Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

— Ты говорила, душечка, что есть еще одинъ вопросъ, котораго ты не можетъ понять, — напомнила Беллѣ мистрисъ Боффинъ.

— Ахъ, да! — воскликнула Белла, закрывая руками лицо. — Но этого я никогда не пойму до самой смерти. Я не понимаю, какъ Джонъ могъ полюбить меня, когда я такъ мало этого стоила, и какъ вы оба могли, совершенно забывая о себѣ, такъ много возиться со мной ради моего же блага и ради того, чтобы помочь ему пріобрѣсти такую плохую жену… Но я такъ глубоко вамъ благодарна!

Тутъ пришелъ чередъ Джону Гармону — отнынѣ и навсегда Джону Гармону и никогда уже больше Джону Роксмиту — оправдываться передъ Беллой (безъ всякой нужды) въ своемъ обманѣ и въ сотый разъ повторять ей, что если этотъ обманъ продолжался такъ долго, то только потому, что она была такъ необыкновенно мила въ тѣхъ скромныхъ условіяхъ жизни, которыя она считала для себя постоянными. Все это привело къ безконечнымъ радостнымъ изліяніямъ со всѣхъ сторонъ. Когда же, въ разгарѣ этихъ изліяній, было замѣчено, что неистощимый самымъ безсмысленнымъ образомъ таращить глаза на грудь мистрисъ Боффинъ, его единогласно признали необычайно умнымъ ребенкомъ, который отлично понимаетъ все, что при немъ говорятъ, и заставили объявить леди и джентльменамъ: «Я уже сообщила моей почтенной мама, что все это давно мнѣ извѣстно», и помахать при этомъ крошечнымъ кулачкомъ, съ трудомъ отдѣленнымъ отъ непомѣрно коротенькой таліи, къ которой онъ былъ крѣпко прижать.

Потомъ Джонъ Гармонъ спросилъ мистрисъ Гармонъ, не желаетъ ли она осмотрѣть свой домъ. Ахъ, что за чудесный былъ это домъ и съ какимъ вкусомъ меблированъ! Они ходили по немъ цѣлой процессіей. Неистощимый, все еще таращившій глаза, занималъ центръ на груди мистрисъ Боффинъ, а мистеръ Боффинъ замыкалъ шествіе. И все вышло, какъ въ сказкѣ. На изящномъ туалетномъ столикѣ Беллы стояла шкатулка слоновой кости, а въ шкатулкѣ лежали золотыя, съ драгоцѣнными камнями, украшенія, какія ей и не снились. А въ верхнемъ этажѣ была дѣтская, вся расписанная, какъ радуга, разноцвѣтными красками, «хотя, признаюсь», сказалъ Джонъ Гармонъ, «не легко было успѣть это сдѣлать въ такой короткій срокъ».

Послѣ осмотра дома невидимыя силы опять похитили неистощимаго, и вскорѣ послѣ того изъ области радугъ донесся его крики, вслѣдствіе чего Белла должна была удалиться изъ присутствія «леди и джентльменовъ», и крикъ прекратился, и улыбающійся миръ сошелъ на эту юную масличную вѣтвь.

— Пойдемъ, посмотримъ на нихъ, Нодди, — сказала мистрисъ Боффинъ мужу.

Безпрекословно покорившись требованію идти на цыпочкахъ, мистеръ Боффинъ даль своей старухѣ довести себя до двери дѣтской и заглянулъ въ нее съ величайшимъ наслажденіемъ, хотя не увидѣлъ тамъ ничего, кромѣ Беллы, въ блаженной задумчивости сидѣвшей у камина на низенькомъ стулѣ, съ малюткой на своихъ прекрасныхъ молодыхъ рукахъ.

— Мнѣ кажется, душа старика Гармона успокоилась теперь. Какъ ты думаешь? — сказала мистрисъ Боффинъ.

— Я думаю, что да, старуха.

— И денежки его послѣ того, какъ онѣ ржавѣли въ потемкахъ столько лѣтъ, какъ будто опять посвѣтлѣли и блестятъ на солнышкѣ? Да?

— Да, старуха.

— И что за прелестная картина! Сколько въ ней радости и надеждъ! Вѣдь правда?

— Правда, старуха.

Но вдругъ, почувствовавъ, что это самый подходящій моментъ для повторенія остроумнѣйшей изъ всѣхъ его шутокъ, мистеръ Боффинъ неожиданно закончилъ свою реплику страшнѣйшимъ рычаньемъ бураго медвѣдя, сказавъ: «Прелестная картинка! Много радости и надеждъ!.. Мяу-мяу! Ква-ква! Гамъ-гамъ!» И потомъ осторожной рысцой спустился внизъ по лѣстницѣ, причемъ плечи у него такъ и ходили ходуномъ отъ смѣха.

