Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2

Тѣ же мысли, тѣ же вопросы и передъ болѣе скромными домиками маленькихъ улицъ, гдѣ огонь каминовъ все ярче играетъ на окнахъ по мѣрѣ того, какъ сгущаются сумерки. Бываетъ, правда, въ тотъ часъ, когда обитатели этихъ домиковъ запираются на ночь, — бываетъ, что въ голову взбредетъ шальная, горькая мысль, не жестоко ли съ ихъ стороны, что они закрываютъ ставни и гасятъ огни?

Тѣ же мысли и передъ освѣщенными окнами магазиновъ; тѣ же догадки на тему о томъ, чѣмъ заняты въ эту минуту хозяева: похоже на то, что они пьютъ чай въ задней комнатѣ,- вотъ отчего на улицу, вмѣстѣ съ отблескомъ пылающаго камина, доносится запахъ поджаренныхъ гренковъ.

Тѣ же мысли, тѣ же догадки и передъ оградой кладбища у опустѣлой дороги на пути къ ночлегу. «Охъ, Боже! Только мертвымъ хорошо въ такую темень и въ такую погоду. Зато какъ счастливы тѣ, кто сидитъ теперь дома, въ теплѣ…» Но добрая душа никому не завидовала: чувство злобы было ей незнакомо.

Только по мѣрѣ того, какъ слабѣло ея старое тѣло, старая ненависть въ ней крѣпла и росла, находя въ ея скитаніяхъ гораздо болѣе подкрѣпляющей пищи, чѣмъ сама она. Порой глазамъ ея представлялось позорное зрѣлище какого-нибудь несчастнаго отверженца, или цѣлыхъ группъ жалкихъ оборванцевъ того или другого пола, а то и обоихъ половъ вмѣстѣ, съ такими же оборванными ребятишками между ними, сжавшимися въ комокъ, какъ какія-нибудь гнусныя насѣкомыя, и цѣпенѣющими отъ холода гдѣ-нибудь на ступенькахъ крыльца, между тѣмъ какъ безсовѣстные агенты общественной благотворительности старались извести ихъ изморомъ и такимъ образомъ избавиться отъ нихъ. Иногда она встрѣчалась съ какою-нибудь бѣдной, но приличнаго вида женщиной, какъ она сама, бредущею пѣшкомъ за нѣсколько миль, чтобы навѣстить своего больного родственника или друга, запрятаннаго благотворителями въ огромный, какъ казарма, бѣлый рабочій домъ, отстоящій Богъ знаетъ на какое разстояніе отъ его прежняго жилища, а по своимъ удобствамъ для больныхъ бѣдняковъ — столу, помѣщенію и призору — оставляющій далеко за собой всякое карательное заведеніе. Иной разъ ей случалось слышать, какъ читали газеты. Тогда она узнавала, какъ казенные благотворители въ своихъ недѣльныхъ отчетахъ упрощеннымъ способомъ раздѣлываются съ умершими за этотъ срокъ отъ голода и холода единицами, проставляя ихъ въ особой графѣ, какъ полушки. Обо всемъ этомъ ей приводилось слышать такіе разговоры, какихъ мы съ вами, милорды и джентльмены, досточтимые члены благотворительныхъ комитетовъ, навѣрное, никогда не слыхали, и отъ всего этого она летѣла прочь на крыльяхъ отчаянія.

И это не фигура рѣчи. Старуха Бетти Гигденъ, несмотря ни на какую усталость, несмотря на боль въ ногахъ, стремительно срывалась съ мѣста и убѣгала всякій разъ, какъ только у нея являлась хоть тѣнь опасенія попасть въ руки благотворителей.

Два случая содѣйствовали укрѣпленію ея закоренѣлой ненависти къ нимъ.

Однажды (это было въ базарный день въ одномъ изъ базарныхъ мѣстечекъ) она сидѣла на скамьѣ у гостиницы, разложивъ передъ собой небольшой выборъ своего товара, какъ вдругъ на нее нашло обмираніе, котораго она всегда боялась, — нашло съ такою силой, что все окружающее исчезло у нея изъ глазъ. Когда сознаніе вернулось, она увидѣла, что лежитъ на землѣ, что ей поддерживаетъ голову какая-то женщина, и что вокругъ нихъ собралась большая толпа.

— Получше ли вамъ, бабушка? — спросила женщина. Можете вы встать?

— А что со мной было? — спросила въ свою очередь Бетти.

— Вамъ было дурно, — въ родѣ какъ обморокъ, — отвѣчали ей. — Вы не то, чтобы бились, бабушка, а просто лежали безъ чувствъ, совсѣмъ какъ мертвецъ.

— Ахъ, это опять обмираніе, — вздохнула Бетти. — Да. Со мной это бываетъ.

— Прошло ли теперь?

