Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

Послѣдніе пункты этой спеціальной инструкціи онъ обращалъ къ камину, выбрасывая туда уголь съ лопаточки и засовывая ее на прежнее мѣсто.

Тутъ мистеръ Куклинъ сдѣлалъ неожиданное открытіе, что онъ былъ оскорбленъ Ляйтвудомъ, и выразилъ при этомъ твердое намѣреніе заставить его объясниться, не сходя съ мѣста, вызывая въ случаѣ отказа, на бой на великодушныхъ условіяхъ: соверенъ противъ полупенса. Послѣ этого онъ ударился въ слезы, а потомъ проявилъ наклонность заснуть. Эта послѣдняя манифестація, какъ самая опасная, ибо она угрожала возможностью весьма длительнаго пребыванія въ домѣ пріятнаго гостя, требовала сильныхъ мѣръ. Юджинъ поднялъ съ полу щипцами его изношенную шляпу, нахлобучилъ ее ему на голову и, взявъ его за шиворотъ вытянутой на всю длину рукой, свелъ съ лѣстницы и вывелъ со двора на Флитъ-Стритъ. Тамъ онъ повернулъ его лицомъ на западъ и предоставилъ самому себѣ.

Когда онъ вернулся, Ляйтвудъ стоялъ передъ каминомъ, размышляя, повидимому, о чемъ-то невеселомъ.

— Я только смою съ рукъ мистера Куклина (въ буквальномъ смыслѣ слова) и явлюсь къ тебѣ, Мортимеръ, сказалъ Юджинъ

— Я бы предпочелъ, чтобы ты смылъ его въ переносномъ смыслѣ, Юджинъ, — сказалъ Мортимеръ.

— Такъ бы я и сдѣлалъ, мой другъ, но самъ ты видишь: я не могу обойтись безъ него, — возразилъ на это Юджинъ.

Минуты двѣ спустя онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, сидѣлъ на своемъ креслѣ у огня и подтрунивалъ надъ своимъ другомъ по поводу опасности, которой тотъ подвергался въ лицѣ ихъ отважнаго атлета-гостя и которой онъ еле избѣжалъ.

— Я не могу шутить на такую тему, Юджинъ, — сказалъ ему его другъ съ безпокойствомъ. — Ты умѣешь сдѣлать забавной для меня всякую шутку, только не эту.

— Ну ладно, ладно! — перебилъ его Юджинъ. — Мнѣ самому немножко стыдно, а потому перемѣнимъ лучше разговоръ.

— Такъ некрасиво, такъ недостойно тебя прибѣгать къ услугамъ такого позорнаго шпіона, — продолжалъ Мортимеръ.

— Ну вотъ мы и перемѣнили тему! — подхватилъ безпечно Юджинъ. — Мы нашли новую: „шпіонъ“ — чего же лучше? Не гляди такъ, точно статуя Терпѣнія, хмурящаяся на мистера Куклина съ полки камина, а лучше сядь, и я разскажу тебѣ кое-что, что тебя на этотъ разъ позабавитъ. Возьми сигару — вотъ такъ. Теперь смотри на мою. Вотъ видишь: я ее раскуриваю — втягиваю дымъ — выпускаю, и онъ улетучивается: это Куклинъ. Онъ улетучился, а разъ онъ улетучился, ты опять человѣкъ.

— Твоя тема, Юджинъ, была — „шпіонъ“, если не ошибаюсь, — напомнилъ Мортимеръ, закуривъ сигару и затянувшись раза два.

— Совершенно вѣрно. Скажи: не странно ли, что я не могу выйти изъ дому послѣ сумерекъ, чтобъ не увидѣть за собой одного, а то и двухъ шпіоновъ?

Ляйтвудъ, въ безмолвномъ изумленіи, вынулъ изо рта сигару и посмотрѣлъ на своего друга, не зная, понять ли ему слова его, какъ шутку, или въ нихъ есть какой-то скрытый смыслъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, я не шучу, клянусь честью! — сказалъ Юджинъ съ безпечной улыбкой, отвѣчая на его взглядъ. — Меня не удивляетъ, что ты не понялъ меня, но на этотъ разъ ты ошибся. Я говорю совершенно серьезно. Послѣ сумерекъ я не могу выйти изъ дому, чтобы не очутиться въ смѣшномъ положеніи человѣка, за которымъ охотится издали шпіонъ, а зачастую цѣлыхъ двое.

— Увѣренъ ты въ этомъ, Юджинъ?

— Увѣренъ ли? Да вѣдь они всегда одни и тѣ же, мой милый.

— Но вѣдь тебя еще никто не притянулъ къ суду. Жиды пока только грозятся. Они еще ничего не предприняли. Къ тому же, они знаютъ, гдѣ тебя отыскать: имъ извѣстно, что я твой представитель передъ закономъ. О чемъ же тутъ безпокоиться?

— Вотъ онъ — юридическій умъ! — сказалъ Юджинъ, обращаясь къ камину тономъ плохого актера, изображающаго восторгъ. — Вотъ онѣ — руки красильщика, принимающія цвѣтъ того, что красятъ (или возьмутся выкрасить съ полной готовностью, если кто-нибудь ихъ найметъ). Высокочтимый господинъ стряпчій, все это не то. Это гуляетъ школьный учитель.

