Сигрид Унсет - Мадам Дортея

— Ничего страшного, — громко ответил он. — Я споткнулся и разбил нос.

— Боже мой! Дай мне посмотреть, идем в дом!..

Мадам Даббелстеен повторила свое предложение заговорить ему кровь. Но тут вмешалась бабушка:

— Дортея, еще не хватало, чтобы ты выговаривала взрослому парню за то, что он поцарапал себе нос. Ступай и ляг на спину, мой мальчик, тогда кровь остановится сама собой. Вообще-то нам всем уже пора спать — праздник кончился, надо переходить к будням. Хокон уже лег… А вы ужинали? — обратилась она вдруг к Перу и Вильхельму.

Пер буркнул, что они поели перед уходом с сетера. Мадам Даббелстеен воскликнула, что это было уже давно и они, верно, успели проголодаться.

— Я велю Туре отнести вам ужин, она еще не легла, должно быть, моет посуду, она поздно начала сегодня…

— Можешь не трудиться, Алет, — сказала мадам Элисабет. — Не надо делать того, о чем тебя не просят. — В бабушкиной манере говорить Вильхельм уловил угрозу, которую уже однажды слышал.

Женщины пожелали ему покойной ночи.

— Спи спокойно, мой мальчик, — тихо сказала Дортея. Она почти все время молчала, но именно по ее молчанию Вильхельм понял, как она встревожена. Она догадывалась, что все не так просто…

— Видишь, зря ты меня там не послушался, — тихо сказал Пер Волд, когда они поднялись к себе на чердак. — Теперь эта Даббелстеенша начнет вынюхивать, что с тобой случилось… — Он был такой мрачный, что Вильхельм не посмел ничего сказать ему. Пер скинул сапоги, сдернул верхнюю одежду и повалился в кровать.

Помещение, в котором они спали, было своеобразным переходом без дверей между двумя комнатами на чердаке дома для старых работников. Здесь было хорошо и прохладно, Вильхельм подумал, что, когда Тура принесет им ужин, он сможет спуститься за ней. Ему нужно было поговорить с девушкой, и Пер мог бы сообразить это…

Он лег на кровать рядом с Пером, сердце у него бешено стучало, пока он ждал Туру. Нос и все лицо болели нестерпимо, отек увеличивался, и тем сильнее пульсировала кровь в сдавленных им жилах. Лежать неподвижно было неудобно, но при каждом, даже самом легком движении Вильхельма кровать немилосердно скрипела и грозила развалиться. Им с Клаусом постелили на принесенном сюда жалком сооружении — обычно здесь не стояло никакой мебели, кроме окованных жестью укладок, притулившихся вдоль стен.

Вильхельму было трудно сохранять спокойствие — напряжение и страх казались ему мучительной пыткой. Он не совершил никакого проступка и вместе с тем понимал, что не случайно у него так тяжело на душе и что осуждение, которое он чувствовал, имело под собой все основания. При мысли о Клаусе его охватывала безудержная ярость, а когда он думал о Туре, ему становилось до боли стыдно, потом перед ним возникал образ матери, и его начинали мучить угрызения совести. Воспоминание о сладком опьянении любви, в котором он пребывал всю свадебную неделю, было ему неприятно — он страдал, как после тяжелого похмелья. Но ему во что бы то ни стало нужно было поговорить с Турой…

Наконец на лестнице послышались шаги. Но пришла не Тура. Немолодая молчаливая служанка, которую он часто видел во время свадьбы, поставила на пол перед кроватью крынку молока и миску с лепешками, намазанными маслом:

— Вот, поешьте… — И она ушла.

Но Пер Вода уже спал. И Вильхельму не хотелось будить его. Прохладное сладкое молоко было удивительно вкусное, Вильхельм не успел оглянуться, как выпил почти всю крынку. Ему захотелось отведать и лепешки — в нее была завернута аппетитная соленая колбаса. И жизнь невольно показалась ему светлее…

Вильхельм снова лег, он был готов к тому, что долго не сможет уснуть из-за своих тревожных и грустных мыслей, ноющего лица и головной боли. Но даже не заметил, как все заволокло сонным туманом и он куда-то провалился.

На другой день пастор читал проповедь в церкви Херберга, и все близкие родственники — остальные гости уже покинули Люнде — должны были сопровождать молодых в церковь.

Уле степенно, как и подобало молодожену, вез в коляске Ингебьёрг, на ней была черная шапочка, какие носили все замужние женщины. Пер Волд сидел позади них. В следующей большой коляске с кучером на облучке ехали ленсман с женой, Дортея и мадам Даббелстеен. Вильхельма ждала оседланная лошадь, верхом ехали еще несколько мужчин и женщин из усадьбы. Среди них Вильхельм увидел и брата; Клаус важно, как ни в чем не бывало, восседал на Юнкере. Когда Вильхельм подошел к своей лошади, Клаус отвернулся и тут же пустился вскачь вместе с другими всадниками.

Туры нигде не было.

После службы небо затянуло, и солнце скрылось. Дождь начался еще до того, как они вернулись в Люнде. И сеял уже весь день, тихо и ровно, — со всех крыш и деревьев стекали капли. Долина скрылась во влажном тумане. И хотя сделалось холодно и промозгло, в воспоминаниях Вильхельма этот день остался душным.

Голова у него горела, и ему было не по себе. Разбитое лицо причиняло и физическую боль и душевные страдания. Из всей службы он запомнил только, как прятался подальше на хорах, где сидели молодые парни. Кто-то незаметно протянул ему фляжку, и он смутился: неужели по нему заметно, как ему скверно?.. На этот раз ему до смерти хотелось подкрепиться. От водки Вильхельму полегчало, и ему стало приятно, когда потом фляжка пошла по кругу, — значит, его угостили не потому, что у него был такой вид…

За обедом они с Клаусом сидели рядом и уже не могли больше не замечать друг друга. И хотя они не обменялись ни словом и почти не смотрели друг на друга, непосредственная близость брата, тоже занятого своими мыслями — Вильхельм не знал, какими именно, но уж точно они мало чем отличались от его собственных, — усилила его тревогу, ему стало невыносимо тяжко.

После обеда, набравшись мужества, Вильхельм пошел искать Туру. Опустошенный и мокрый, он бродил повсюду под частым дождем, заглянул даже в старый дом, где они в первый вечер свадьбы нашли печенье и кофе. В очаге уютно горел огонь. В конце длинного стола играли в карты несколько молодых парней, другие, окружив их, следили за игрой. Вильхельма охватило искушение зайти и присоединиться к ним — здесь было так тепло и уютно. Потом он заметил среди них Клауса и тихонько вышел из дома…

Втянув голову в плечи, он побежал через двор в поварню. Но там дверь была заперта на замок. Немолодая служанка, которая накануне принесла ему ужин, пробежала мимо, прикрыв голову и плечи рваным мешком, она несла ведра с водой. Служанка охотно ответила на его вопрос: нет, каждый день они поварней не пользуются, лишь когда пекут хлеб или режут скотину, а теперь вот стряпали тут на свадьбу… Сейчас гостей почти не осталось, и они опять, как всегда, готовят на кухне…