Чарльз Ливер - Семейство Доддов за границей

Старикъ задрожалъ съ ногъ до головы и торопливо началъ кланяться, прося извиненія и обѣщаясь вести себя смирно.

— Кажется, вашъ костюмъ не такъ выгодно свидѣтельствуетъ о вашемъ богатствѣ, продолжалъ банкиръ: — чтобъ давать хорошую рекомендацію вашимъ совѣтамъ.

— Правда ваша, господинъ банкиръ, сказалъ онъ, стараясь улыбнуться.

— Кромѣ-того, если вы разсчитываете, что графъ, по своей добротѣ, дастъ вамъ талеръ по окончаніи игры, то лучшее средство заслужить такую милость — вести себя скромно и почтительно.

Лицо старика вспыхнуло заревомъ и мгновенно поблѣднѣло. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но, хотя губы его шевелились, не могъ произнести ни одного звука; онъ захрипѣлъ и упалъ къ стѣнѣ. Я бросился къ нему, посадилъ его на стулъ, закричалъ, чтобъ подали вина, и влилъ ему въ ротъ рюмку. Онъ очнулся. Напрасно я настаивалъ, чтобъ онъ выпилъ еще: старикъ, благодаря меня, порывался уйдти.

— Я провожу васъ Herr Ephraim, сказалъ я:- вы такъ ослабли. Гдѣ ваша квартира?

— Нѣтъ, нѣтъ, Herr Graf, отвѣчалъ онъ, давая мнѣ титулъ, слышанный отъ банкира. — Я могу идти одинъ; я теперь ничего; я лучше пойду одинъ.

— Оставьте его, сказалъ банкиръ:- онъ стыдится, что вы увидите, какъ онъ живетъ.

Въ-самомъ-дѣлѣ, старикъ стыдился, и я долженъ быль его оставить

— Теперь можемъ продолжать игру, сказалъ банкиръ, когда старикъ ушелъ.- Messieurs, faites votre jeu!

Я былъ не въ такомъ расположеніи, чтобъ играть; я не могъ позабыть о бѣднякѣ, о его оскорбленіяхъ и безпомощности. Но гордость не позволяла мнѣ обнаружить своихъ чувствъ, потому-что надобно тебѣ сказать, милый Бобъ, холодность, безстрастіе — правило для игрока; нарушить его значитъ нарушить приличіе, показать слабость. Но я сказалъ тебѣ, Бобъ: голова моя была занята не игрою. Слѣдствія скоро обнаружились; я терялъ карту за картой.

— Вы не въ ударѣ, monsieur le comte, сказалъ мнѣ банкиръ, загребая ставку, которая учетверилась, потому-что я и не замѣтилъ, какъ проигралъ ее три раза. — У меня такъ и срывается съ языка: отложите игру до другаго раза!

— Еслибъ вы сказали это за полчаса, съ горечью отвѣчалъ я: — вашъ совѣтъ стоило бы послушать. Идутъ послѣдніе десять луидоровъ изъ моихъ двадцати тысячъ франковъ! И они ушли, милый Бобъ, перешли въ тѣ же безсовѣстныя руки, которыя сгребли со стола все мое богатство!

Нѣсколько секундъ я просидѣлъ не двигаясь съ мѣста, не говоря ни слова; мнѣ нужно было оправиться отъ жестокаго удара, но я чувствовалъ, что оправлюсь, что прежняя твердость и сила возвращаются ко мнѣ. Потомъ я вышелъ на воздухъ, закурилъ сигару и пошелъ по тропинкѣ на гору въ густую сосновую рощу. Нѣсколько часовъ бродилъ я, самъ не зная по какимъ направленіямъ, и только почувствовавъ жажду, остановился у маленькаго ручья и увидѣлъ, что перешелъ гору и стою у выхода въ долину, орошаемую рѣчкою, по всѣмъ примѣтамъ превосходною для уженья. И дѣйствительно, неочень-далеко отъ меня стоялъ по колѣно въ водѣ человѣкъ и съ увлеченіемъ смотрѣлъ на движеніе поплавка своей удочки. Кто, кромѣ англичанина, могъ здѣсь предаваться этой національной нашей забавѣ? А если видишь до-сыта земляковъ своихъ по всѣмъ европейскимъ городамъ, то пріятно встрѣтить одного изъ нихъ тамъ, гдѣ вовсе не ожидаешь. Потому я подошелъ къ нему пожелать удачи, и подошелъ въ ту самую мянуту, какъ онъ вытащилъ большую, прекрасную рыбу.

