Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

Мистеръ Веггъ, который, какъ будто ожидая комплимента, все это время постукивалъ бумагой въ тактъ любезностямъ своего компаньона, пока не послѣдовало это неожиданное заключеніе, теперь круто остановился въ своемъ занятіи.

— Сайлесъ Веггъ! — продолжалъ Винасъ. — Да будетъ вамъ извѣстно, что я пригласилъ мистера Боффина въ наше предпріятіе тайнымъ компаньономъ въ самомъ началѣ существованія нашей фирмы.

— Совершенно вѣрно! — подтвердилъ мистеръ Боффинъ. — Сначала я даже не повѣрилъ Винасу; въ видѣ испытанія я сдѣлалъ ему два-три сомнительныхъ предложенія и убѣдился, что онъ честный человѣкъ.

— Мистеръ Боффинъ слишкомѣ снисходителенъ, говоря такъ обо мнѣ,- замѣтилъ Винасъ, — потому что въ началѣ этого грязнаго дѣла руки мои были не совсѣмъ такъ чисты, какъ мнѣ хотѣлось бы. Надѣюсь, впрочемъ, что я очистился во-время и вполнѣ.

— Вполнѣ, Винасъ, вполнѣ,- сказалъ мистеръ Боффинъ.

Винасъ наклонилъ голову съ почтительной признательностью.

— Благодарю васъ, сэръ. Я вамъ кругомъ обязанъ за все: за ваше доброе мнѣніе обо мнѣ, за тѣ слова ободренія, которыми вы отвѣтили мнѣ, когда я въ первый разъ заговорилъ съ вами объ этомъ непріятномъ дѣлѣ, и за вліяніе, которое вы такъ любезно оказали на извѣстную особу, какъ самолично, такъ и черезъ мистера Джона Гармона.

И, назвавъ Джона Гармона, мистеръ Винасъ поклонился ему.

Веггъ подхватилъ это имя чуткимъ ухомъ и движеніе зоркимъ глазомъ, и въ его нагломъ обращеніи уже начиналъ сквозить оттѣнокъ подхалимства, когда вниманіе его было опять отвлечено Винасомъ.

— Все, что происходило между вами и мной, мистеръ Веггъ, теперь объясняется само собой, и дальше можете выпутываться сами, какъ знаете, — сказалъ онъ. — Но дабы въ корнѣ пресѣчь возможность непріятной ошибки, какая могла бы возникнуть по вопросу, въ моихъ глазахъ весьма важному, я попрошу позволенія у мистера Боффина и у мистера Гармона повторить вамъ, передъ концомъ нашего знакомства, маленькое замѣчаніе, которое я уже имѣть удовольствіе представить вашему вниманію. Мистеръ Веггъ! Вы большой негодяй.

— А вы — дуракъ! — сказалъ Веггъ, щелкнувъ пальцами ему подъ носъ. — Я бы съ вами давно развязался, только все не могъ придумать, какъ это сдѣлать. Говорю вамъ, я серьезно это обдумывалъ. Проваливайте отъ меня! Мнѣ же лучше: больше останется. Потому что, долженъ вамъ сказать, господа, — продолжалъ Веггъ, обращая свою дальнѣйшую тираду къ мистеру Боффину и мистеру Гармону, — я своей цѣны стою и намѣренъ ее получить. Всѣ эти покаянія очень хороши въ своемъ родѣ и, пожалуй, даже къ лицу такому анатомическому дурню, какъ вотъ этотъ (тутъ онъ указалъ на Вннаса), но не къ лицу настоящему человѣку. Я пришелъ сюда затѣмъ, чтобы меня купили. Я назвалъ свою цифру. Ну-съ, покупайте меня или откажитесь!

— Я лично отказываюсь, Веггъ, — сказалъ, смѣясь, мистеръ Боффинъ.

— Боф-финъ! — возгласилъ Веггъ, поворачиваясь къ нему съ строгимъ видомъ. — Я понимаю вашу новоявленную храбрость. Я вижу, какъ изъ-подъ вашей позолоты сквозить мѣдь. Судьба помогла вамъ во-время вытащить хвостъ изъ капкана. Зная, что вамъ терять нечего, вамъ не трудно разыграть гордую независимость. Вы хоть и засаленное стекло, но не настолько, чтобы нельзя было видѣть насквозь. Но мистеръ Гармонъ — дѣло другое. Мистеръ Гармонъ рискуетъ не дешевой парой башмаковъ. Изъ того, что я здѣсь слышалъ, я догадываюсь, что это мистеръ Джонъ Гармонъ (мнѣ попадалось въ газетахъ кое-что объ этомъ убійствѣ, и я теперь смекаю, въ чемъ дѣло), и я бросаю васъ, Боффинъ, какъ не стоящаго вниманія. Я спрашиваю теперь мистера Гармона, имѣетъ ли онъ понятіе о содержаніи этого документа?

