Ирвин Шоу - Молодые львы

— Все то же, — пожала она плечами. — Нового больше ничего не скажешь… Чистота немецкой крови… Теория расовых признаков… Место поляков, венгров и русских в европейской истории. Труднее всего приходится, когда речь заходит о французах: женщины питают к ним слабость.

— И что же вы рассказываете о французах?

— А мы приводим цифры о распространении венерических заболеваний в Париже и все такое прочее.

— Помогает?

— Не очень, — усмехнулась Гретхен.

— А сегодня что ты собираешься делать?

— Сегодня я провожу радиобеседу с женщиной, которая только что родила десятого ребенка. В ходе беседы генерал вручит ей премию. — Гретхен взглянула на часы и встала. — Мне пора идти.

— Мы встретимся вечером?

— Извини меня, дорогой, но сегодня вечером я занята. — Стоя перед зеркалом, она поправляла прическу.

— Но разве нельзя освободиться? — Христиан возненавидел себя, услышав в своем голосе мольбу.

— Не могу. Из Африки только что приехал мой давнишний приятель — полковник. Он не перенесет, если я откажусь встретиться с ним.

— Может быть, позднее? Когда ты с ним разделаешься…

— Невозможно, — поспешно ответила Гретхен. — Мы идем на большой вечер, и он затянется до глубокой ночи.

— Так, может быть, завтра?

Гретхен с улыбкой взглянула на него.

— Тебе очень хочется?

— Да.

— Ты доволен прошлой ночью? — рассматривая себя в зеркале, она снова занялась своей прической.

— Еще бы!

— Ты очень милый. Ты подарил мне чудесную булавочку. — Гретхен подошла к нему, наклонилась и слегка прикоснулась к нему губами. — Булавка совсем неплохая, но в том же магазине продаются очаровательные сережки, которые к ней очень подходят…

— Ты их получишь, — холодно прервал ее Христиан, испытывая отвращение к самому себе за эту взятку. — Завтра вечером.

Характерным для нее жестом Гретхен дотронулась до его губ кончиками пальцев.

— Ты в самом деле очень, очень мил!

Христиану неудержимо захотелось схватить ее в объятия и прижать к себе, но он понимал, что сейчас этого делать не следует.

— Ну, мне нужно бежать. — Гретхен подошла к двери и остановилась. — Тебе не мешает побриться. В аптечке есть бритва и американское мыло для бритья. — Она улыбнулась. — Они принадлежат лейтенанту, но я знаю, что ты не будешь возражать. — Гретхен помахала рукой и вышла, направляясь на встречу с генералом и с женщиной, только что благополучно разрешившейся десятым ребенком.

Всю следующую неделю Христиан прожил в каком-то тумане. Город с миллионами снующих взад и вперед обитателей, грохот трамваев, рычание автобусов, плакаты у зданий газет, чиновники и генералы в сверкающих формах, проносившиеся мимо в своих длинных бронированных автомашинах, наводнявшие улицы орды солдат, радиобюллетени о захваченных километрах территории и количестве убитых в России — все это казалось ему каким-то нереальным и далеким. Только квартира на Тиргартенштрассе и белое тело жены лейтенанта Гарденбурга были реальными, вещественными. Он купил ей сережки, а затем, снова выклянчив у матери денег, приобрел золотой браслет с цепочкой и свитер, привезенный каким-то солдатом из Амстердама.

У Гретхен появилась привычка вызывать его из пансиона, где он жил, в любое время дня и ночи. Христиан и думать перестал об улицах и театрах и в ожидании звонка телефона, стоявшего внизу, в плохо освещенном холле, целыми днями валялся на койке, чтобы сразу же после вызова мчаться к ней через весь город.

Ее квартира стала для него единственной твердой точкой в призрачном, кружащемся мире. Временами, когда она оставляла его одного, он беспокойно бродил по комнатам, открывал шкафы и ящики столов, заглядывал в письма, рассматривал фотографии, спрятанные среди книг. Христиан всегда был скрытен и уважал чужие секреты, но с Гретхен дело обстояло иначе. Он хотел обладать и ею, и ее мыслями, собственностью, пороками, желаниями.

Квартира была набита разным награбленным имуществом. Экономист вполне мог бы написать историю захвата немцами Европы и Африки только по вещам, небрежно разбросанным по квартире Гретхен и доставленным туда вереницей чинных, обвешанных наградами офицеров в начищенных до блеска сапогах. Иногда они привозили Гретхен домой в больших служебных машинах, и Христиан видел их у главного подъезда, когда ревниво выглядывал из окна квартиры.

Помимо богатого запаса вин, которые Христиан обнаружил в первый же день, здесь были сыры из Голландии, несколько десятков пар французских шелковых чулок, бесконечное множество флаконов с духами, осыпанные драгоценными камнями застежки и старинные кинжалы с Балкан, парчовые туфли из Марокко, корзины с виноградом и персиками, доставленные самолетами из Алжира, три меховых манто из России, небольшой эскиз Тициана из Рима, два свиных окорока из Дании, висевшие в кладовой возле кухни, целая полка с французскими шляпками (хотя Христиан никогда не видел, чтобы Гретхен носила шляпу), прелестный серебряный кофейник из Белграда, массивный, отделанный кожей письменный стол (некий предприимчивый лейтенант ухитрился выкрасть его из загородного особняка в Норвегии и переправить сюда).

Письма, небрежно брошенные на пол или забытые среди валявшихся на столах журналов, пришли из самых дальних концов новой Германской империи. Во всех этих посланиях, хотя они и были написаны в разных стилях — от нежных, лирических излияний молодых ученых, отбывающих службу в Хельсинки, до сухих порнографических записок стареющих профессиональных военных, несущих службу под командованием Роммеля в африканской пустыне, — сквозили нотки тоски и благодарности. В каждом письме содержались обещания привезти то кусок зеленого шелка, купленного в Орлеане, то кольцо, обнаруженное в магазине в Будапеште, то медальон с сапфиром, добытый в Триполи…

В некоторых письмах, иногда просто с легкой иронией, а иногда с намеками на прошлые оргии, упоминалась Элоиза и другие женщины. Однако теперь Христиан даже Элоизу считал почти нормальным человеком, во всяком случае по сравнению с Гретхен. Поведение и образ жизни Гретхен никак не укладывались в рамки обычных представлений. Она выделялась среди всех известных Христиану женщин особенной красотой, неутолимой чувственностью и бешеной энергией. Правда, по утрам она часто принимала бензедрин и другие средства для восстановления так беспечно и буйно растрачиваемых сил или вспрыскивала себе большую дозу витамина В, который, по ее словам, немедленно устранял все последствия похмелья.

Самое поразительное состояло в том, что всего лишь три года назад Гретхен была скромной, молоденькой учительницей географии и арифметики в Бадене. Гарденбург был первым мужчиной в ее жизни, и отдалась она ему только после свадьбы. Накануне войны он привез жену в Берлин и здесь в ночном клубе ее увидел некий фотограф. Он уговорил Гретхен сняться для фотоплакатов министерства пропаганды и не только прославил ее лицо и фигуру на всю страну, но вдобавок и совратил ее. На многочисленных плакатах Гретхен являла собой тип образцовой немецкой девушки, которая добровольно отрабатывает сверхурочные часы на заводе боеприпасов, регулярно посещает нацистские митинги, щедро жертвует в фонд зимней помощи, умело готовит вкусные блюда из эрзац-продуктов.