Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты

— Выведи меня отсюда, сейчас же, или я размозжу тебе голову!..

Женщина до того оторопела, что даже не вскрикнула. Карл сдавил ей голову так, что кости затрещали. Она встала — глаза у нее вылезали из орбит — подошла к стене, приподняла драпировку и отодвинула ногой задвижку, находившуюся у самого пола. Открылся невидимый до сих пор выход. Карл стискивал ей голову все сильнее. Они прошли через вторую комнату, затем через третью...

Конь Карла был по-прежнему привязан к тыквенному дереву. Не выпуская женщину из тисков, он подошел вместе с ней к лошади и, повалив на землю свою тюремщицу, вскочил в седло. Нещадно пришпоривая коня, Карл пустил его во весь опор. Он не скакал, а буквально летел. Позади поднялась тревога, слышались громкие крики. Припав к гриве коня, Карл несся вперед, перескакивая через все препятствия.

Грузовики остановились возле рынка.

— Куда едете?

— В Сосновый Бор... на рубку леса, так нам сказали... Да, да, работать на белых.

— А на кой черт им лес?

Рабочие не знают этого. Да и какое им дело?.. Нанимая их, белый человек говорит: «Рубите лес!»

Люди рубят лес, хозяин платит им за труд, и если он слышит от них: «Спасибо, белый человек», — то лишь потому, что они хорошо воспитаны.

В «цветных» странах белые люди всегда зарабатывают слишком много. Когда они платят нам пять долларов, то, значит, заработали нашим горбом не меньше пятисот. А что нам остается делать? Перетаскивать тяжести на рынке в Круа-де-Боссаль, продавать лотерейные билеты промотавшимся господам без рубашки под пиджаком, играть в «красное и черное» в вонючих притонах Нан-Пальмиста, торговать горячими пирожками, леденцами или сигаретами поштучно, дремать на солнышке, грезя о недосягаемом обеде, и, наконец, первого января лезть на призовую мачту, густо смазанную салом?..

— Как зовут белого, на которого вы будете работать?

— Его зовут ГАСХО!

— ГАСХО? Вот оно что! Значит, это белый человек? Верно, какой-нибудь проходимец!

— Разве проходимцы меньше платят?..

— Да нет, не в том дело! Просто ГАСХО — какое-то чудное имя!

— А нам-то разве не все равно, какое у него имя и кто он — голландец, американец или швед?.. Все белые одинаковы — вор на воре! Как бы их там ни звали!..

— Дурачье! ГАСХО — вовсе не имя, — так компания называется!

— Господи Иисусе!.. По мне, в тысячу раз лучше иметь дело с одним хозяином! Работать на компанию куда страшнее, — ведь тогда у хозяина нет лица. Прижмет тебя белый человек да еще болтает, будто это не по его вине, а по вине компании... Работал я, к примеру, у Ж.-Г. Уайта...

Грузовики были битком набиты молодыми парнями, которые говорили без умолку. Чем же еще заняться в дороге? Вот все и чешут языки. За грузовиками следовал одышливый автобус. В нем ехали торговки и «манолитас», трещавшие, как попугаи в лесу, — дешевые потаскухи, которые везли с собой все свое хозяйство и наряды, необходимые для украшения своих поблекших прелестей. Вереница машин остановилась на углу рынка. Провизию покупали нарасхват. Рабочие буквально набрасывались на сухари и на лепешки из маньоковой муки. Ведь в лесу ничего не достанешь, и, если не хочешь сразу стать должником этой стаи жадных сорок, следовавшей за лесорубами, лучше запастись едой на всю наличность. Радуясь удаче, крестьянки выбежали с рынка и окружили машины. Было уже три часа дня, но жара все не спадала. Даже наоборот. Время от времени раздавался оглушительный грохот. Согласно древнему обычаю, так отмечали жители торжественную церковную службу в страстную пятницу. Каждые четверть часа взрослые и дети хватали старую кастрюлю, жестянку, банку, — словом, все, что могло звенеть, греметь, стучать, и поднимали невероятный шум, от которого гул стоял в ушах. Ведь мы вспоминаем страсти Христовы!.. Разве не сказано в Писании, что в этот день гремел гром и молнии бороздили небо, что тьма была по всей стране до девятого часа, что земля сотрясалась и камни рассеклись, а завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу?.. На перекрестках мальчишки взрывали смесь поташа и серы. Хлоп! Удар каблуком по двум камням, между которыми лежала эта смесь, и готово! Да здравствует страстная неделя!.. Люди ели овощи, вареных лангустов, вяленую рыбу, а некоторые даже лакомились за обедом тунцом в масле! Надо же отметить страстную пятницу! Это большой праздник!..

Высокий парень торговался с Жуаез Питу, которая никак не хотела уступить дешевле гроздь бананов. К ним подошла Клемезина Дьебальфей. Бананы, в сущности, принадлежали старухе Клемезине, она лишь на минутку отлучилась, доверив свою торговлю Жуаез Питу. Клемезина внимательно посмотрела на парня.

— Да ведь это Кармело!.. Сынок Теажена Мелона!.. Святая Мария! Как, мальчик, неужто ты меня не узнал?..

— Мамаша Кле!.. Ну, понятно, я узнал тебя! Мне очень хотелось встретить кого-нибудь из наших... Как здоровье отца? Я еду работать! Вернусь в субботу на будущей неделе! В субботу!..

Пора было отправляться. Водитель давал оглушительные гудки. Рабочие, беспорядочно толкаясь, полезли в кузов грузовика.

— Кармело, малыш! Завтра праздник в Ремамбрансе. Смотри приходи!.. Не то святые разгневаются. Эй, Кармело, дитя мое! Не забывай своих!..

Кармело прыгнул в грузовик, который уже тронулся.

— Приду, если отпустят! Не беспокойся, мамаша Кле!.. Во всяком случае, приду, как только удастся...

Грузовик удалялся. Кармело и мамаша Кле обменялись еще несколькими словами, стараясь перекричать шум моторов. Жуаез Питу бросилась вдогонку за машиной, обхватив обеими руками гроздь бананов.

— А ну, кума, поддай жару! Быстрей! Быстрей!

Толпа подбадривала новоявленную спортсменку.

Жуаез бежала что есть мочи. Она приближалась. Догонит? Нет, не догонит... Как бы не так!.. Она напрягла последние силы и, сделав отчаянный прыжок, догнала грузовик и протянула бананы Кармело. Гром аплодисментов и крики одобрения встретили этот рекорд.

Наступила страстная суббота. В затянутых черным залах святилища Ремамбрансы служба закончилась на заре молитвами, возносимыми святым угодникам. Семьи, бывавшие здесь из поколения в поколение, рассаживались по местам, отведенным им в ограде храма, чтобы присутствовать на праздновании пасхи. Собрались все благочестивые дети старинной Ремамбрансы: они пришли в своей лучшей одежде, с запасом еды на несколько дней, пришли с неотвязной своей нищетой, но глаза их были полны надежды и солнца. Мужчины разговаривали, подперев щеку кулаком; на них были просторные блузы с тщательно заглаженными складками, голубые спереди и синие на спине, широкополые шляпы с высокой конической тульей, засученные до колен штаны и красные кожаные сандалии на босу ногу. Детвора пищала и резвилась во дворе около больших костров, на которых варилась густая похлебка. Женщины с трубками в зубах бранили детей и присматривали за своим скудным обедом — кашей, овощами без мяса и бобами под соусом. Громко звучали радостные крики, смех...