— Прошло, — сказала Бетти. — Теперь мнѣ лучше будетъ. Спасибо вамъ, родные. Когда состаритесь, другіе сдѣлаютъ для васъ то же, что вы сейчасъ для меня.

Женщины помогли ей встать, но она еще не держалась на ногахъ, и онѣ усадили ее на скамейку.

— Голова кружится и ноги какъ-то отяжелѣли, — проговорила старуха, безсильно опуская голову на грудь одной изъ женщинъ. — Черезъ минутку все пройдетъ… Ну вотъ, кажется и прошло.

— Спросите-ка ее, есть ли у нея родня, — сказалъ одинъ изъ фермеровъ, которые передъ тѣмъ сидѣли за обѣдомъ въ гостиницѣ и теперь вышли на шумъ голосовъ.

— Есть у васъ родственники, бабушка? — обратилась къ Бетти поддерживавшая ее женщина.

— Конечно, есть, — отвѣчала старуха. — Я слышала, какъ этотъ господинъ васъ спрашивалъ объ этомъ, только въ ту минуту отвѣтить не могла. У меня много родни. Вы за меня не бойтесь, мои милые.

— Да, но есть ли поблизости кто-нибудь? — послышались мужскіе голоса, а за ними тотъ же вопросъ повторили нараспѣвъ и женщины.

— Есть и поблизости, — сказала Бетти уже совсѣмъ бодрымъ голосомъ. — Не безпокойтесь обо мнѣ.

— Но вѣдь нельзя же вамъ сейчасъ пускаться въ путь. Вы собственно куда идете? — былъ слѣдующій, услышанный ею вопросъ.

— Я пойду въ Лондонъ, когда все распродамъ, — сказала Бетти, съ усиліемъ вставая со скамьи. — Въ Лондонѣ у меня есть друзья. Я ни въ чемъ не нуждаюсь. Со мной не приключится никакой бѣды. Спасибо вамъ за участіе. Не бойтесь за меня.

Въ ту минуту, когда она съ трудомъ подымалась, какой-то парень изъ толпы, съ краснымъ лицомъ и въ сапогахъ съ желтыми отворотами, пробурчалъ изъ-за своего туго намотаннаго краснаго шарфа, что ее не слѣдуетъ отпускать.

— Ради самого Бога, оставьте меня! Это ужъ мое дѣло, — вырвалось у бѣдной старухи, испугавшейся этихъ словъ. — Я теперь совершенно здорова и сейчасъ же пойду.

Она подняла свою корзину и уже пошла было нетвердыми шагами прочь отъ нихъ, но вдругъ тотъ же краснолицый парень схватилъ ее за рукавъ, настаивая, чтобы она сходила съ нимъ къ приходскому врачу. Собравъ всю свою рѣшимость, бѣдная, дрожащая старуха оттолкнула его почти съ яростью и бросилась бѣжать. Она только тогда почувствовала себя въ безопасности, когда прошла мили двѣ по проселочной дорогѣ, оставивъ городокъ далеко за собой. Здѣсь она забилась въ кусты, какъ травленый звѣрь, чтобъ опомниться немного и отдохнуть, и тутъ только отважилась припомнить, какъ, выходя изъ городка, она оглянулась назадъ, какъ передъ ней мелькнула качавшаяся налъ улицей вывѣска «Бѣлаго Льва», колыхавшіяся на вѣтру базарныя палатки, старинная церковь и толпа народу, смотрѣвшая ей вслѣдъ и не рѣшавшаяся преслѣдовать ее.

Второй случай, напугавшій ее, былъ слѣдующій. Какъ-то разъ она почувствовала приступъ своей обыкновенной дурноты, но потомъ ей стало, лучше, и она продолжала путь. Она шла по дорогѣ въ томъ мѣстѣ, гдѣ дорога подходитъ къ рѣкѣ и часто затопляется во время дождей, и гдѣ поэтому стоятъ высокія бѣлыя вѣхи для обозначенія пути. Навстрѣчу ей, внизъ по теченію, шла баржа; она присѣла отдохнуть и стала смотрѣть на нее. Въ ту минуту, когда, на поворотѣ рѣки, натянутая бичева вдругъ ослабла и погрузилась въ воду, въ головѣ у нея все смѣшалось, и ей почудилось, что на баржѣ стоятъ ея умершія дѣти и внучата и машутъ ей руками. А потомъ, когда бичева, натянувшись, снова показалась изъ воды, сбрасывая съ себя алмазныя брызги, и, дрожа въ воздухѣ, какъ будто раздѣляясь вдоль на двѣ параллельныя веревки, ей показалось, что онѣ ударили ее, хотя въ дѣйствительности бичева была далеко. Когда она пришла въ себя, передъ ней уже не было ни баржи, ни рѣки, ни солнца. Передъ ней стоялъ человѣкъ, котораго раньше она никогда не видала, и держалъ свѣчу у самаго ея лица.