Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

Марта, стараясь казаться безразличной, но на самом деле глубоко взволнованная, прошла дальше по саду. Она испугалась, увидев, как из боковой двери вышла женщина в синем переднике, неся ведро воды, которую она выплеснула под корни плюща. Марта спросила женщину о Пабло, радуясь, что голос ее звучит так спокойно.

— Войдите через главный вход… Дверь в глубине коридора. Вы не заблудитесь.

Когда Марта уже огибала угол дома, женщина окликнула ее. Повернувшись, девочка увидела, что та пристально в нее всматривается, заслоняя глаза от красноватого вечернего света.

— Послушайте… Я не знаю, дома ли он. Когда сегодня утром приходила ваша мама, по-моему, хозяйка говорила ей, что он уехал.

Марта, сбитая с толку этим непонятным объяснением, сказала, что ищет хромого сеньора.

— Да я о нем и говорю… — Женщина пожала плечами. — Может, я ошиблась… Поглядите сами.

Служанка вернулась в дом, а Марте уже некогда было думать о ее нелепых словах. Коридор с зелеными дверьми звал ее. Она вошла на цыпочках, почему-то стараясь не шуметь. Чуть слышно постучала в дверь, которую ей указали. Никто не отвечал, но ей послышался какой-то шепот, чье-то дыхание. Марта постучала сильнее. На этот раз ей ответила только тишина. Она дотронулась до белой фарфоровой ручки и ощутила ее холод, а дверь тем временем легко отворилась, словно приглашая войти. Сама не зная как, Марта оказалась внутри и замерла, прислонясь спиной к двери, которая закрылась за ней.

Перед девочкой было окно, около него стоял небольшой столик, а за окном в сумерках полыхало море, и вдали, у волнореза, в лучах заката розовел пароход. Это было великолепно. Море целиком заполняло маленькую безликую комнату, принося в нее свою волнующую прелесть.

Марта, очарованная и растроганная, как всегда при виде прекрасного, постепенно успокоилась. Лучше, что Пабло нет дома. Так она сможет подробнее рассмотреть его вещи.

Обстановка была очень простой. Кровать, шкаф, стоячая вешалка, умывальник — больше здесь, пожалуй, ничего бы и не поместилось. В комнате не было ни одного предмета, ни одной безделушки, которая говорила бы о вкусах Пабло; не видно было ни рисунков, ни кистей, ни красок. Ничего своего, даже окурка в пепельнице… Только непромокаемый плащ, безвольно свисавший с вешалки, напоминал о том, что комната не брошена, что где бы ни был ее хозяин, он вернется сюда и опять увидит кусочек моря, на который сейчас смотрела девочка.

Душа Марты наполнилась благочестивым восторгом, словно она стояла в церкви. Все колебания, испытанные ею по пути сюда, все соображения приличия остались позади, сгорели в этом море расплавленной меди, быстро тускневшем с наступлением темноты. Человек, живущий так просто, не может обладать тем грязным мужским тщеславием, против которого предостерегают девушек и которое туманит и омрачает искренность отношений между полами. Пабло, по словам Онесты, богатый и знаменитый, жил с монашеской простотой и интересовался такими пустяками, как легенды, написанные девочкой, никогда не покидавшей своего острова. В молодости Пабло убежал из родного дома, отказался от комфорта и обеспеченности, чтобы узнать беспокойную и суровую красоту мира. Хотя рассказывали, что жена Пабло была уродлива и экстравагантна, Марта отвергала мысль, будто он мог жениться на ней из корысти, как утверждала Онеста. Человек, любящий деньги и располагающий ими, не стал бы жить в этой голой, продуваемой морскими ветрами комнате.

В сумерках, быстро наводнявших комнату. Марта искала глазами какую-нибудь фотографию, какую-нибудь память о женщине, с которой связал себя Пабло. Будучи его женой, она должна была, по мнению Марты, обладать завидными душевными качествами. Пабло, конечно, полюбил в ней прежде всего человека… Но того, что искала девочка, в комнате не было.

Атмосфера комнаты переполняла и умиротворяла ее. Она забыла о времени. Марта едва замечала, как постепенно чернеют красные блики на поде, как растворяются в темноте очертания мебели. Она смутно чувствовала, как снаружи, за этими стенами, город живет своей обычной жизнью. Ощущала шум автомобилей, снующих по улицам, и тишину его безлюдных переулков, свет огней, загорающихся в окнах, звон церковных колоколов. Она знала, что в уютной светлой комнате уже собрались ее подруги. Знала, что она одна, что она оторвана от них. Знала, наконец, что с минуты на минуту сюда может войти хозяин и спросить, что она тут делает. Но потом, быть может, он улыбнется. Быть может, он попросит ее прочитать одну из легенд об Алькора.

А вдруг он беден и несчастен? Что знает о нем Онеста! По его виду не скажешь, что он купается в роскоши, костюмы его потерты. Если бы Марта только смогла как-то скрасить его одиночество, она считала бы за счастье, что родилась на этом острове и дождалась здесь его приезда.

В саду зажглись электрические фонари. Море совсем почернело, только небо еще светилось последними серыми отблесками. Наверху раздались шаги. Тишину дома прорезал чей-то голос. Марта испугалась.

Осторожно вытащила она из портфеля блокнот и робко положила его на стол. Потом приблизилась к плащу, висящему на вешалке, и потерлась щекой о холодную непромокаемую ткань. Зеркало над умывальником отразило ее фигуру, скользящую в полумраке. Ей представилось, что в плаще живет душа самого художника. Девочка не стыдилась своих чувств, не считала их странными. Она знала, что помыслы ее чисты и бескорыстны.

Но когда она вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь, ее охватил страх. Темный коридор показался бесконечным, маленький садик — невероятно длинным. Наконец она очутилась на улице, чисто подметенной ветром; она дрожала, точно листок, сорванный с дерева могучим дыханием моря.

Марта поняла, что теперь почти уже ночь, и представила себе лица Хосе и Пино, если она вернется немного позже обычного.

Вечерами она никогда не возвращалась вместе с Хосе, а ездила автобусом. Однако на этот раз, когда, взволнованная пережитым, она шагала к остановке, ее нагнала машина Хосе. Он затормозил.

— Ты домой? Садись.

Марта села.

Пока автомобиль выезжал из города, они не произнесли ни слова.

— Ты была у дяди?

— Нет.

Родные уже несколько дней жили отдельно. Хосе был доволен их переездом или, по крайней мере, казался довольным. Некоторое время Марта молчала, не решаясь заговорить о том, что думала. Иногда она закрывала глаза и видела широкое окно, а за ним море, пылающее в сумерках. Это видение почему-то придавало ей силы.

— Знаешь, мне придется теперь каждое утро ездить в город.

— Это еще почему? У тебя изменилось расписание?

— Нет. Но я буду готовиться к занятиям вместе с девочками. У нас все так делают.