Сигрид Унсет - Мадам Дортея

Танцевать Клаус вовсе перестал. Он лишь издали следил за танцующими. А с тех пор как Тура недвусмысленно оттолкнула его, когда он, опять же пьяный, сделал попытку поухаживать за ней, Клаус довольствовался тем, что мрачно взирал на нее, когда она танцевала с Вильхельмом.

Вильхельм ничего не мог с собой поделать, но он не испытывал жалости к брату. Его радовало, что он утвердился как старший, взрослый среди других взрослых парней, и нашел себе девушку — Тура не скрывала, что неравнодушна к нему. Он ждал только случая, чтобы поговорить с ней и убедиться, что эта красивая девушка не откажет ему…

А вот бедняга Клаус — ни рыба ни мясо. Уже не ребенок, но, и это видно, еще далеко не взрослый.

Вместе со своим новым товарищем — родственником Ингебьёрг, с которым он делил кровать, — и еще двумя парнями Вильхельм поднимался по склону на седьмой день свадьбы. Им хотелось посмотреть, есть ли на сетере дичь, и они прихватили с собой собак, ружья и рыболовные снасти. Запаслись они и фляжками с водкой.

Утро парни провели на сетере и подстрелили двух зайцев — Вильхельм был горд, что одного из них убил он, — потом они тянули сеть в горном озере, вернулись на сетер, поели, выпили и легли спать. В начале вечера охотники стали собираться домой. Солнце уже зашло за вершину, когда они шли лесочком чуть повыше усадьбы.

Здесь был загон для скота, заросший ольхой и ивовыми кустами, влажная почва была утоптана копытами — гости, приехавшие на свадьбу, всю неделю держали в этом загоне своих лошадей. Подойдя к забору — он был разобран, — они услыхали сдавленный женский голос:

— Говорю тебе, пусти меня… Не смей!..

— Брось притворяться!.. — Парень чуть не плакал.

Вырвавшись из рук Пера Волда, собака с громким лаем устремилась в заросли ольхи, но зацепилась за что-то цепочкой. Пер побежал за ней, Вильхельм не отставал от них. Возле изгороди на траве боролись две темные фигуры — парень всей тяжестью навалился на девушку, — теперь Вильхельм узнал голоса…

Пер Волд крепко схватил его за руку.

— Оставь их, не наше это дело! — горячо зашептал он, сдерживая за ошейник собаку, которая рвалась к парню и девушке, боровшимся на лужайке…

Вильхельм мельком увидел что-то белое — это было колено и бедро Туры, юбка на ней задралась. Он вырвался из рук Пера и с криком ярости, подняв ружье как дубину бросился к ним.

Клаус уже перелезал через изгородь. Вильхельм ударил его прикладом между лопаток, Клаус дрогнул всем телом. И тут же башмаком ударил Вильхельма в лицо, потом перепрыгнул через изгородь и побежал полем.

Вильхельм оглянулся на Туру — она вся тряслась от сдерживаемых рыданий. Собака вырвалась и с лаем кружила вокруг девушки, махая хвостом, Тура растерянно погладила ее.

— Тура, Тура, он обидел тебя? Что он сделал? — Вильхельм хотел обнять ее, приласкать.

— Пусти меня, пусти!.. — С душераздирающим криком Тура вырвалась из его рук и побежала вдоль изгороди, кусты со свистом расступались перед ней и смыкались у нее за спиной. Пер и Вильхельм слышали, как она споткнулась о валявшиеся на земле жерди.

Пер потянул Вильхельма обратно на ту дорогу, по которой они шли. Он не произнес ни слова, но держал Вильхельма мертвой хваткой. Вильхельм достал носовой платок и попытался остановить бежавшую из носа кровь — она текла в рот, и это было противно, — теперь от удара Клауса у него болело уже все лицо.

Уже у ворот Вильхельм увидел Туру на дороге, ведущей через поле. Светло-рыжая собака прыгала и тянула ее, нетерпеливо повизгивая. Тура держала ее за ошейник. Вильхельм хотел броситься к девушке, но рука Пера крепче сжала его плечо:

— Стой, не надо.

