Альфред Жарри - Убю король и другие произведения

Жарри не выдержал первого же серьезного жизненного испытания. Самолюбивый, гордый и ранимый, нуждающийся в опоре и покровительстве, сохранивший мироощущение пятнадцатилетнего вундеркинда (на вопрос Рашильд: «Верите ли вы в Бога?» он вполне серьезно ответил: «Да, мадам, поскольку для того, чтобы создать такого человека, как я, нужен Бог»), Жарри рассчитывал на немедленное и безусловное признание своей пьесы и своего таланта. Не пожелав расстаться с отроческим мироощущением, он попытался войти в «мир взрослых» на правах завоевателя — не подчиниться ему, а подчинить его себе. Постановка «Убю короля» обернулась крахом такой попытки, а реакция Жарри — реакцией «обиженного ребенка»: противопоставив себя «всему свету», он надел защитную «маску Убю» и сделал из нее средство холодного террора против окружающих; и если поначалу, когда Жарри владело простое желание задеть публику, маска еще не срослась с лицом [24] Однажды, рассказывает Стюарт Мерриль, в гостях у каких-то буржуа хозяйка, наслышанная об экстравагантных выходках Жарри и с нетерпением их ожидавшая, в конце концов не выдержала и наклонилась к нему: «Послушайте, сударь, в вас нет ровным счетом ничего особенного; мне сказали, что вы такой необыкновенный, такой неприличный, а вы ведете себя как совершенно воспитанный человек». — «Срынь! — взвился Жарри. — Принесите мне баранью ногу или, трах-тебе-в-брюх! Я вам всем здесь головы пооттяпаю!» — и, ухватив кусок обеими руками, смачно чавкая, он обглодал ногу до кости — к неописуемому удовольствию хозяйки и ее гостей. , то вскоре он перестал играть в «Папашу Убю», а стал им — стал собственной маской. Страшное заключалось в том, что, превратив свое существование в перманентный эпатаж, а «дни и ночи» — в непрерывный алкогольный эксцесс [25] «День Жарри начинался с того, что он поглощал два литра белого вина; между десятью и двенадцатью часами следовали друг за другом три порции абсента; за обедом он запивал рыбу или бифштекс красным или белым вином, чередуя его с новыми порциями абсента. Днем — несколько чашек кофе, сопровождавшихся рюмками водки или коньяку, названия которых я позабыла, причем вечером, за ужином, он еще был в состоянии выпить не меньше двух бутылок виноградного вина, неважно, хорошего или плохого» ( Rachilde . Ор. cit., р. 180). В последние годы жизни, не довольствуясь алкогольным допингом, Жарри пил жидкий эфир. , который сделался неотъемлемым элементом маски и средством агрессии [26] В мае 1897 года во время литературной вечеринки в одном из кафе Жарри выстрелил из револьвера в своего приятеля Кристиана Бека (в беллетризованной форме этот эпизод описан Андре Жидом в романе «Фальшивомонетчики» (III, 7), причем, в отличие от остальных персонажей, Жарри выведен у Жида под собственным именем); в апреле 1905 года, также во время товарищеского ужина, выстрелив в скульптора Маноло, Жарри спокойно заметил: «А ведь здорово получилось — совсем как в романе! вот только за выпивку я позабыл заплатить». , Жарри тем самым отправился на добровольную встречу со смертью.

Разрыв с Люнье-По был лишь сравнительно поздним симптомом тех неблагополучных отношений, которые исподволь складывались у Жарри с символистским литературно-художественным «истеблишментом». С Реми де Гурмоном Жарри поссорился еще в сентябре 1895 года, покинув журнал «Имажье»; таким образом, он не только утратил возможность попасть в «Книгу масок» (изданную Гурмоном в 1896 и переизданную в 1898 году) рядом с такими знаменитостями, как Гюисманс, Малларме или Верлен, но и лишился серьезной поддержки в редакции «Меркюр де Франс» (попытка издавать собственный журнал — «Периндерион» [27] Бретонское слово «perhinderion» означает «прощение». Так называется один из религиозных праздников в Бретани. — закончилась неудачей: вышло всего два номера — в марте и июне 1896 года). Альфред Валетт, с первого дня с трудом выносивший «невыносимого» Жарри, признававший за ним лишь талант «ассимиляторства» и «обезьянничанья», гораздо больше ценил в нем дарование рыболова, с которым можно было скоротать часок-другой на берегу Сены. Рашильд, со своей стороны, питая к Жарри нечто вроде «материнских чувств», так и не смогла преодолеть неприязнь к его выходкам, достойным «взбесившейся обезьяны».

В целом литературная «среда» терпела — иногда не без мазохистского удовольствия — мрачные розыгрыши и висельный юмор [28] Вот соответствующий анекдот: однажды сторож городского морга заметил, что в его заведение изо дня в день является некий странный субъект и часами, не отрываясь, разглядывает мертвые тела, закусывая между делом хлебом и сыром. «Я вам скажу, господин комиссар, — охотно объяснил Жарри вызванному полицейскому чину, — я тут на днях собираюсь совершить преступление. Так вот, я хожу сюда, к трупам, на тренировку — готовлюсь к тому печальному мгновению, когда встречусь один на один со своей жертвой!» Жарри, относясь к нему со смесью раздражения, сочувствия, брезгливой насмешки и снисходительной жалости. «Ах, скверный! ах, жестокий! ах, уморительный! ах, потешный! ах, глупый! ах, отвратительный! ах, прелестный человечек!» — так отозвался о нем Эмиль Верхарн.

Литературный взлет Жарри не состоялся, и его жизнь покатилась под уклон. Валетт отказался печатать его «невразумительные» и «убыточные» сочинения, и роман «Дни и ночи» (1897) стал последним произведением Жарри, вышедшим под маркой «Меркюр де Франс». Что касается книги «Деяния и суждения доктора Фаустролля, патафизика», которую Жарри закончил в 1898 году, то до конца жизни он так и не сумел найти для нее издателя.

В самом конце 1898 года выходит в свет «Альманах Папаши Убю» на 1899 год, а пять месяцев спустя — «Любовь безраздельная» (в виде факсимильно воспроизведенной рукописи); в сентябре 1899 года он заканчивает «Убю закованного», который будет опубликован издательством «Ревю бланш» под одной обложкой с «Убю королем» в 1900 году.

В январе 1901 года выходит второй «Альманах Папаши Убю», а в декабре Жарри заканчивает последнее свое крупное произведение — роман «Суперсамец», вышедший в январе 1902 года в издательстве «Ревю бланш».

Последние семь лет жизни Жарри — это годы его быстрого и едва ли не сознательного самоуничтожения. Впрочем, временами он пытается сопротивляться самому себе (в поисках заработка сотрудничает в некрупных журналах и газетах, покупает крохотный участок земли и сооружает на нем столь же крохотное — 3,69×3,69 метра — жилище, строит литературные планы, силится закончить роман «Драконша» и оперетту-буфф «Пантагрюэль»), но безуспешно. Ему становится все хуже и хуже — и физически, и морально, и материально. Опутанный долгами, он то безвылазно сидит в своей столичной квартирке («без огня», «с промокшими ногами»), то мечется между Парижем и Лавалем — и беспрестанно пьет абсент и эфир. Кризис наступает в мае 1906 года: тяжело больной, уверенный, что находится при смерти, Жарри составляет завещательное распоряжение и исповедуется, однако, к собственному удивлению, неожиданно выздоравливает. Впрочем, это лишь временное улучшение, которое не может отвратить конец.