Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

Зналъ онъ и то, что онъ нарочно разжигаетъ въ себѣ гнѣвъ и ненависть, и что онъ затѣмъ и дѣлаетъ себя игрушкой безпечнаго и дерзкаго Юджина, чтобы имѣть еще больше причинъ ненавидѣть его и еще больше предлоговъ къ самооправданію. И, зная все это, и все-таки продолжая идти по тому же пути съ безконечнымъ терпѣніемъ и настойчивостью, — могъ ли онъ, могла ли его темная душа сомнѣваться, куда онъ идетъ?

Одураченный, доведенный до отчаянія, усталый, онъ остановился противъ воротъ Темпля, когда они затворились за Рейборномъ и Ляйтвудомъ, разсуждая самъ съ собой, воротиться ли ему домой или покараулить еще. Весь охваченный въ своей ревности крѣпко засѣвшей въ мозгу его мыслью, что Рейборнъ, если даже не онъ устроилъ бѣгство Лиззи, во всякомъ случаѣ участвуетъ въ секретѣ,- этотъ человѣкъ былъ твердо увѣренъ, что, преслѣдуя его по пятамъ, онъ наконецъ осилитъ его, какъ осилилъ бы и какъ нерѣдко уже осиливалъ всякій предметъ изученія, входившій въ кругъ его спеціальности, помощью все той же неослабной настойчивости. Эта настойчивость уже не разъ сослужила ему службу, какъ человѣку небыстраго ума и бурныхъ страстей, и сослужитъ еще.

Покуда онъ смотрѣлъ на ворота Темпля, прислонившись къ косяку дверей одного изъ противоположныхъ домовъ, у него мелькнуло подозрѣніе, не скрывается ли она тамъ, въ его квартирѣ. Это объясняло безцѣльныя шатанья Рейборна, да и почему, въ самомъ дѣлѣ, не скрываться ей тамъ? Онъ думалъ и передумывалъ объ этомъ, и наконецъ рѣшился, если удастся, прокрасться на ту лѣстницу и подслушать у дверей. И вотъ, повисшая въ воздухѣ блѣдная голова точно призракъ одной изъ множества головъ, когда-то выставлявшихся на Темпль-Барѣ, перенеслась черезъ улицу и остановилась передъ сторожемъ у воротъ.

Сторожъ посмотрѣлъ на голову и спросилъ:

— Къ кому?

— Къ мистеру Рейборну.

— Теперь ночь.

— Я знаю, онъ вернулся съ мистеромъ Ляйтвудомъ часа два тому назадъ. Но если онъ уже легъ спать, я только спущу пакетъ въ его ящикъ за дверью. Онъ ждетъ этого пакета.

Сторожъ ничего не сказалъ и отворилъ ворота, хоть и неохотно. Увидѣвъ, однако, что посѣтитель пошелъ быстрымъ шагомъ по надлежащему направленію, онъ успокоился.

Блѣдная голова всплыла вверхъ по лѣстницѣ и тихо опустилась почти до полу у наружной двери квартиры. Двери изъ комнаты въ комнату были, должно быть, растворены. Откуда-то проходилъ свѣтъ огня и доносились звуки шаговъ по комнатѣ. Можно было различать голоса — два голоса. Словъ нельзя было разобрать, но оба голоса были мужскіе. Черезъ нѣсколько минуть голоса смолкли, шаги затихли, и свѣтъ погасъ. Если бы Ляйтвудъ могъ видѣть, какъ лицо человѣка, прогнавшее его сонъ, смотрѣло и подслушивало за дверьми въ то время, когда онъ о немъ говорилъ, у него, пожалуй, пропало бы всякое желаніе уснуть на остальные часы ночи.

«Ея тутъ нѣтъ, но была, можетъ быть», сказалъ себѣ Брадлей.

Голова поднялась съ полу на свою прежнюю высоту, спустилась съ лѣстницы и приплыла къ воротамъ. Тамъ со сторожемъ разговаривалъ какой-то человѣкъ.

— А, вотъ онъ! — сказалъ сторожъ.

Догадавшись, что рѣчь шла о немъ, Брадлей взглянулъ вопросительно на сторожа и на стоявшаго передъ нимъ человѣка.

— Вотъ онъ принесъ письмо мистеру Ляйтвуду, — пояснилъ сторожъ, показывая письмо въ своей рукѣ,- и я сказалъ ему, что одинъ человѣкъ только что прошелъ въ ту же квартиру. По одному дѣлу, можетъ статься?