— Школьный учитель?

— Да. А часто вмѣстѣ съ учителемъ гуляетъ и ученикъ… Что, все еще не понимаешь? Какъ же ты скоро тутъ заржавѣлъ безъ меня… Ну, словомъ, это тѣ самые двое, что были разъ вечеромъ у насъ. Они-то и есть тѣ шпіоны, о которыхъ я говорю; они-то и дѣлаютъ мнѣ честь провожать меня съ наступленіемъ темноты.

— Давно это продолжается? — спросилъ Ляйтвудъ съ серьезнымъ лицомъ, не обращая вниманія на смѣхъ своего друга.

— Мнѣ кажется, съ тѣхъ поръ, какъ исчезла извѣстная намъ особа. Возможно, что началось оно прежде, чѣмъ я замѣтилъ, но во всякомъ случаѣ приблизительно около этого времени.

— Не подозрѣваютъ ли они, что ты ее похитилъ, — какъ ты думаешь?

— Любезный другъ, тебѣ извѣстно всепоглощающее свойство моихъ профессіональныхъ занятій. Мнѣ было, право, недосугъ подумать объ этомъ.

— Спрашивалъ ты ихъ, что имъ отъ тебя нужно? Выражалъ какой-нибудь протестъ?

— Зачѣмъ мнѣ спрашивать, когда мнѣ дѣла нѣтъ до того, что имъ нужно? Зачѣмъ мнѣ выражать протесты, когда я не протестую?

— Ты принимаешь это слишкомъ беззаботно, — даже для тебя. Между тѣмъ только сейчасъ ты назвалъ свое положеніе смѣшнымъ, а противъ этого протестуетъ большинство людей, даже такихъ, которые равнодушны ко всему другому.

— Я въ восторгѣ отъ твоего умѣнья подмѣчать мои слабости, Мортимеръ. Я не люблю быть въ смѣшномъ положеніи, — это моя слабость, сознаюсь, — а потому я уступаю моимъ шпіонамъ.

— Желалъ бы я, Юджинъ, чтобъ ты говорила, проще и яснѣе, хотя бы изъ уваженія къ моимъ чувствамъ, которыя на этотъ разъ не такъ спокойны какъ твои.

— Такъ я скажу тебѣ просто и ясно. Я дразню школьнаго учителя, я довожу его до бѣшенства, до отчаянія. Я дѣлаю его такимъ смѣшнымъ, и онъ у меня такъ хорошо понимаетъ, насколько онъ смѣшонъ, что безсильная ярость — я вижу — такъ и бьетъ у него изъ всѣхъ поръ, когда мы съ нимъ натыкаемся другъ на друга. Это пріятное занятіе служитъ мнѣ утѣшеніемъ въ жизни съ той поры, какъ на моемъ пути встрѣтилась преграда, о которой не стоить упоминать. Я почерпаю въ немъ невыразимую усладу. Я дѣлаю такъ: какъ только смеркнется, выхожу на улицу, потомъ, пройдя немного, останавливаюсь передъ какой-нибудь витриной, а самъ исподтишка высматриваю, не покажется ли гдѣ школьный учитель. И рано или поздно, а онъ оказывается тутъ какъ тутъ — на караулѣ, иногда въ сопровожденіи своего многообѣщающаго ученика, но чаще одинъ. Убѣдившись, что онъ слѣдитъ за мной, я принимаюсь таскать его за собой во всѣ концы Лондона. Сегодня иду на востокъ, завтра на сѣверъ, и такимъ образомъ въ нѣсколько вечеровъ мы перебываемъ на всѣхъ точкахъ компаса. Въ иные дни я путешествую пѣшкомъ, въ другіе ѣзжу въ кебѣ и опустошаю карманъ учителя, который гоняется за мной, конечно, тоже въ кебѣ. Днемъ я заблаговременно изучаю разные темные закоулки, а ночью съ таинственностью венеціанскаго злодѣя пробираюсь въ какой-нибудь закоулокъ, пролѣзаю черезъ темные дворы, заманиваю его за собой, и вдругъ круто поворачиваю назадъ и ловлю его на мѣстѣ преступленія прежде, чѣмъ онъ успѣетъ спрятаться. Затѣмъ мы сталкиваемся носомъ къ носу, и я прохожу мимо, не удостаивая даже замѣтить его существованіе на землѣ, а у него на сердцѣ кошки скребутъ. Иногда я скорымъ шагомъ пробѣгаю всю улицу, быстро заворачиваю за уголъ и, скрывшись такимъ образомъ у него изъ глазъ, такъ же быстро поворачиваю обратно. И опять уличаю его въ шпіонствѣ. Опять мы сходимся лицомъ къ лицу, и я прохожу своей дорогой, не замѣчая его, а онъ опять терзается безсильной злобой. Съ каждымъ днемъ неудача раздражаетъ его все сильнѣе и сильнѣе, но надежда не покидаетъ этой замаринованной въ школьныхъ премудростяхъ души, и завтра онъ опять гоняется за мной. Такимъ образомъ я наслаждаюсь пріятными ощущеніями охотничьяго спорта и поправлю свое здоровье моціономъ. А въ тѣ дни, когда я не наслаждаюсь охотой, онъ, я увѣренъ, караулить меня у воротъ Темпля всю ночь напролетъ.