— Это — завѣщаніе моего покойнаго отца, помѣченное болѣе поздней датой, чѣмъ то, которое представилъ мистеръ Боффинъ. По этому завѣщанію все состояніе переходить въ казну, — сказалъ Джонъ Гармонъ настолько равнодушно, насколько это могло быть совмѣстимо съ крайней суровостью тона.

— Совершенно вѣрно! — подхватилъ Веггъ. — А если такъ (тутъ онъ весь изогнулся, перенеся всю тяжесть своего тѣла на свою деревяшку, скривилъ на-бокъ свою деревянную голову и прищурилъ одинъ глазъ)… если такъ, то я ставлю вопросъ: чего стоить такой документъ?

— Ничего, — отвѣчалъ Джонъ Гармонь.

Веггъ, съ злорадной усмѣшкой, повторилъ это слово и уже собирался сдѣлать какое-то саркастическое замѣчаніе, какъ вдругъ, къ своему безграничному изумленію, почувствовалъ, что его схватили за галстухъ, встряхнули такъ энергично, что у него защелкали зубы, отбросили въ уголъ вмѣстѣ съ его ковыляющей деревяшкой и пригвоздили къ стѣнѣ.

— Бездѣльникъ! — сказалъ Джонъ Гармонъ, сдавливая ему горло, какъ клещами.

— Вы меня о стѣну головой колотите! — взмолился слабымъ голосомъ Сайлесъ.

— Я нарочно колочу тебя о стѣну головой, — отвѣчалъ Джонъ Гармонъ, съ явнымъ удовольствіемъ подкрѣпляя дѣйствіемъ эти слова, — и охотно далъ бы тысячу фунтовъ за позволеніе выколотить изъ тебя всѣ мозги… Слушай, мерзавецъ, что я тебѣ скажу. Видишь ты эту голландскую бутылку?

Слоппи поднялъ бутылку въ назиданіе ему.

— Въ этой бутылкѣ, мерзавецъ, хранилось послѣднее изъ многихъ завѣщаній, составленныхъ моимъ несчастнымъ, самого себя терзавшимъ отцомъ. И этимъ завѣщаніемъ все до послѣдняго гроша передается моему великодушному благодѣтелю (и твоему тоже) мистеру Боффину. Меня же и мою сестру (въ то время уже умершую) оно совершенно устраняетъ и порочитъ насъ обоихъ, называя поименно. Мой и твой великодушный благодѣтель нашелъ эту бутылку уже послѣ того, какъ вступилъ во владѣніе всѣмъ имуществомъ. Эта находка безмѣрно огорчила его, потому что, хотя меня и моей сестры уже не было въ живыхъ, она бросала тѣнь на нашу память, ничѣмъ, какъ ему было извѣстно, нами не заслуженную. И онъ зарылъ бутылку въ принадлежавшую ему мусорную кучу, гдѣ она и лежала до послѣдняго времени и гдѣ ты, неблагодарный песъ, такъ часто копался около нея. Онъ рѣшилъ, что находка его никогда больше не увидитъ свѣта, но уничтожить ее побоялся, такъ какъ уничтоженіе документа, хотя бы и съ благородной цѣлью, — есть преступленіе передъ закономъ. Когда въ этомъ домѣ узнали меня, мистеръ Боффинъ, не зная, какъ ему быть съ найденнымъ завѣщаніемъ, разсказалъ мнѣ, подъ однимъ условіемъ, котораго не можетъ оцѣнить такая собака, какъ ты, тайну голландской бутылки. Я настоялъ на томъ, чтобъ снова откопать бутылку, и представить завѣщаніе на утвержденіе. Первое было сдѣлано на твоихъ глазахъ; о томъ же, что сдѣлано и второе, ты ничего не зналъ. Итакъ, бумага, шуршащая въ твоихъ рукахъ, пока я трясу тебя за галстукъ, не стоитъ даже сгнившей пробки въ голландской бутылкѣ. Понимаешь?

Судя по вытянувшемуся лицу Сайлеса, голова котораго болталась во всѣ стороны самымъ некомфортабельнымъ образомъ, онъ понималъ.