Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

Хосе ответил не сразу. Машина мчалась вперед. Большие ветви эвкалиптов склонялись над дорогой; сквозь них на разорванных клочках неба вспыхивали пригоршни звезд. Автомобильные фары поливали шоссе желтым светом.

— Там видно будет, — сказал наконец Хосе.

«Как все сложно! — думала Марта. — Есть люди, которые уходят и приходят, никого не ставя об этом в известность. Если бы я была мальчишкой, никого бы не удивляло, что мне надо уходить по утрам. Никто бы слова не сказал, если бы я вдруг завербовалась в армию, как садовник Чано. Может быть, я убежала бы из дому, как Пабло».

Когда они подъехали к усадьбе, лицо ее было задумчиво. Им навстречу вышла Пино. Свет из столовой обрисовывал ее темный силуэт.

— Вы вместе?!

Ее почему-то поразило, что Марта приехала в машине вместе с Хосе.

— Мы встретились случайно…

Пино не ответила. Она вернулась в столовую, где стол был уже накрыт к ужину. Хосе, который с тех пор, как Чано отправился на фронт, сам отводил машину в гараж, вошел позже, потирая руки.

— В чем дело?

Хосе хотел, чтобы жена встречала его приветливой улыбкой. Но бледное лицо Пино было надутым.

— Не подходи ко мне!

Хосе посмотрел на Марту. Она сидела, безразличная к окружающему. Он обернулся к жене. Сердито спросил:

— Могу я наконец узнать, что тут происходит? Могу я узнать, почему, когда я возвращаюсь с работы, меня встречают кислые лица?

Пино повернулась к нему, дрожа от злости:

— Да, можешь! Можешь… Мне опротивело, понимаешь, опротивело. Опротивело жить здесь, опротивело, что ты не обращаешь на меня внимания, опротивело, что ты принимаешь своих родственничков, а меня не пускаешь даже маму повидать… Что я заперта тут с сумасшедшей, а ты со своей дорогой сестричкой раскатываешь на моей машине!..

Марта удивленно посмотрела на Пино. Но ничего не сказала. Она уже привыкла не вмешиваться. Пино подошла к ней.

— Я ненавижу тебя, дура, ненавижу! Видеть тебя не могу! Торчит тут у меня на глазах целые дни и посмеивается!.. Попробуй мне еще посмеяться!

Обезумев от ярости, Пино судорожно вцепилась в кувшин с цветами, словно собираясь швырнуть его Марте в голову. Хосе перехватил ее руку. Служанки выглянули из кухонной двери и тут же скрылись.

— Он меня бьет! На помощь! На помощь!

— Никто тебя не бьет, идиотка! — заорал Хосе на жену. — Сядь!

Пино разразилась слезами, потирая онемевшее запястье.

— Из-за какого-то проклятого кувшина с цветами… Нельзя его разбить, видите ли!.. Вот возьму завтра и расколочу об пол!

Слезы душили ее. Они заливали ей лицо, тело колотила дрожь. Как обычно, начались судороги и нервный озноб. Как обычно, голодная Марта вместе с Хосе повела ее наверх, почти волоча по лестнице. Там девочке пришлось сидеть около Пино, пока брат в ванной комнате готовил шприц для укола.

— Не оставляй меня одну… Говори со мной.

Марта говорила. Она сама не знала, откуда берутся у нее эти безразличные слова, текущие поверх ее мыслей. Она рассказывала о школьных событиях, о преподавателе математики, о девочке, которая выпрыгнула в окно во время занятий…

Пино смотрела не нее невидящими глазами. Вдруг она откинула одеяло.

— Дура! Больше говорить тебе не о чем… Какая ты дура! И как ты мне надоела, смотреть на тебя тошно!

Вошел Хосе со шприцем в руке. Он сделал Марте знак отодвинуться. Протирая ваткой руку жены, он заговорил:

— С завтрашнего дня Марта будет уезжать в Лас-Пальмас утром. Тебе не придется видеть ее здесь… Я поговорю с Даниэлем. Днем она будет обедать у них, ничего, они не разорятся. Кроме того, если тебе неприятно, совсем не обязательно, чтобы она ездила со мной в машине. Она может ездить на автобусе. И возвращаться тоже автобусом… Ты довольна?

Пино прижалась щекой к подушке. На ее ресницах висели слезы. Она кивнула чуть заметно.

Позднее все собрались за столом. Пино, немного растрепанная, едва притронулась к еде. Марта молчала, чувствуя, как горячо и ритмично бьется в ее жилах кровь. Хосе неожиданно разговорился. С легкой усмешкой он рассказывал о Даниэле, о том, как он держится в конторе.

— Он похож на таракана.

Из рассказа Хосе, который Пино почти не слушала, Марта узнала, что Пабло уехал на Тенерифе. Так сказали Хосе родные.

— Но он вернется?

— Не знаю, — ответил Хосе. — Какая разница? По-моему, он из тех людей, которые нигде не могут прижиться. Пожалуй, он немного баба. Да, странный тип. Ручаюсь, что жена его поколачивала.

Марта покраснела и промолчала. Она вспомнила чистую пустую комнату, вспомнила, как туда входил вечер. Плащ говорил девочке, что хозяин вернется. Пабло — свободный человек, он может приезжать и уезжать, когда ему вздумается.

— Не знаю, почему я про него вспомнил.

— Он не такой, как ты.

Это сказала Марта, но ее слова потонули в бое часов.

По лестнице спускалась Висента; молчаливая, вызывающая, она прошла через столовую, ни на кого не глядя. Она, конечно, возвращалась из комнаты Тересы. Хосе спросил:

— Марта, ты была сегодня у матери?

— Да, утром.

— Мне кажется, что ты очень мало занимаешься ею, а? Когда ты окончишь свои дурацкие занятия, тебе придется больше помогать Пино. Это твой долг.

Наступило молчание.

— Да… Я знаю.

Марта проглотила слюну и почувствовала, что серая, тяжелая, как свинец, сухая, как песок, жизнь готова задушить, раздавить ее.

Очутившись в своей комнате, она достала маленькую записную книжечку, которую Матильда подарила ей на рождество. Марта привыкла каждый день заносить туда по несколько строк. Дни окрашивались для нее в разные цвета в зависимости от дневных впечатлений, хороших или плохих. Она взялась за карандаш, и перед ее глазами снова запылали пустынные морские сумерки… Жизнь радостно билась в ней. «Красный, пылающий день» — написала она. И сейчас, когда она вспоминала этот день, он действительно казался ей красным, пылающим, горячим, как ее душа.

Выходя из дому, Пабло часто встречал Марту. На тротуаре, идущем вдоль берега, появлялась ее стройная фигурка; Марта шла ему навстречу, перебросив через руку свою куртку, с ученическим портфелем под мышкой. Он не понимал, что она делает здесь в эти утренние часы. Марта всегда говорила ему, что идет в порт посмотреть на корабли, но всегда забывала о своем намерении и возвращалась вместе с ним в центр. Иногда они проходили весь район Сьюдад-Хардин и поднимались в аллею, которая шла верхом параллельно улице Леон-и-Кастильо — в недавно проложенную аллею Чили, пустынную и прекрасную, обсаженную королевскими пальмами.

Пабло любил, гуляя, разговаривать с Мартой. Никогда еще не было у него такого внимательного слушателя. Порой они усаживались на скамью, и Пабло закуривал сигарету.