Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты

На вскопанной земле лежала, извиваясь, блестящая змейка.

— Гром и молния! Эй, парень! Убей змею! — крикнул колдун.

Тут только Эдгар увидел у своих ног пресмыкающееся. Он бросил кирку и схватил лопату.

— Убей же ее, черт возьми! Скорее! — вопил Данже.

Эдгар беспорядочно стукал по земле лопатой. Змея исчезла.

— Горе вам! — заревел Данже. — Вы упустили стража, приставленного к сокровищу. Ну и дурак же я был, что связался с таким остолопом! Вы не представляете себе, какой опасности мы подвергаемся. А вдобавок, клад может опуститься, уйти глубоко в землю! Наденьте мундир, скорее!

Эдгар разделся, натянул узкие рейтузы, поспешно набросил на плечи красный мундир с золотым шитьем, надел треуголку, украшенную перьями, и взял шпагу. Данже Доссу выскочил из ямы.

— Выше держите шпагу, черт возьми! — приказал он. — Я заставлю змею вернуться! Я обезврежу мертвеца, который притаился в доме.

Он вручил лейтенанту огромную свечу и зажег ее. Эдгар стоял неподвижно, как статуя императора Дессалина на Марсовом поле, подняв шпагу к небу, все более мрачному, все более грозному.

— Не шевелитесь!.. Когда появится змея, ударьте ее шпагой. Главное, не промахнитесь!..

Данже Доссу стал жечь чертову смолу, полил землю странно пахнувшей жидкостью, прочитал гортанным голосом заклинания и помолился святому Экспедиту. Под конец он с недовольной гримасой тряхнул головой.

— Ждите меня здесь, — сказал он резко. — Пока черная бабочка находится в доме, змея не дастся нам в руки... Я пойду погляжу. Не уходите отсюда, не шевелитесь, даже если молния ударит у ваших ног! Крепко держите свечу и шпагу, и ничего с вами не случится. Теперь вы предупреждены.

Эдгар проверил, правильно ли он стоит, шире расставил ноги, судорожно сжал свечу и поднял шпагу высоко над головой. Данже схватил свой мешок и направился к дому, широко шагая.

Было душно, в воздухе чувствовалась гроза, которая никак не могла разразиться. Измученный, весь в поту, Эдгар делал отчаянные усилия, чтобы не упасть в яму. Мысли его разбегались, он уже не владел собой. У крыльца Данже Доссу оглянулся на оставленного им часового: тот стоял в своем нелепом мундире, со шпагой наголо, освещенный мерцающим пламенем свечи.

Войдя в дом, колдун остановился, чутко прислушался. Затем он подошел к двери спальни и неслышно повернул дверную ручку: Мариасоль лежала лицом к стене, накрыв голову простыней. Колдун крадучись приблизился к кровати. Мариасоль резким движением откинула простыню и увидела голого до пояса Данже Доссу, склонившегося над ней. Она хотела крикнуть, но не успела.

— Только крикни, задушу! — прошептал он.— А если хоть словом обмолвишься лейтенанту, вы оба погибнете, и он и ты!

Он повалился на нее и жадно приник к ее рту губами.

Изнемогая от усталости, от нервного напряжения, лейтенант все стоял на часах возле ямы в своем расшитом мундире. Медленно текло время. Колдун не возвращался. Эдгар еще никогда не испытывал такого нервного возбуждения. Он смотрел на густую черноту неба... От всех этих одуряющих запахов у него кружилась голова. Он дрожал как в лихорадке. Однако странное оцепенение, сковавшее вначале его волю, мало-помалу проходило. Избавился он и от страха, но усталость все усиливалась. Скоро начнет светать... Что делает Данже Доссу в доме? Эдгар Осмен не узнавал себя. Черт возьми! Как мог он подчиниться колдуну! Дальше терпеть нельзя! Надо притащить сюда этого проходимца и потребовать, чтобы он немедленно откопал клад. Довольно играть комедию!.. Если золото действительно спрятано в земле, надо под угрозой оружия заставить колдуна добыть его! Эдгар опустил шпагу — ничего не произошло. Он вытер потный лоб, с минуту колебался, потом опрометью бросился к дому.

