Н. И. Уварова - «Рождественские истории». Книга первая. Диккенс Ч.; Лесков Н.

– Не в замужнюю, надеюсь? – спросил Снитчей с особенным выражением.

– Разумеется, нет.

– Уж не в одну ли из дочерей доктора Джеддлера? – воскликнул Снитчей, вдруг облокотившись на колени и выдвинувши лицо по крайней мере на аршин вперед.

– Да, – отвечал клиент.

– Но ведь не в меньшую? – продолжал Снитчей.

– В меньшую, – отвечал клиент.

– Мистер Краггс, – сказал Снитчей, успокоившись, – позвольте мне еще щепотку; благодарю вас. Очень рад объявить вам, мистер Уарден, что из этого ничего не выйдет: она дала уже слово, она сговорена. Вот товарищ мой может вам это подтвердить. Это дело вам известно.

– Известно, – повторил Краггс.

– Может быть, и мне оно известно, – спокойно возразил клиент, – да что ж из этого? Вы живете в свете: неужели не случалось вам слышать, что женщина переменила свои мысли?

– Не спорю, – сказал Снитчей, – случались жалобы на вдов и старых дев за нарушение данного слова; но в большей части таких судебных случаев…

– Судебных случаев! – нетерпеливо прервал его клиент. – Не говорите мне о судебных случаях. Примеров так много, что они составят книгу гораздо попространнее всех ваших сводов. И кроме того, неужели вы думаете, что я прожил у доктора целых шесть недель по-пустому?

– Я думаю, сэр, – заметил Снитчей, важно обращаясь к своему товарищу, – что из всех несчастных случаев, которыми мистер Уарден обязан своим лошадям, – а этих случаев, как всем нам известно, было не мало, и стоили они ему не дешево, – самым несчастным, если он поет на этот лад, окажется тот, что он упал с седла у докторского сада, где сломал себе три ребра и ключицу и получил Бог знает сколько контузий. Нам ничего такого и в голову не приходило, когда мы услышали, что он выздоравливает, при помощи доктора, у него в доме. А теперь дело принимает дурной оборот, сэр, дурной, очень дурной. Доктор Джеддлер наш клиент, мистер Краггс.

– И Альфред Гитфильд тоже вроде клиента, мистер Снитчей, – сказал Краггс.

– И Мейкль Уарден нечто вроде клиента, – заметил их беспечный собеседник, – даже не дурной клиент: он делал глупости лет десять или двенадцать сряду. Теперь, конечно, крылья подрезаны, перья с них общипаны и сложены вот в этом ящике, – и он решился остепениться и образумиться. В доказательство чего Мейкль Уарден намерен, если можно, жениться на Мери, дочери доктора, и увезти ее с собою.

– Действительно, мистер Краггс… – начал Снитчей.

– Действительно, почтенная Компания, мистер Снитчей и Краггс, – прервал его клиент, – вы знаете ваши обязанности относительно клиентов, то есть очень хорошо знаете, что вовсе не обязаны вмешиваться в дело любви, которое я принужден вам доверить. Я не намерен похитить ее без ее согласия. Тут нет ничего противозаконного. Я никогда не был близким другом мистера Гитфильда, и, следовательно, не изменяю ему. Мы любим одну и ту же девушку, и я ищу, сколько могу, взаимности, так же как и он ее искал.

– Это ему не удастся, мистер Краггс, – сказал Снитчей, очевидно встревоженный, – никак не удастся, сэр. Она любит мистера Альфреда.

– Любит? – спросил клиент.

– Она любит его, мистер Краггс, – повторил Снитчей. – Я не даром прожил в доме у доктора шесть недель.

– Несколько месяцев тому назад, и сначала сам это подозревал, – заметил клиент. – Да, она действительно любила бы его, если бы это зависело от ее сестры; но я наблюдал за ними: Мери избегала всякого случая произнести его имя и говорить об этом предмете; малейший намек очевидно огорчал ее.

– От чего это, мистер Краггс, знаете вы? От чего это, сэр? – спросил Снитчей.

