Исроэл-Иешуа Зингер - Йоше-телок

Вот и сейчас, когда весь город бурлил, он сидел в бесмедреше. Натаскав воды, ровно расставив книги, подобрав и отнеся на чердак вырванный из книги листок, Йоше уселся у порога и стал читать псалмы. В бесмедреше было тихо, все выбежали на шум, и он теперь мог побыть в покое. Никто не приставал к нему, никто не издевался. Он в тысячный раз читал псалмы наизусть, один за другим, с глубоким чувством произносил слово за словом. И вдруг тяжелые, обитые железом двери распахнулись, и не успел Йоше оглянуться, как его уже держали руки — крепкие, сильные руки, сжавшие его, словно клещи.

— Вот он, телок! — со смехом закричали голоса. — Хватайте его!

Юноша уставился на людей полными удивления черными глазами. Но сказать ничего не сказал. Во время чтения псалмов он не прерывался на разговоры. Лишь таращил глаза, которые сделались вдвое больше. Он думал, что это шутка, что над ним издеваются, как это часто делали парни из бесмедреша. Те не раз хватали Йоше, брали в заложники: укладывали на стол и пороли. Они постоянно мучили его. Но такой крепкой хваткой Йоше еще никогда не держали. Он почувствовал на себе чужие руки, увидел чужие лица — незнакомые, разгоряченные, и взмолился, как немой:

— Ну… а… — сказал он. — Ну…

Они не отпустили его, наоборот, один парень снял со штанов солдатский ремень и связал ему руки за спиной. Юноша почувствовал страх и начал защищаться.

— Ай! — крикнул он. — Молитву прервали…

Он думал, что это на них подействует. Но его слова лишь вызвали громкий хохот.

— Вы только послушайте нашего дурачка! — смеялись парни. — Ему, видите ли, нельзя разговаривать, праведнику нашему! С Цивьей тебе тоже нельзя было разговаривать?..

— Никакой он не телок, — гнул свое Авиш, — бык он, не будь я еврей…

Йоше не понимал всех этих разговоров, не знал, как они связаны с ним, но чувствовал, что дело принимает опасный оборот, что это уже не шутка. Слишком много ненависти и злобы было в глазах парней. Он забыл о псалмах и стал кричать:

— Спасите!

Но тут Авиш-мясник так ударил его кулаком в лицо, что кровь потекла у него из носа и изо рта. Завитки черной бородки сразу же слиплись в красные косички. У него потемнело в глазах. Он потерял дар речи. Точно так же Авиш утихомиривал скотину на бойне, если та слишком брыкалась перед убоем: одного удара его кулака в челюсть было довольно.

— За руки, за ноги, — приказал Авиш, — хватайте быка!

Они схватили Йоше и взвалили на плечи так же, как до того — девушку. С безвольно повисшими ногами и руками, с кровью, капающей из носа и рта, он был и впрямь похож на заколотого телка, которого мясники несут с бойни в лавку. Шапочка соскользнула с его головы. Кудрявые волосы, черные как смоль, горели в лучах закатного солнца.

— Поймали, — возвещал Авиш-мясник мощным басом, — поймали Цивьиного быка… несем его к раввину…

За ними бежали мужчины, женщины, дети. Мужчины плевали в Йоше, мальчишки бросали камни, а женщины потрясали кулаками.

— Камнями его забить надо, безбожника, за наших детей! В порошок стереть!

Позади в больших отцовских сапогах бежал мальчик из талмуд торы [142] Талмуд тора — учебное заведение для мальчиков из неимущих семей, которое оплачивала община. , сын бедняка, и нес Йошину перепачканную бархатную шапочку.

Несколько часов бялогурский раввинский суд допрашивал Йоше и ничего не мог от него добиться.

Суд состоял из трех человек. Посредине сидел раввин, по правую руку от него — даен [143] Даен — судья в раввинском суде. реб Шахне, вспыльчивый человек с курносым красным носом; он без конца сморкался в большой красный носовой платок. По левую руку от раввина сидел реб Тевл, торговец лесом; он умел разрешать религиозные вопросы, но не хотел принимать на себя раввинские обязанности. На двух длинных скамьях расселись почтенные горожане и богачи. У стен, у печи жались ремесленники и бедняки. К дверям и окнам прильнули женщины, водоносы и дети.

Суд начал раввин — как всегда, по-доброму.

Как только в комнату внесли Йоше-телка, раввин побледнел.

— Фу! Кровь?! — закричал он. — Это не по-людски, видеть не могу, фу!

Он взял окровавленного Йоше за рукав, отвел в прихожую, где стояла бочка с водой, и сам полил ему на руки из медного ковша.

— Ой, беда, беда, — охал он, отворачиваясь.

От запаха человеческой крови раввину становилось дурно. Он не мог даже смотреть на кровь. Когда юноша вытер лицо полой капоты, реб Мейерл от слабости велел усадить себя на скамью. Йоше остался стоять.

— Йоше, — сказал раввин, — ты предстал перед судом и должен отвечать, когда тебя спрашивают. Я спрашиваю, правду ли говорит реб Куне или же ты чист от греха?

— Не знаю, — ответил тот.

— Как это не знаешь? — переспросил удивленный ребе. — Ты же должен знать правду!

— Я не знаю правды, — тихо сказал Йоше.

Реб Мейерл сдвинул на затылок облезлую шляпу.

— Йоше, — сказал он, — шамес реб Куне обвиняет тебя в тяжком грехе. Если ты чувствуешь, что чист от греха, то должен открыться нам, восстановить свое доброе имя. Если будешь молчать, навредишь сам себе. Святая Тора говорит: промолчать — значит сознаться. Ты знаешь об этом?

— Да.

— А раз так, что ты скажешь на обвинение шамеса реб Куне?

— Ничего.

Реб Мейерлу вдруг стало жарко. Он плохо знал Йоше, только иногда видел в бесмедреше, как тот сидит на пороге и читает псалмы. Поэтому теперь он пристально разглядывал его. Юноша смотрел на реб Мейерла, не сводя с него черных как уголь глаз, и раввину стало не по себе от взгляда Йоше-телка, что-то неясное было в этом городском дурачке. Он даже испугался Йоше и его ответов.

— Кто ты? — вдруг спросил он.

— Не знаю, — ответил Йоше.

Все собравшиеся расхохотались. Реб Мейерлу стало еще жарче.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он себе под нос и замолк.

Видя, что у раввина ничего не выходит, реб Тевл, торговец лесом, сам приступил к допросу — обстоятельно, по-купечески.

— Люди, имейте уважение к суду! Тихо! — Он постучал по столу и начал расспрашивать подсудимого: — Скажи-ка мне, Йоше, откуда ты?

— Отовсюду.

— Зачем ты пришел в наш город?

— Не знаю.

— Чего тебе здесь нужно?

— Ничего.

— Кто ты? Сирота? Или у тебя есть родители? Холостяк или вдовец, не про нас будь сказано? Разведенный человек или, может, у тебя где-то есть жена?

— Я камень, — ответил Йоше.

Люди захохотали еще громче. Реб Тевл даже не пытался сдерживаться.

— Телок, как есть телок, — вслух сказал он, — что с ним разговаривать?

Реб Шахне звучно высморкался, прочистил нос со злым трубным звуком, не предвещавшим ничего хорошего, и сразу же приступил к допросу — сурово, со злостью.

— Отвечай, Йоше, — выкрикнул он, — отрицаешь ли ты перед судом, что ночевал в доме у шамеса реб Куне?