Исроэл-Иешуа Зингер - Йоше-телок

Супруга ребе — разумница, женщина с мужским складом ума — тонким душевным чутьем, что так обострено у болезненных женщин, распознала в речи мужа зависть к свату. Это ударило ее в самое больное место. Она закусила бледную губу и тихо сказала:

— Пусть делает, что хочет, но я моего Нохемче в Галицию не отправлю. Он еще ребенок… Торопиться некуда.

Рахмановский ребе отвечал свату изысканными письмами, что ни слово — жемчужина. При этом он не показывал своей неприязни, а, напротив, осыпал его громкими, преувеличенными титулами и уворачивался от ответа с помощью различных стихов и мудрых поговорок из Геморы.

Оба они, и отец и мать, знали, хоть и не говорили этого, что Нохемче еще слишком рано жениться. Тонкий, стройный, как его отец, нежный, как молоденькая девушка, Нохемче был вдобавок нервным и чувствительным, как и его мать, как и все предыдущие поколения изнеженной знати по материнской линии. К тому же он был увлечен высшими сферами, каббалой. Сколько отец ни увещевал его, сколько раз ни объяснял, что юноше, достигшему бар мицвы, лучше бы выучить лист Геморы, Нохемче не уступал. Он прятался в комнатах, запирался, чтобы ему никто не мешал, и погружался в тайное мистическое учение. Он вообще был со странностями, этот Нохемче. Молчаливый, скрытный, он смотрел по сторонам большими распахнутыми глазами, однако зачастую не видел даже самой малости из того, что происходит вокруг. Нохемче тайком готовился к великим делам. Он читал об Ари [25] Акроним Ицхака Лурии Ашкенази (1534–1572), создателя одного из основных течений каббалы. , создававшем голубей с помощью каббалы, и хотел повторить его чудеса. Кроме того, он часто совершал омовения в микве, выучил наизусть дивные имена ангелов и не раз отказывался от еды.

Отец пытался ему препятствовать. Сам он, человек светский, охотник до удовольствий, сибарит, любитель красивых и приятных вещей, не мог понять замкнутого, скрытного и упрямого сына.

— Знаешь, Нохемче, — говорил он, — дед, блаженной памяти, говаривал, что даже на небе дураков не любят…

Ему страшно не хотелось отправлять сына в Нешаву, к этим горлопанам и святошам. Он боялся, что там мальчик совсем спятит, вырастет дикарем.

Матери Нохемче помолвка тоже была не по душе. Она и без того роняла слезы в шелковый платок каждый раз, когда Нохемче отказывался от еды или бродил как потерянный. К тому же она видела за границей невесту, Сереле. Та уродилась в отца и к тринадцати годам уже была высокой, крупной девушкой с крепкими ногами, копной рыжих волос, здоровыми зубами и даже налитой грудью — у нее, у ребецн, такой груди не было, даже когда она кормила Нохемче. Она это хорошо помнила. Ребецн непрестанно пожирала невесту взглядом, завистливым взглядом утонченной знатной дамы, которая завидует простушке за ее женственность. Она часто приговаривала, чтобы отвести от девушки дурной глаз:

— Тьфу, тьфу, тьфу, — она делала вид, что сплевывает, — чтоб не сглазить.

Ребецн сравнивала Сереле с Нохемче, с утонченным, нежным Нохемче, и ее материнское сердце болело.

— Лишь бы все обошлось благополучно, — бормотала она, — он такой еще ребенок, бедный мой…

Она хотела поговорить с мужем напрямик. Но слишком уж изысканно все было в их доме, слишком мудрено, чтобы называть вещи своими именами. Там друг друга понимали без слов. Ребецн даже отважилась написать письмецо свату о своей привязанности к «ребенку». На прекрасном древнееврейском языке, как ученый муж, она написала ему о Нохемче и закончила письмо стихом из Торы — тем стихом, в котором Иуда говорит брату своему Иосифу, наместнику фараона, о Вениамине, которого Иосиф задержал в Египте: «душа привязана к душе его» — так она закончила свое послание.

Но реб Мейлех даже не захотел читать написанное женщиной.

«Почтеннейший ребе знает, — писал он одному только свату, даже не упомянув о послании ребецн, — почтеннейший ребе знает, — писал он крупными каракулями, точно такими же размашистыми и неуклюжими, как и он сам, с бесчисленными ошибками, описками и недомолвками, — что у нас от дедов ведется обычай не откладывать свадьбу дольше чем на год. А что до раздела „Йойре део“, который жених, чтоб он был здоров, начал изучать со своим наставником, то прерывать учебу нет нужды, потому как, во-первых, в Нешаве, слава Богу, нет недостатка в ученых, а во-вторых, наставник может приехать вместе с женихом — да продлятся его годы — и заниматься с ним в Нешаве столько, сколько сочтет нужным, живя на содержании у ребе».

К письму прилагались золотые часы для жениха, большие тяжелые часы на двойной цепочке, какие носят на толстых животах новоявленные богачи.

Оба свата обманывали друг друга, ругали за глаза, писали преувеличенно любезные письма, и оба сознавали этот обоюдный обман. Но у них не было выбора. Нешавский ребе, неистовый упрямец, настырный человек, не давал свату житья. Он слал телеграммы, гонцов; расторгнуть помолвку было невозможно. Что скажут люди? И Рахмановский ребе, человек спокойный, мягкий, любитель удовольствий и ненавистник страданий, устал от поднятой реб Мейлехом суматохи, сдался и согласился на скорую свадьбу.

— Лучше уж резать пергамент, — сказал он жене, — чем бумагу [26] Взаимные обязательства сторон при помолвке пишутся на бумаге, а брачный контракт — на пергаменте. Расторгнуть помолвку считалось делом более предосудительным, чем развестись. …

Ей, разумнице, не нужно было объяснять, что это значит: лучше развод, чем расторгнутая помолвка.

Ребецн хотела только одного — отложить свадьбу по крайней мере до Субботы утешения [27] Суббота утешения, первая суббота после Девятого ава, дня траура по разрушенному Храму). Перед Девятым ава (первая половина августа) свадеб не играют. Перед этим траурным месяцем идет сфира (см. выше), когда свадьбы запрещены все время, кроме Лаг ба-омера. Суббота утешения — первая суббота после Девятого ава, после нее свадьбы снова разрешаются. Таким образом, Нешавский ребе хочет устроить свадьбу в конце весны, а мать жениха — в конце лета. , чтобы до того успеть съездить за границу на воды вместе с сыном, чтобы он хоть немного окреп, и заодно свозить Нохемче в Вену к профессору, посоветоваться с доктором о ребенке. Но реб Мейлех даже здесь не пожелал уступить.

«Почтеннейший ребе знает, — писал он, — что у нас от дедов ведется обычай справлять свадьбу на Лаг ба-омер».

И свадьбу назначили на Лаг ба-омер.

Вскоре после Пейсаха, за несколько недель до свадьбы, дом Нешавского ребе уже шумел, гудел.

Ешиботники [28] Ешиботник — ученик ешивы, высшего еврейского религиозного учебного заведения. загодя, как всегда перед торжеством, прекратили учебу в бесмедреше, они праздно слонялись вокруг и вели между собой скабрезные разговоры. Но когда ребе уже должен был вот-вот прийти к дневной молитве, они хватались за свои разодранные Талмуды и принимались голосить: «Леймо маснисин де-лой ке-Симхис» — «Предположим, что наша мишна расходится с мнением Сумахуса [29] Вавилонский Талмуд, Бава мециа, 26. Сумахус (Сумхус) бен Йосеф — танай шестого поколения, ученик рабби Меира. ».