Карел Полачек - Дом на городской окраине

Слово взял полицейский: — Э, пан доктор… Параграфов много, но не в них дело. Мы с паном Сыровым договоримся, и надеюсь, таскать друг друга по судам не будем, останемся друг с другом в ладу. — И он положил свою лапищу на плечо чиновнику.

— Я лишь хотел, — сухо откашлявшись, ответствовал пан с бакенбардами, — указать вам, как это положено, на требования, предъявляемые законом по найму квартир. Теперь мы можем перейти к делу.

Он нажал кнопку электрического звонка, и вскоре появилась секретарша с повязкой на лице и листами бумаги в руках.

Адвокат взглянул на нее и подумал: «Именно сегодня ей понадобилась напялить эту повязку. Ну не возмутительно ли? Какой уважающий себя адвокат примет на работу секретаршу с двойным подбородком?»

Вслух он произнес: — Вы готовы, барышня? Итак, пишите: «Контракт, заключенный… Э… между…»

Потирая подбородок, он принялся мерить канцелярию длинными шагами.

Был составлен контракт, согласно которому полицейский предоставляет чиновнику в своем доме, каковой он намерен построить на участке в кадастре номер таком-то, квартиру на четыре года с правом пользования садом и т. д.; в свою очередь чиновник внесет квартирную плату за четыре года вперед. Затем адвокат поднялся и подал сторонам руку с тем отеческим выражением лица, какое бывает у врача, выписывающего успешно вылеченного им пациента. Стесненность, возникающая при любой официальной процедуре, покинула участников сделки, и завязался оживленный разговор.

— Ну вот… — с удовлетворением перевел дух полицейский, — дело сделано.

— Я тоже рад, — сказал чиновник.

— А вот, найдется ли место, где вешать белье? — озабоченно спросила пани Сырова.

— А то как же! — воскликнул полицейский. — Место найдется!

— Я, — сказал чиновник, — буду выращивать георгины.

— Не забудьте и об овощах, — наставительно сказал полицейский, — ведь это выгодно — иметь сельдерей, морковь и савойскую капусту на собственной грядке. На этом можно изрядно сэкономить.

— Безусловно. Но выращивать георгины — это такое удовольствие. Посадишь клубень и с нетерпением ждешь, какой вырастет цветок. Забавно, когда вырастает не тот, какого ожидал.

— Однако ж, — снисходительно заметил полицейский, — нельзя из-за георгинов забывать о капусте, которая хороша к мясу.

— А капустными кочерыжками будем кормить кроликов, — мечтательно произнесла пани Факторова.

— О, кролики! — с энтузиазмом воскликнул чиновник. — Какие очаровательные зверюшки! Шерстка шелковистая…

— Ну, за шкурки-то много не выручишь, — рассудительно вставил полицейский, — а вот кролик под сметанным соусом… Это, доложу вам…

— А можно будет разводить домашнюю птицу? — осведомилась пани Сырова.

— Домашняя птица наполнит двор веселым гомоном, — подхватил чиновник, — а петух будет возвещать утро громким кукареканьем.

— Я ничего против не имею, — отозвался полицейский, — только вы должны будете следить, чтобы птица не нашкодила в саду.

— А что вы скажете, господин полицейский, насчет павлина?

— От павлинов никакого проку.

— Но зато какая красавица эта птица! Павлин будет царствовать над всем птичьим двором. На голове у него будет маленькая синяя корона, точно из эмали, а усевшись на ограду, он раскроет ко всеобщему восхищению роскошный веер хвоста.

— Нет, от павлинов никакого проку, — повторил полицейский. — Только вокруг все изгадит. Но если уж вам так хочется завести павлина, — извольте. Я не возражаю. Я во всем пойду вам навстречу.

— Моя супруга обожает розы, вы не собираетесь украсить стены вашей виллы вьющимися розами?

— Я об этом думал. Будет все, чего ни пожелаете. Заживете у нас, как в раю.

Этак беседуя, они дошли до трамвайной остановки. И, прощаясь, долго трясли друг другу руки. Полицейский приговаривал: — Ну, я рад, — а чиновник вторил: — и я рад.

К звезде на потолке поднимается сырость. Войлочные туфли в черно-белую клетку шаркают по кухне и бубнят сентенции о непочтении к родителям.

Теща вздыхает: — Так-то вот.

Тесть: — Недаром говорится — миром правит неблагодарность.

Теща: — И ведь до чего скрытные.

Тесть: — Она еще хуже его.

— Мне об этом можешь не говорить. Я уж давно к ней присматриваюсь.

— Да-с…

— Так-то вот.

Тесть прочищает проволокой трубку. Затем идет подтянуть гирьку на ходиках. — Черт знает что, — ворчит он. — Что вы с часами вытворяете? Коли не разбираетесь, не лезьте! Это моя забота. Да… Все здесь на ладан дышит.

— Если хотите знать, это скверно с вашей стороны, — скорбно произносит теща, натирая на терке сдобное тесто. — Хотите переезжать — переезжайте. Никто вас не держит. Так почему не придти и не сказать: «Мама, мы ищем квартиру»? А? Нет, этого мы от вас не заслужили!

— Что мы значим для них?! — не без иронии произносит тесть.

— Разве плохо вам было у нас? — патетически восклицает теща. — Разве я не делала для этого очкарика свиные шницели, потому что он не ест говяжьи в томатном соусе?

— А нечего потрафлять, — строго сказал тесть. — Не хочешь — не ешь!

— Она покупает себе новую шляпку и даже не считает нужным показать матери. О, покарает тебя Господь Бог за твои хитрости. И за что только он наказал меня, наградив эдаким чадом?

— Да будет тебе, — говорит тесть.

— Что значит будет? Другая придет: «Мама, а у меня новая шляпка, что скажешь?»

— А что тут скажешь? Помолчи, говорю. Не желаю я больше ничего слушать.

— А! Ты мне еще будешь указывать? Лучше на себя погляди. Целыми днями торчишь тут в шлепанцах. Ступай прочь, надоел!

Тесть вспыхнул, точно костер, сложенный из смолистых поленьев.

— Женщина! — патетически вскричал он. — Ты что это себе позволяешь? Оскорблять больного человека! Не выводи меня из себя, сердце-то у меня некудышное. Будь в тебе больше благородства, ты бы жалела меня из-за моих больных глаз. Я уже и читать-то не могу, круги перед глазами. Это мне-то за мое благодеяние, за то, что я принес себя в жертву…

— Какое еще благодеяние? Какая жертва?

Тесть воздел руки и обратил глаза к потолку.

Загубили, — надсадно хрипел он. — Замучили… Она хочет свести меня в могилу. Запомни, ты меня оскорбила! О, тяжким будет твой предсмертный час!

— Ну ладно же, — мстительно добавил он, надевая башмаки, — я ухожу… навсегда. Больше ты меня не увидишь. Пойду, куда глаза глядят. Сниму каморку… и там окончу свои дни.

— То-то я отдохну, — бросает теща.

— Так, так, — бормочет тесть, упиваясь своим унижением, — стало быть, все в порядке… Я вам больше не нужен. На что я годен? Можете выгнать меня из дому. Ну я пошел, не буду мешать…

— И так поступает со мной она? — сокрушается он, уходя. — Эта женщина? А ведь мне сватали другую, невеста — одно загляденье! Дочь хозяина распивочной. Стройная, богатая, добрая, порядочная… И где только были мои глаза. Рехнулся я что ли, что женился на этой бабе?