Мистеръ и мистрисъ Джонъ Гармонъ такъ долго медлили предъявленіемъ правъ на свое законное имя и вступленіемъ во владѣніе своимъ лондонскимъ домомъ, что событіе это пришлось какъ разъ на тотъ день, когда послѣдняя телѣга съ послѣднимъ мусоромъ изъ послѣдней мусорной кучи выѣхала изъ воротъ Павильона. А когда она загрохотала по улицѣ, мистеръ Веггъ почувствовалъ, что и съ души его свалился послѣдній, давившій ее грузъ, и радостно привѣтствовалъ наступленіе счастливаго времени, когда ему можно будетъ вплотную остричь эту черную овцу — Боффина.

Все время, пока шла медленная процедура свозки мусора, Сайлесъ слѣдилъ за работой алчными глазами. Но глаза не менѣе алчные слѣдили за наростаніемъ этихъ самыхъ кучъ въ давно минувшіе годы и тщательно просѣяли весь мусоръ, изъ котораго онѣ состояли. Цѣнныхъ вещей тамъ не оказалось. Да и откуда могли онѣ взяться, когда старый скряга, тюремщикъ Г'армоновой тюрьмы, давно перечеканилъ въ деньги каждую, попадавшуюся тамъ тряпку, каждый черепокъ?

Хоть и обманутый въ своихъ ожиданіяхъ такимъ ничтожнымъ результатомъ раскопокъ, мистеръ Веггъ былъ такъ занятъ наблюденіемъ за работой, что не особенно ворчалъ. Оно, пожалуй, и все бы ничего, но донималъ мистера Вегга приказчикъ отъ подрядчика, скупившаго мусоръ, и въ концѣ концовъ извелъ его до того, что отъ него остались кожи да кости. Приставленный присматривать за свозкой, этотъ холуй заявилъ о правѣ своего хозяина производить работу и днемъ, и ночью, и хоть при свѣтѣ факеловъ, и когда имъ угодно, и вогналъ бы Сайлеса въ могилу, протянись работа дольше. Самъ онъ, должно быть, не нуждался во снѣ, ибо являлся съ своей разбитой, перевязанной головой, въ какой-то фантастической шляпѣ и въ плисовыхъ штанахъ въ самые неурочные, самые непоказанные часы, точно злой духъ. Измученный за долгій день работы своею караульною службою подъ снѣгомъ и дождемъ, Сайлесъ только успѣетъ взобраться на свою постель и начнетъ засыпать, какъ вдругъ страшнѣйшій грохотъ у него подъ подушкой и тряска возвѣщаютъ ему о приближеніи обоза телѣгь, конвоируемаго этимъ неугомоннымъ дьяволомъ, и опять подымаютъ его на работу. Случалось, что стукъ колесъ будилъ его отъ крѣпчайшаго сна, а бывало и такъ, что его держали на караулѣ по сорока-восьми часовъ кряду. И чѣмъ настоятельнѣе упрашивалъ мистера Вегга его мучитель не безпокоиться выходить изъ дому, тѣмъ подозрительнѣе становился хитрый Веггъ, воображая, что, стало быть, открыты слѣды чего-нибудь, запрятаннаго въ мусорныя кучи, и что его хотятъ провести. Такимъ образомъ, онъ почти не зналъ сна и велъ такую жизнь, точно побился о закладъ отслужить службу десяти тысячъ сторожевыхъ собакъ въ теченіе десяти тысячъ часовъ. Подъ конецъ онъ до того исхудалъ, что его деревяшка казалась непропорціонально толстой и имѣла цвѣтущій видъ въ сравненіи съ его остальнымъ отощавшимъ тѣломъ.

Какъ бы то ни было, ему служило утѣшеніемъ то, что теперь всѣ его непріятности кончились, и онъ уже безотлагательно вступитъ во владѣніе своею собственностью. Уже недолго осталось ждать той желанной минуты, когда онъ прищемить хвостъ Боффину. До сихъ поръ мистеръ Веггъ, сравнительно, мало безпокоилъ своего мусорнаго пріятеля, ибо дружескому его плану — ходить къ тому почаще обѣдать, мѣшали происки безсоннаго приказчика. Онъ даже былъ вынужденъ отрядить мистера Винаса для присмотра за ихъ общимъ другомъ, пока самъ изводился на своей собачьей службѣ въ Павильонѣ.