Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

— Ловко мы ихъ обработали, сэръ! — сказалъ онъ, подмигнувъ. — Сейчасъ мы уведемъ вашу даму.

И вслѣдъ затѣмъ Белла и ея мужъ очутились подъ открытымъ небомъ одни, на обратномъ пути къ экипажу, которому было приказано дожидаться.

Все это было такъ необычайно! Белла ничего не понимала, кромѣ того, что Джонъ доказалъ свою правоту. Какъ и чѣмъ доказалъ и почему его подозрѣвали въ чемъ-то дурномъ, — она не могла отгадать. Смутная догадка, что онъ никогда не назывался Гандфордомъ и что между нимъ и этимъ таинственнымъ незнакомцемъ было поразительное сходство, — вотъ единственное приближеніе къ сколько-нибудь опредѣленному объясненію, какое приходило ей на умъ. Но Джонъ вышелъ побѣдителемъ — это ясно; что же касается остального, то она могла подождать.

Когда на другой день Джонъ возвратился къ обѣду, онъ подсѣлъ на диванъ къ большой и маленькой Беллѣ и сказалъ:

— А у меня есть новость для тебя, мой другъ. Я разстался съ Китайскимъ домомъ.

Такъ какъ, судя по всему, онъ былъ радъ, что разстался съ этимъ домомъ, то Белла рѣшила, что, значитъ, это хорошо.

— Короче говоря, моя милая, Китайскій домъ лопнулъ и закрытъ — продолжалъ онъ. — г Теперь нѣтъ больше Китайскаго дома.

— Ты, стало быть, служишь теперь въ какомъ-нибудь другомъ торговомъ домѣ, Джонъ?

— Да, голубушка, я теперь при другомъ дѣлѣ. И лучше зарабатываю.

Неистощимаго ребенка немедленно заставили поздравить родителя и, съ подобающимъ жестомъ сжатой въ кулачекъ пухленькой ручки сказать: «Мы счастливы это слышать, леди и джентльмены! Ур-ра-а!!»

— Боюсь, моя радость, ты очень привязалась къ этому домику, — замѣтилъ Джонъ.

— Боишься, Джонъ? Отчего? Конечно, привязалась.

— Я потому сказалъ «боюсь», что намъ придется переѣхать.

— Ахъ, Джонъ!

— Да, другъ мой, придется. Наша главная квартира должна быть теперь въ Лондонѣ. Однимъ словомъ, у меня тамъ есть даровая квартира (мнѣ даетъ на нее право мое новое положеніе), и мы переѣдемъ въ нее.

— Это выгодно намъ, Джонъ?

— Безспорно выгодно, дорогая.

Онъ взглянулъ на нее радостно и вмѣстѣ съ тѣмъ лукаво, что заставило неистощимаго ребенка наброситься на него съ кулачками и спросить угрожающимъ тономъ, что онъ хочетъ этимъ сказать.

— Мой другъ! Ты сказала: выгодно, и я сказалъ: выгодно. Очень невинное замѣчаніе, кажется.

— Я не позволю — вамъ — издѣваться надъ моей уважаемой мама! — сказалъ неистощимый ребенокъ. (При каждомъ перерывѣ слѣдовалъ ударъ однимъ изъ крошечныхъ кулачковъ.)

Пока Джонъ, наклонившись, покорно принималъ наказаніе, Белла спросила его, скоро ли придется имъ переѣзжать. — Да, скоро (сказалъ Джонъ); онъ полагаетъ, что чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. — Со всею мебелью, конечно (спросила Белла). — Съ мебелью? — Нѣтъ. Дѣло въ томъ, что домъ… въ нѣкоторомъ родѣ… уже меблированъ.

Услышавъ это, неистощимый ребенокъ снова сталъ въ наступательную позицію и заявилъ:

— Но вѣдь тамъ для меня дѣтской нѣтъ, сэръ! О чемъ вы только думаете, жестокосердый родитель!

На что жестокосердый родитель отвѣтилъ, что тамъ есть и дѣтская въ нѣкоторомъ родѣ, которую можно будетъ «приспособить».

— Приспособить? За кого вы меня принимаете? — возразилъ неистощимый, отпуская новую пощечину, послѣ чего его опрокинули на спину и задушили поцѣлуями.