– Наверное, не знаю от чего, хотя и можно бы отыскать правдоподобные причины, – сказал клиент, улыбаясь вниманию и замешательству в блестящих глазах Снитчея и осторожности, с какой он вел разговор, стараясь разведать все обстоятельства дела, – однако же, это так. Она была очень молода, когда дала слово (не уверен даже, можно ли это принять за обязательство); может статься, она раскаялась после, может статься, – это похоже на хвастовство, но клянусь вам, я говорю вовсе не из желания похвастать, – может статься, она влюбилась в меня, как я влюбился в нее.

– Хе, хе! мистер Альфред, – вы помните, мистер Краггс, – он товарищ ее детства, – сказал Снитчей с принужденным смехом. – Они почти вмести выросли.

– Тем вероятнее, что все это ей, может быть, наскучило, – спокойно продолжал клиент, – и что она не прочь от новой любви нового любовника; явился же он при романических обстоятельствах; про него идет молва, что жил он весело и беспечно, не обижая других, а в глазах деревенской девушки это имеет свою прелесть; к тому же, он молод, не дурен собою, – это опять может показаться вам хвастовством, но клянусь вам опять, я говорю вовсе не из желания похвастать, – да, молод и не дурен собою, так что перещеголяет, может быть, самого Альфреда.

Этого нельзя было отрицать; Снитчей уверялся в том, взглянувши на Уардена. В беспечной наружности его было что-то неподдельно грациозное и приятное. Красивое лицо его и стройная фигура невольно пробуждали мысль, что все в нем могло быть гораздо лучше, если бы он захотел, и что, взявшись за дело, за что-нибудь серьёзное (чего с ним до сих пор не случалось), он выказал бы очень много энергии и ума.

– Опасный повеса, – подумал проницательный адвокат.

– Теперь заметьте, Снитчей, и вы, Краггс, – продолжал Уарден, поднявшись с места и взяв их за пуговицы, так чтобы никто из них не мог ускользнуть, – я не спрашиваю у вас никакого совета. Вы в этом деле решительно не должны брать ничью сторону; тут нечего вмешиваться таким степенным людям, как вы. Я в немногих словах изображу вам мое положение и мои намерения, а потом предоставлю вам позаботиться о моих денежных обстоятельствах как можете получше, потому что если я убегу с прекрасною дочерью доктора (надеюсь, что это мне удастся, и что под ее влиянием я сделаюсь другим человеком), так разумеется, мне понадобится больше денег, нежели одному. Впрочем, переменив образ жизни, я скоро поправлю мои дела.

– Я думаю, лучше не слушать всего этого, мистер Краггс, – сказал Снитчей, взглянув на него через клиента.

– Я тоже думаю, – отвечал Краггс, но оба слушали внимательно.

– Можете не слушать, – возразил Уарден, – но я все-таки буду продолжать. Я не намерен просить согласия у доктора: он не даст его, – я не думаю, чтобы я был перед ним виноват, не говоря уже о том, что он сам называет все это вздором, я надеюсь избавить дочь его, мою Мери, от события, которое, я знаю это, ужасает и огорчает ее, то есть от новой встречи со старым любовником. Нет ничего вернее, как то, что она боится его возвращения. Все это ни для кого не обидно. Меня преследуют так жарко, что я веду жизнь летучей рыбы, – выгнав из собственного своего дома, из собственных владений, принужден проживать тайком; впрочем, и дом и земли, да еще и с значительною прибавкою, опять поступят в мое владение, как сами вы знаете и говорите; а Мери, по вашим же осторожным и основательным расчетам, будет через десять лет, называясь мистрис Уарден, богаче, нежели называясь мистрис Гитфильд. Не забудьте, в заключение, что она ужасается его возвращения, и что ни он, ни кто-либо другой не может любить ее сильнее моего. Кто ж тут потерпит несправедливость? Дело чистое. Мои права ничем не хуже его, если она решит в мою пользу; а я только ее признаю в этом деле судьею. Вы не хотите знать ничего больше, и я ничего больше не скажу вам. Теперь вам известны мои намерения и потребности. Когда должен я уехать?