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Брадлей, взглянувъ на незнакомца.

— Нѣтъ, — подтвердилъ угрюмо и тотъ. — Мое письмо — писала-то его моя дочь, а все-таки оно мое — мое письмо касается моего дѣла, а дѣло мое никого не касается.

Выйдя изъ воротъ нерѣшительнымъ шагомъ, Брадлей услышалъ, какъ они затворились за нимъ и вслѣдъ за тѣмъ услышалъ шаги человѣка, который его догонялъ.

— Прошу прощенья, — сказалъ незнакомецъ, скорѣе споткнувшись о него, чѣмъ прикоснувшись къ нему, чтобы привлечь его вниманіе. — Вы, можетъ быть, знакомы съ тѣмъ… съ другимъ почтеннѣйшимъ.

— Съ кѣмъ? — удивился Брадлей.

— Съ другимъ, — повторилъ незнакомецъ, тыча куда-то назадъ черезъ правое плечо правымъ большимъ пальцемъ, — съ другимъ почтеннѣйшимъ, я говорю.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Глядите-ка сюда. — И, загибая каждую фразу на пальцахъ лѣвой руки правымъ указательнымъ пальцемъ, онъ продолжалъ: — У насъ два почтеннѣйшихъ, — такъ? Одинъ да одинъ — два. Законникъ Ляйтвудъ — это одинъ. Вотъ онъ — мой указательный палецъ. Одинъ — вѣдь такъ? Такъ вотъ, вы, можетъ быть, знакомы съ моимъ среднимъ пальцемъ — съ другимъ почтеннѣйшимъ то бишь?

— Я знаю его ровно настолько, насколько мнѣ нужно его знать, — сказалъ Брадлей, нахмурившись и глядя прямо предъ собой.

— Урра-а! — закричалъ незнакомецъ. — Ура другому почтеннѣйшему! Я такого же мнѣнія, какъ и вы.

— Чего вы кричите! Не забывайте, что теперь ночь… О чемъ вы тамъ толкуете — я не пойму.

— Слушайте, третій почтеннѣйшій, что я вамъ скажу, — отвѣчалъ сиплымъ шепотомъ незнакомецъ, переходя въ конфиденціальный тонъ. — Другой почтеннѣйшій взялъ себѣ манеру дѣлать изъ меня шута, должно быть, потому что я честный человѣкъ и въ потѣ лица добываю хлѣбъ свой. А онъ — ни, ни! Не таковскій онъ парень.

— А мнѣ то что до этого?

— Знаете, третій почтеннѣйшій: коли вы не хотите больше слушать, такъ и не слушайте, — проговорилъ человѣкъ тономъ оскорбленной добродѣтели. — Вы сами начали. Вы сказали, и очень ясно показали, кромѣ того, что вы никоимъ образомъ не другъ этому парню. Но я своихъ мнѣній и своей компаніи никому не навязываю. Я честный человѣкъ — вотъ кто я. Приведите меня, куда хотите, хоть въ судъ, и я скажу: «милордъ, я честный человѣкъ». Вызовите меня въ судъ, какъ свидѣтеля — или куда тамъ хотите, — и опять-таки скажу его свѣтлости то же самое и книгу поцѣлую. Я не рукавъ поцѣлую, а книгу.

Не столько во вниманіе къ этимъ превосходнымъ аттестаціямъ, сколько изъ неугомоннаго желанія набрести на какой-нибудь путь къ открытію, на которомъ были сосредоточены всѣ его помыслы, Брадлей отвѣчалъ:

— Вамъ нечего обижаться. Я вѣдь не имѣлъ намѣренія васъ задирать. Вы слишкомъ громко кричали на улицѣ — вотъ и все.

— Почтеннѣйшій, — заговорилъ смягчившись мистеръ Райдергудъ таинственнымъ тономъ: — Я знаю, что значитъ громко, и что значить тихо — тоже знаю. Натурально, знаю. Да и странно было бы мнѣ не знать, какъ меня христіанскимъ именемъ назвали, Роджеромъ, и назвали такъ по моему отцу, а моего отца по его отцу. Кто первый въ нашемъ роду получилъ это имя — я, натурально, не знаю, не стану васъ обманывать на этотъ счетъ. Засимъ желаю вамъ, чтобы здоровье ваше было лучше, чѣмъ оно оказываетъ по лицу, потому какъ внутри у васъ должно быть очень неладно, если тамъ то же, что снаружи.