— Вижу, сэръ, сказалъ я: — что рыба здѣсь не такъ напугана какъ у насъ. У насъ такая прелесть не скоро бы поддалась.

— Да, въ нашей додсбороской рѣкѣ не скоро поймаешь такую рыбу, отвѣчалъ онъ, улыбаясь и оборачиваясь ко мнѣ, чтобъ раскланяться. Я узналъ въ моемъ удильщикѣ капитана Морриса. Ты вѣрно помнишь: онъ стоялъ у насъ въ Броффѣ, года два назадъ, и, если помнишь, батюшка его какъ-то обидѣлъ. Тогда и мнѣ онъ не нравился; но теперь, ужь не знаю почему, быть-можетъ, отъ перемѣны декораціи, показался онъ мнѣ добрымъ малымъ. И надобно прибавить, что онъ отлично удитъ и говоритъ объ охотѣ какъ страстный охотникъ. Мнѣ было совѣстно, когда онъ сталъ спрашивать меня, много ли форелей попадалось мнѣ въ сосѣднихъ рѣчкахъ; только разговорившись съ нимъ, я признался, какую жизнь веду въ Баденѣ и до какого конца она меня довела.

— Счастье же для меня съ одной стороны, что я не имѣю средствъ пускаться въ игру, сказалъ онъ, улыбаясь:- и могу сидѣть только за шахматами, которые не терпятъ денежнаго интереса. Впрочемъ, важнѣе всего, что проигрываетъ человѣкъ въ карты, но время и не деньги, а то, что, даже выигрывая, человѣкъ становится неспособенъ къ труду, дающему вѣрный хлѣбъ. Медленный, тяжелый путь постоянной работы становится несносенъ тому, кто можетъ въ одну ставку выиграть сумму, какою вознаграждается годовой трудъ другаго. — Онъ разсказывалъ много такихъ примѣровъ съ его сослуживцами. И вѣроятно, тонъ его мыслей совпадалъ съ моимъ расположеніемъ, потому-что я слушалъ съ интересомъ и охотно согласился на предложеніе отвѣдать его улова въ маленькомъ домикѣ, тутъ же, недалеко; онъ нанялъ его на все лѣто и жилъ тамъ съ своею матерью, премилою старушкою, которая приняла меня очень-радушно.

Я у нихъ обѣдалъ и провелъ вечеръ; не помню, чтобъ когда-нибудь время проходило такъ пріятно; со мною хозяева были не просто любезны или деликатны — нѣтъ, я замѣчалъ въ нихъ, особенно каждый разъ, какъ говорилось о моихъ сестрахъ, истинное участіе, можно сказать, дружбу. Въ одномъ только не могъ я сойдтись съ Моррисомъ: въ понятіяхъ о Тайвертонѣ; въ Моррисѣ оказывалась тутъ бездна самыхъ жалкихъ и тривіальныхъ предубѣжденій. Онъ признавался, что незнакомъ съ лордомъ Джорджемъ, и потому я могъ приписывать ложнымъ слухамъ его невыгодное мнѣніе. Я знаю Джорджа, какъ самого себя. Онъ, что называется, «вольная птица»; строгихъ правилъ у него не спрашивай: онъ скажетъ, что это «лишній грузъ»; за-то подѣлится съ пріятелемъ послѣднею копейкою — человѣкъ благородный въ полномъ смыслѣ слова. Такихъ достоинствъ не цѣнятъ люди, подобные Моррису, считая ихъ безполезными. Это ошибка. Въ жизни такъ часто случается терпѣть бури невзгодъ, причемъ бываетъ отрадою на душѣ, когда есть пріятель, который можетъ ссудить зонтикомъ.

Мы проболтали до самой ночи; когда всталъ мѣсяцъ, Моррисъ пошелъ проводить меня до Бадена.

— Вотъ, сказалъ онъ, указывая на городокъ, озаренный огнями: — вотъ гибельное мѣсто, разрушившее столько надеждъ, убившее столько сердецъ! Я желалъ бы вамъ быть на сотни миль отъ него.

— Теперь оно не грозитъ ужь мнѣ большими опасностями, сказалъ я, улыбаясь. Я теперь такъ же чистъ и голъ, какъ старикъ-бѣдняжка Herr Ephraim, профессоръ, котораго я видѣлъ ныньче поутру.

— Эфраимъ Гаусъ? Неужели? вы ныньче видѣли его?

— Гаусъ или нѣтъ его фамилія — не знаю; это маленькаго роста, робкій старичокъ съ сѣдою бородою.