Вильхельм поднял ружье и потряс им:

— Видит Бог, если бы у меня был заряд…

— Тебе не следовало вмешиваться, — сказал Пер. Весь его облик выражал сильнейшее неудовольствие.

Далеко внизу к усадьбе подходили остальные. Когда они скрылись из виду, Тура оглянулась через плечо. Вильхельм снова рванулся к ней, но Пер до боли сжал его плечо…

— Да пусти же меня!.. Мне надо поговорить с ней!..

— А я говорю, ты никуда не пойдешь! Или ты хочешь опозорить бедную девушку?..

— Чем же я ее опозорю?.. — гнусаво спросил Вильхельм, в носу у него было полно крови.

— Нечего тебе было вмешиваться в это дело, Вильхельм, — твердо, но уже спокойнее сказал Пер. Однако он крепко держал Вильхельма, пока Тура медленно шла к усадьбе.

— Бог мой, да ты спятил! Ведь он чуть не надругался над ней!..

— Тише, тише, не горячись… — медленно и неохотно сказал Пер. — Ничего страшного не случилось бы, если б ты не поднял весь этот шум…

Вильхельм вдруг понял, что Пер иначе смотрит на дело, но не мог понять его точку зрения. Говорить ему было трудно, кровь из носа продолжала течь, лицо болело, верхняя губа распухла и потеряла чувствительность.

Лишь когда Тура скрылась из глаз, Пер Волд отпустил Вильхельма и начал ставить на место жерди в заборе. Покончив с этим, он тоже медленно пошел к усадьбе.

Пришла беда… Сколько раз потом Вильхельм вспоминал эту поговорку, думая о злосчастном конце свадьбы Уле Хогенсена.

Во дворе усадьбы он прямиком подошел к бочке с водой, стоявшей у конюшни. Не успел он окунуть разбитое лицо в темную, ледяную воду, как кто-то тронул его за плечо:

— Боже милостивый!.. Что с вами случилось?

Это была мадам Даббелстеен — в вечерних сумерках белел большой чепец, обрамлявший ее некрасивое лошадиное лицо.

— Ничего страшного, мадам Алет… Просто я разбил нос. — Вильхельм снова опустил лицо в воду, забулькали пузыри.

— Вильхельм, милый, да у вас все лицо разбито! Разрешите мне помочь вам, я умею заговаривать кровь…

— Большое спасибо, но я справлюсь сам…

Мадам Даббелстеен уперлась руками в бока и покачала головой:

— Ох уж эти мне праздники! — Она улыбнулась и вздохнула. — Все-таки что-то есть в словах пастора Струве… Покойный Даббелстеен тоже не раз повторял, что любовь к водке и пиву, свойственная на праздниках местным жителям… Чарка вина не прибавляет ума — все кончается ссорами да драками, а иногда и того хуже… Только что наша хорошенькая Тура прибежала вся в слезах, словно за ней гнался сам черт, теперь вот вы… — Она вдруг замолчала. Потом всплеснула руками и неприятно улыбнулась: — Уж не с Турой ли вы не поладили, Вильхельм?

— Что там с Вильхельмом? С кем это он не поладил?.. Боже мой, мальчик, что у тебя за вид?..

Вильхельм повернулся, он разозлился и не хотел отвечать мадам Даббелстеен. При виде подошедших матери и бабушки он застыл на месте. В его душе боролись ужас, стыд и смущение, и вдруг его охватило новое чувство — горький страх, что на него может пасть вина за низкий поступок брата.

Он не знал, как быть. Призвать в свидетели Пера Волда и выдать бедную девушку?.. До него вдруг дошло, что слова молодого крестьянина были не лишены смысла. Но, Господи, не мог же он допустить, чтобы Клаус испортил Туре всю жизнь, — хотя теперь ему было ясно, что, если о случае у изгороди станет известно, хуже всего придется той же Туре. Если бы можно было сказать, что он просто заступился за свою невесту, но как раз этого он сказать не мог — он еще не открыл Туре своего заветного желания и теперь смутно чувствовал, что ей же будет хуже, если он расскажет о своей любви к ней. Однако за всеми этими соображениями стояло усвоенное с детства правило: брат не смеет выдавать брата.