскихъ костюмахъ, но такъ какъ ночь была холодная и сырая, юноша надѣлъ, поверхъ короткой юбки, длинное, гороховаго цвѣта пальто, спускавшееся чуть не до щиколотокъ; на головѣ у него была глянцевая шляпа. Дѣвушка тоже укуталась въ старую шубу, а голову повязала платкомъ. Шотландскія шапочки, съ черными перьями, составлявшія необходимую принадлежность ихъ костюма, Грайндеръ несъ на барабанѣ.

— А! И вы тоже спѣшите на скачки? проговорилъ онъ, еле переводя духъ. — Здравствуйте, Шотъ, какъ вы поживаете?

Они поздоровались. Стоя на ходуляхъ, молодые люди не могли поздороваться съ Шотомъ какъ слѣдуетъ. Поэтому они привѣтствовали его по-своему: юноша покрутилъ въ воздухѣ правой ходулей и потрепалъ ею по плечу Шота, а дѣвушка погремѣла на тамбуринѣ.

— Что это, они упражняются, что ли? спросилъ Шотъ, указывая на молодыхъ людей,

— Нѣтъ, отвѣчалъ Грайндеръ. — Они предпочитаютъ путешествовать на ходуляхъ вмѣсто того, чтобы нести ихъ на себѣ. Такъ-то будетъ и легче, и пріятнѣе: когда стоишь высоко, передъ тобой открываются далекіе горизонты. Мы идемъ въ городъ кратчайшей дорогой. A вы?

— Мы выбрали самый длинный путь для того собственно, чтобы переночевать въ тавернѣ, недалеко отсюда. Но вѣдь и то правда, чѣмъ больше мы пройдемъ сегодня, тѣмъ меньше останется назавтра. Если выдумаете продолжать путешествіе, и вамъ слѣдовало бы идти той же дорогой.

— A гдѣ вашъ товарищъ? спросилъ Грайндеръ.

— Онъ здѣсь, сердито откликнулся Кадлинъ, высовывая голову изъ театра. Надо полагать, публикѣ рѣдко приходилось лицезрѣть на этой сценѣ такое свирѣпое лицо. — Онъ здѣсь, и объявляетъ во всеуслышаніе, что ни за что на свѣтѣ не пойдетъ по той дорогѣ, даже если бы его, и онъ указалъ на Шота, стали при немъ живьемъ жарить на сковородѣ.

— Полно, Томми, какъ тебѣ не стыдно говорить такія страсти въ храмѣ, посвященномъ богу шутокъ. Кажется, можно было бы съ большимъ уваженіемъ относиться къ своему компаніону, усовѣщевалъ его Шоть.

— Ладно, мели что хочешь, а я тебѣ повторяю, я сейчасъ же отправляюсь въ Джолли-Сандбайзъ и остаюсь тамъ на всю ночь! закричалъ Кадлинъ, сердито ударивъ кулакомъ по авансценѣ, гдѣ обыкновенно Полишинель, пораженный внезапно сдѣланнымъ имъ открытіемъ, что у него ноги ровныя и обуты въ шелковые чулки, хвастаетъ ими передъ публикой. — Если хочешь, идемъ вмѣстѣ; не хочешь — какъ хочешь. Интересно только знать, что ты станешь безъ меня дѣлать.

Съ этими словами Кадлинъ исчезъ за занавѣсомъ и, выскочивъ въ ту же минуту съ задней стороны театра, взвалилъ его однимъ взмахомъ на плечи и пустился бѣжать. Туть ужъ нечего было разговаривать. Простившись съ Грайндеромъ и его «шайкой», Шотъ постоялъ у столба, полюбовался на молодыхъ людей, исчезавшихъ, точно привидѣнія, въ лунномъ свѣтѣ,- Грайндеръ съ барабаномъ ковылялъ сзади, тщетно стараясь ихъ догнать, — протрубилъ имъ прощальное привѣтствіе, взялъ Нелли за руку, стараясь ободрить обоихъ, «до таверны, молъ, недалеко», и они скорымъ шагомъ пошли по слѣдамъ Кадлина. Да мѣшкать имъ не приходилось: тучи заволокли небо и грозили разразиться проливнымъ дождемъ.