Ирвин Шоу - Молодые львы

— Я понимаю твое положение, — громко сказал Христиан. — Я понимаю положение гестапо, я понимаю положение генерала Ульриха, и все это осточертело мне до смерти! — Он подошел к Гретхен, остановился перед ней и, не сдерживая ярости, спросил: — Ты тоже думаешь, что я коммунист?

— Не имеет значения, дорогой, что я думаю, — уклонилась она от прямого ответа. — А вот в гестапо думают, что ты можешь быть коммунистом или, по крайней мере, что ты не совсем… не совсем надежен. Это важнее того, что думаю я. Пожалуйста, не сердись на меня… — Гретхен теперь говорила мягким, умоляющим голосом. — Другое дело, если бы я была обыкновенной женщиной и выполняла простую, незначительную работу… Я могла бы встречаться с тобой когда угодно и где угодно… Но в моем положении это очень опасно. Тебе не понять этого, ты так долго не был в Германии и не представляешь себе, как внезапно исчезают ничем не провинившиеся люди. Честное слово. Прошу тебя… Не смотри так сердито!..

Христиан вздохнул и снова опустился в кресло. Потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. Ему вдруг показалось, что он не у себя на родине, что он иностранец, который растерянно бродит по чужой, полной опасностей стране, где каждому сказанному слову придается совсем иной смысл и каждый поступок может вызвать неожиданные последствия. Он вспомнил о тысяче гектаров в Польше, о конюшнях, о поездках на охоту и угрюмо улыбнулся. Хорошо, если ему разрешат снова стать инструктором лыжного спорта.

— Не смотри так… Не отчаивайся, — попросила Гретхен.

— Прости, пожалуйста, — насмешливо осклабился Христиан, — сейчас я запою от радости.

— Не сердись на меня. Я же ничего не могу сделать.

— Но разве ты не можешь пойти в гестапо и рассказать им все? Ты же знаешь меня и могла бы доказать…

Она отрицательно покачала головой.

— Ничего я не могу доказать!

— В таком случае я сам пойду в гестапо, я пойду к генералу Ульриху.

— Не смей и думать об этом! — резким тоном воскликнула фрау Гарденбург. — Ты погубишь меня. Гестаповцы предупредили, чтобы я ни единым словом не проговорилась тебе, а просто перестала с тобой встречаться. Ты только навредишь себе, а мне… Один бог знает, что они сделают со мной! Обещай, что ты никому ничего не расскажешь.

Гретхен выглядела очень напуганной. В конце концов, она и в самом деле ни в чем не виновата.

— Хорошо, обещаю, — сказал он, поднимаясь и медленно обводя взглядом комнату, с которой были связаны самые лучшие дни его жизни. — Ну что ж. — Он попытался усмехнуться. — Не могу пожаловаться, что я плохо провел свой отпуск.

— Мне так жаль, — прошептала Гретхен, ласково обнимая Христиана. — Ты можешь еще побыть…

Они улыбнулись друг другу…

Однако час спустя, когда ей послышался какой-то шум за дверью, она заставила его одеться и уйти тем же путем, каким он пришел, и уклонилась от ответа на его вопрос о следующей встрече.

Закрыв глаза, с застывшим, рассеянным выражением на лице, Христиан сидел в углу переполненного купе поезда, уносившего его в Ренн. Была ночь, все окна были закрыты и задернуты шторами. В вагоне стоял тяжелый, кислый запах людей, которые редко меняют белье, не имеют возможности регулярно мыться, по неделям ходят, спят и едят в одной и той же одежде. Этот запах вызывал у Христиана невыносимое отвращение и действовал на его взвинченные нервы.

«Нельзя ставить культурного человека в такие свинские условия, — мрачно рассуждал он. — Уж в двадцатом-то веке можно бы дать ему возможность хоть подышать чистым воздухом».

Вокруг себя Христиан видел дряблые лица подвыпивших спящих солдат. Сон иногда смягчает грубые черты, придает им нежное, как у детей, выражение. Тут он не видел ничего подобного. Наоборот, эти опухшие, безобразные физиономии казались во сне еще более хитрыми, лживыми и подлыми.

«Нет, надо во что бы то ни стало выбраться из этого положения, — решил Христиан, чувствуя, как у него от отвращения сводит челюсти. Он снова закрыл глаза. — Еще несколько часов — и снова Ренн, лейтенант Гарденбург, тупое, равнодушное лицо Коринны, патрули, плачущие французы, бездельничающие в кафе солдаты… Снова та же проклятая унылая рутина…»

Христиан чувствовал, что он сейчас не выдержит, вскочит на сиденье и закричит во весь голос. А в сущности, что он может изменить? Не в его силах повлиять на исход войны, продлить или укоротить ее хоть на минуту… Всякий раз, когда он закрывал глаза, тщетно пытаясь уснуть, перед ним вставал образ Гретхен — дразнящий и безнадежно далекий… После того памятного вечера Гретхен уклонялась от дальнейших встреч. По телефону она разговаривала мягко, хотя и боязливо, и утверждала, что очень хотела бы встретиться, но… как раз вернулся из Норвегии один ее старинный приятель… (Этот старинный приятель возвращался то из Туниса, то из Реймса, то из Смоленска, и обязательно с каким-нибудь дорогим подарком — где уж Христиану было с ним состязаться.) Что ж, может быть, так и нужно действовать! В следующий раз он приедет в Берлин с кучей денег и купит Гретхен меховое манто, кожаный жакет и новый патефон — все, о чем она говорила. Куча денег — и все будет в порядке.

«Я скажу Коринне, чтобы она привела своего родственника, — продолжал размышлять Христиан, лежа с закрытыми глазами в зловонном, набитом солдатами вагоне и прислушиваясь к стуку колес мчащегося в ночи по французской земле поезда. — Хватит быть дураком. В следующий раз, когда я приеду в Берлин, карманы у меня будут набиты деньгами. Немножко бензину, сказала Коринна, и ее родственник сможет возить свой груз на трех машинах. Хорошо, этот паршивый деверь получит бензин, и незамедлительно».

Христиан примирительно улыбнулся и минут через десять, когда поезд медленно приближался к Бретани, даже ухитрился заснуть.

На следующее утро Христиан явился в канцелярию доложить о своем прибытии и застал там лейтенанта Гарденбурга. Лейтенант показался ему похудевшим и более собранным, словно он только что прошел учебный сбор. Пружинистыми, энергичными шагами он расхаживал по комнате и на уставное приветствие Христиана ответил очень любезной — с его, конечно, точки зрения — улыбкой.

— Хорошо провели время? — дружески поинтересовался он.

— Очень хорошо, господин лейтенант.

— Фрау Гарденбург сообщила мне, что вы передали ей сверток с кружевом.

— Да, господин лейтенант.

— Очень мило с вашей стороны.

— Не стоит благодарности.

Лейтенант взглянул на Христиана (с некоторым смущением, как тому показалось) и спросил:

— Она… хорошо выглядит?

— Прекрасно, господин лейтенант, — серьезно ответил Христиан.

— Хорошо, хорошо. — Сделав нечто похожее на пируэт, лейтенант нервно повернулся к карте Африки, сменившей на стене карту России. — Очень рад. Она слишком много работает, переутомляет себя… Очень рад… Хорошо, что вы успели вовремя воспользоваться отпуском.