Александр Хьелланн - Избранные произведения

Однако то, что венчает бесславный путь постепенной душевной деградации Абрахама Левдала, то, что является результатом распада его характера, что символизирует его полное ничтожество, а именно — отречение по приказу, из трусости, от публично высказанного мнения, делают и все остальные действующие лица этого мастерски построенного романа, все почтенные столпы местного общества — и всемогущий директор банка Кристиансен, и представительный амтман, и независимый пастор Дупе, и «вышедший из низов» купец Эллингсен. Таким образом, Хьелланн ставит как бы знак равенства между Абрахамом и всем буржуазным обществом в целом, придает своему анализу распада личности Абрахама эпохально-обобщенный смысл. Современное буржуазное общество состоит из Абрахамов Левдалов — вот вывод, к которому подводит трилогия.

По своему общему тону третья книга трилогии сильно отливается от двух первых. Если в «Яде» и в «Фортуне» фон, на котором разворачивалось действие, был разнороден, изображая различные, более или менее независимые друг от друга сферы жизни города, так сказать пестроту жизненных явлений, то в «Празднике Иванова дня» поражает гнетущее однообразие городской жизни. А вместе со всем индивидуальным, самобытным пропали и инициатива, активность, личное мнение. Все словно оглядываются друг на друга, притаились, молчат, выжидают; словно какая-то железная рука легла на город и придавила его; словно не люди там живут, а марионетки, и нити, которыми их приводят в движение, тоже зажала эта таинственная железная рука. И постепенно читатель понимает, что это страх так все преобразил, страх перед пастором Крусе. Целая армия «кротов» (так называли в городе шпионов и доверенных лиц пастора) работает на него, и вскоре его люди занимают все ключевые позиции в городе. Пастор становится своего рода диктатором, контролирует не только дела, но и помыслы людей, вершит их судьбы. И хотя он возвышается как религиозный деятель, религия лишь традиционная форма его деятельности: он использует ее условную фразеологию, но цели, которые он себе ставит, и средства, которыми он их достигает, остаются совершенно мирскими. Крусе хочет власти и достигает ее методом экономического принуждения, умело сочетая угрозы и обещания, шантаж и помощь. И нет в городе силы, которая оказала бы ему сопротивление. Все становятся его, Мортена Круса, верноподданными, все здесь исходит от него и приводит к нему. Так тема разрушения характера Абрахама Левдала органически сплетается с историей возвеличивания жадного и завистливого священника, лавочника по происхождению и призванию — диктатора фашистского типа — Мортена Крусе.

Страшная картина, которую удивительно умело, как бы между делом, не отрываясь от нити повествования, рисует Хьелланн, навеяна огромными социальными сдвигами, происходившими в мире в предимпериалистическую эпоху, и предвосхищает, употребляя выражение Ленина, «наступление реакции по всей линии», которое и приводит в последующий период к установлению фашистских диктатур.

«Праздник Иванова дня» — это горькая книга, плод хьелланновских разочарований, раздумий и прозрений. В ней нет и следа беззаботной веселости, мягкого юмора и упоения жизнью романов первого периода. И все же в ней пробивается вера в конечное торжество демократических и гуманистических идеалов.

Безобидный народный праздник, который пытались организовать в Иванов день Кристиан Фредрик Гарман, внук покойного «молодого консула», и его друзья, кассир Рандульф и секретарь амтмана Холк, праздник, которому так радовался весь город и которому обещали содействие столпы местного общества, сорван; его оплакивают девушки, еще не ведающие, что «страх живет среди нас всех», но большинство обывателей делают вид, что никогда и не помышляли принять участие в празднике, и, несмотря на чудесную погоду, раньше обычного запираются в домах. Рандульф уволен из банка, а Холк вынужден подать в отставку. И за всем этим стоит Крусе, всемогущий Крусе со своими «кротами». Он торжествует победу. Но где-то вдали, на горизонте все же дымят костры — традиционные костры, которые жгут в Иванову ночь. Значит, есть еще места, не подвластные Крусе, где юноши и девушки имеют право радоваться жизни. Эти дымящиеся на горизонте костры вырастают в образ (конечно, очень абстрактный) неистребимости народной жизни и вносят светлую ноту в мрачный колорит этого блестящего памфлета, вплотную подводящего к проблематике критического реализма XX века и во многом близкого такой книге, как «Верноподданный» Генриха Манна.

Романы, входящие в трилогию, написаны на протяжении всего четырех лет, но мы видим, как от книги к книге все глубже становится критика современного общества, все острее обнажается непримиримость его социальных противоречий, все полнее раскрывается его полная бесчеловечность. Недаром в третьей книге обычную хьелланновскую иронию сменяет гневный сарказм.

Этот перелом в творчестве Хьелланна явился прямым отражением того тяжелого идейно-политического кризиса, который переживало норвежское общество после прихода к власти либеральной оппозиции. Радикальной норвежской интеллигенции, всей своей деятельностью подготовившей полную победу либеральной партии «Венстре» в 1884 году, очень скоро пришлось убедиться, что правительство Свердрупа, лидера этой партии, отнюдь не собирается радикально перестроить общественную жизнь страны, а сам премьер «вовсе не проявлял столь решительной склонности к парламентаризму, какую в нем предполагали». [5] Лависс и Рамбо, История XIX века, т. 7, М., 1939, стр. 268–269. Решительно отказавшись от обещанных реформ, «Венстре» практически продолжила курс политики ненавистной народу, консервативной партии «Хойре». Для передовой норвежской интеллигенции предательство вчерашней оппозиции было совершенно неожиданной и страшной катастрофой, которая наложила неизгладимый отпечаток на всю идеологическую жизнь Норвегии конца 80–90-х годов и завела многих честных радикалов в безысходный идейный тупик. Это трагическое разочарование испытал и Хьелланн, которому очень скоро представился случай на собственном опыте убедиться в реакционном курсе либеральной партии.

В 1885 году Бьернсон и Ли обратились в стортинг с просьбой назначить Хьелланну такую же стипендию за писательскую деятельность, какую получали они и Ибсен. Борьба за эту стипендию, вошедшая в историю норвежской общественной жизни под названием «Дело Хьелланна», но по существу быстро переросшая рамки персонального дела, захватила множество людей и, словно лакмусовая бумажка, определяла на протяжении трех лет их принадлежность к тому или иному лагерю. Но, несмотря на широкий резонанс, который получила эта борьба, она не увенчалась успехом: стортинг нового созыва, где абсолютным большинством располагала «Венстре», три раза высказывался против предоставления стипендии Хьелланну, чтобы «не поддержать и своим признанием не апробировать писательскую деятельность, которая во многом противоречит моральным и религиозным понятиям нации».