Войдя в гостиную, он с удивлением увидел, что колдуна там нет. Неужели подлец одурачил его? Оставил стоять на часах возле ямы, а сам удрал? Быть этого не может! Вероятно, он в столовой. Но и в столовой было пусто. Эдгар хотел уже выйти во двор, как вдруг сердце его дрогнуло от внезапной тревоги. Он толкнул дверь в спальню и увидел Данже Доссу, почти скрывавшего своим мощным телом обнаженную Мариасоль, потерявшую сознание в его объятиях. Лейтенант испустил крик, похожий на рычание. Данже Доссу вскочил на ноги, схватил мешок, пригнувшись к полу, бросился на лейтенанта и со страшной силой ударил его головой прямо в лоб. Затем мигом подобрал свою одежду и выскочил на улицу.

Эдгар недвижно лежал на полу. Мариасоль, распростертая на кровати, казалась мертвой.

Волнение никак не могло улечься в столице; все были взбудоражены — и народ, и интеллигенция, и мелкая буржуазия. Пьер Румель мужественно выступил в печати против кампании насильственного отречения. Отвечая ему, преподобный отец Блуассен, человек на редкость ограниченный и непоследовательный, закусил удила. Этот бездарный писака, виднейший представитель гаитянской церкви, изрекал ложь и полуистины с упоением старого петуха, убежденного в том, что от его «кукареку» ночь сменяется днем. «Фаланга» — орган высшего духовенства — изобиловал сумбурными статьями, в которых неуклюжая германская ученость сочеталась с хитроумными доводами иезуитов. К сожалению, эта дискуссия всколыхнула только «прогрессивную интеллигенцию». Не было сделано ни одной серьезной попытки внести организованность в стихийное движение народных масс города и деревни, боровшихся среди полной неразберихи. Конечно, количество промышленных рабочих в стране было еще невелико — в этом и заключалась основная ее беда, но все же в Гаити насчитывалось несколько тысяч пролетариев, готовых встать на защиту своих требований, а также требований полупролетариата предместий и крестьянских масс.

По правде говоря, интеллигенция ничего не делала, чтобы объединиться с народом, и все ее похвальные усилия, все теоретические споры были и останутся бесплодными, пока люди умственного труда не научатся вести борьбу в тяжелых условиях родной страны. Как им создать действенную организацию, если они не желают выйти за пределы буржуазных кварталов, приютившихся под сенью благоуханных садов? Когда-нибудь им все же придется уйти оттуда и углубиться в лабиринт кривых улочек Бреа, Муравейника, Свиной Дыры и Болосса, ибо реальна лишь та работа, которая ведется в самой гуще народа. Но интеллигенция пока не вступила на этот путь, и еще долгое время безграмотный народ Гаити будет брести ощупью, повинуясь стихийному революционному порыву, этому наследию своей замечательной истории. Итак, идеология оставалась сама по себе, а народ сам по себе, в ожидании случая, который сблизит их.

Кампания насильственного отречения проходила теперь по всей стране, вызывая гневные протесты населения. В Дельмассе за ранней обедней в воскресенье неожиданно началась стрельба, священник едва уцелел, а из-за паники, охватившей прихожан, много человек было ранено. Несколько других церквей и часовен подверглись поруганию. Поднявшаяся из глубин волна возмущения против фанатичного бретонского духовенства прокатилась по всей стране. Хотя беспорядочно, неорганизованно, народ все же сказал свое веское слово. А тем временем ГАСХО вводило в действие свой тяжеловесный аппарат. Недовольство правительством росло. История двигалась вперед — как всегда медленно, но неуклонно.