— Нѣтъ, правда, Джонъ, — заговорила, наконецъ, Белла, очаровательно раскраснѣвшаяся отъ этихъ упражненій, — удобенъ будетъ этотъ домъ для дѣвочки? Вотъ вопросъ.

— Я чувствовалъ, что это составить вопросъ, и потому распорядился такимъ образомъ, чтобъ ты могла съѣздить со мной завтра утромъ и осмотрѣть его, — сказалъ Джонъ.

Было рѣшено, что завтра же утромъ Белла ѣдетъ въ Лондонъ. Джонъ поцѣловалъ ее, и она была въ восторгѣ.

Пріѣхавъ въ Лондонъ на другой день согласно съ намѣченнымъ планомъ, они наняли карету и поѣхали въ западную часть города. И не только въ западную часть города, но въ ту именно его часть, которую Белла въ послѣдній разъ видѣла въ тотъ день, когда отрясла прахъ отъ ногъ своихъ, разставшись съ домомъ мистера Боффина. И не только въ эту самую часть города пріѣхали они, но даже въѣхали въ ту самую улицу. И не только въѣхали въ ту самую улицу, но и остановились, наконецъ, у того самаго дома.

— Джонъ, милый, — вскрикнула Белла въ неописанномъ волненіи, высовываясь въ окно. — Ты видишь, гдѣ мы?

— Вижу, мой другъ. Кучеръ не ошибся.

Дверь подъѣзда отворилась безъ звонка, и Джонъ высадилъ Беллу. Стоявшая въ дверяхъ служанка ничего не спросила у Джона, не пошла впередъ, не пошла и за ними, когда они стали подниматься наверхъ. Только поддерживавшая и подталкивавшая ее рука мужа помѣшала Беллѣ остановиться на первой же ступенькѣ лѣстницы. Пока они подымались, она замѣтила, что вся лѣстница уставлена роскошными цвѣтами.

— О Джонъ! Что все это значитъ? — пролепетала она слабымъ голосомъ.

— Ничего, моя дорогая, ровно ничего. Идемъ!

Поднявшись выше, они увидѣли огромную клѣтку, въ которой порхали прелестныя тропическія птички самыхъ яркихъ цвѣтовъ. И тутъ же были въ акваріумѣ серебряныя и золотыя рыбки, и водяныя лиліи, и мхи, и фонтанъ, и всевозможныя чудеса.

— О, Джонъ! Что это значитъ?

— Ничего, мой другъ, ничего. Идемъ дальше.

Они пошли дальше и, наконецъ, остановились у двери. Джонъ протянулъ руку, чтобъ отворить ее, но Белла уцѣпилась за него.

— Я не знаю, что все это значитъ, Джонъ. Но я не могу больше… Поддержи меня!

Джонъ обхватилъ ее рукой и быстро вошелъ вмѣстѣ съ ней.

Взгляните, какъ сіяютъ мистеръ и мистрисъ Боффинъ! Взгляните, какъ мистриссъ Боффинъ, всплеснувъ руками отъ восторга, бѣжитъ къ Беллѣ, и слезы радости текутъ по ея милому лицу! Взгляните, какъ она прижимаетъ Беллу къ своему сердцу со словами: «Моя милая, милая, милая дѣвочка! Мы съ Нодди видѣли, какъ тебя вѣнчали, и не могли даже поздравить тебя. Моя милая, дорогая! Жена нашего Джона и мать его крошки! Моя милая, любимая, красавица моя! Добро пожаловать въ этотъ домъ — твой домъ, моя радость!»

Въ первыя минуты ошеломляющаго изумленія, овладѣвшаго Беллой, самой изумительной, самой ошеломляющей для нея вещью было сіяющее лицо мистера Боффина. Что старушка его казалась радостной, чистосердечной и простой и что ея лицо выражало самыя чистыя, самыя широкія человѣческія чувства и ничего мелкаго или низкаго, — это вполнѣ согласовалось съ тѣмъ, что знала о ней Белла. Но что онъ стоялъ здѣсь и такъ радостно-благодушно смотрѣлъ на нее и на Джона, точно ликующій добрый геній съ пухлымъ, румянымъ лицомъ, — этого она не постигала. Развѣ такимъ онъ былъ когда она въ послѣдній разъ видѣла его въ этой комнатѣ (той самой комнатѣ, гдѣ она показала ему, что думаетъ о немъ). Куда дѣвались эти отвратительныя морщины — морщины скупости, подозрительности и злобы, искажавшія тогда его лицо?