Томас Гарди - Мэр Кестербриджа

— Нельзя не делать скидку на случайности, неизбежные в большом деле, — сказал он. — Необходимо помнить, что как раз во время сбора урожая погода стояла такая скверная, какой мы много лет не видывали. Однако я принял меры, чтобы помочь беде. Мое дело слишком разрослось, и я не могу справиться один, без помощников, а потому я дал объявление, что ищу опытного человека, который взял бы на себя хлебные дела. Когда я такого найду, вы сами увидите, что подобные ошибки больше не повторятся и дело наладится.

— А что вы намерены делать, чтобы вознаградить нас за понесенный урон? — осведомился вопрошавший, очевидно пекарь или мельник. — Замените хорошим зерном проросшее, которое все еще у нас на руках?

При этих словах лицо Хенчарда еще более помрачнело, и он отхлебнул воды из стакана, словно желая успокоиться или выиграть время. И, вместо того чтобы прямо ответить, он холодно сказал:

— Если кто-нибудь скажет мне, как превратить проросшую пшеницу в хорошую, я с удовольствием приму ее обратно. Но это невозможно.

Больше Хенчард ничего не намерен был говорить. Произнеся эти слова, он сел.

За последние минуты к группе у окна присоединились новые лица, — в том числе почтенные лавочники со своими подручными, которые, закрыв на ночь ставни, вышли подышать воздухом; были и люди рангом пониже. Среди пришедших выделялся мужчина, явно нездешний, — еще совсем молодой и внешне необычайно приятный; он держал в руке дорожную сумку из цветастой ковровой ткани, из какой обычно делались такие вещи в те времена.

Был он белокур, румян, худощав, с блестящими глазами. Если бы его появление не совпало с разговором о зерне и хлебе, быть может, он прошел бы не задерживаясь или остановился бы на минуту, чтобы только бросить взгляд в окно, а в таком случае и не произошло бы всего того, о чем пойдет речь. Но предмет разговора словно приковал его к месту, и он шепотом задал несколько вопросов стоящим рядом и стал прислушиваться.

Услыхав заключительные слова Хенчарда: «Это невозможно», он не удержался от улыбки, достал записную книжку и при свете, падавшем из окна, набросал несколько слов. Он вырвал листок, сложил его, надписал имя адресата и хотел было бросить в раскрытое окно на обеденный стол, но, подумав, стал пробиваться сквозь толпу зевак к двери гостиницы, где стоял, лениво прислонившись к косяку, один из лакеев, ранее прислуживавших за столом.

— Сейчас же передайте это мэру, — сказал он, протягивая наспех нацарапанную записку.

Элизабет-Джейн видела это и слышала его слова, которые привлекли ее внимание не только смыслом своим, но и акцентом, чуждым в этих краях. Акцент был необычный, северный.

Лакей взял записку, а молодой незнакомец продолжал:

— И не можете ли вы указать мне какую-нибудь приличную гостиницу, которая была бы подешевле этой?

Лакей равнодушно посмотрел вдоль улицы.

— Говорят, «Три моряка» вот тут неподалеку — хорошее место, — вяло отозвался он. — Но я сам никогда там не проживал.

Шотландец — очевидно, это был шотландец — поблагодарил его и побрел по направлению к упомянутым «Трем морякам», явно более озабоченный вопросом о гостинице, чем судьбой своей записки, после того как рассеялось мимолетное побуждение написать ее. Пока он медленно шагал по улице, лакей отошел от двери, и Элизабет-Джейн не без любопытства увидела, как он принес записку в столовую и подал мэру.

Хенчард небрежно взглянул на нее, развернул одной рукой и пробежал глазами. Впечатление, которое она произвела, было совершенно неожиданным. Раздраженное, хмурое выражение, не покидавшее его лица с той минуты, как был затронут вопрос о его хлебных сделках, изменилось, уступив место напряженному вниманию. Он медленно прочел записку и погрузился в думы, не мрачные, но напряженно сосредоточенные, как человек, захваченный какою-то идеей.

К тому времени тосты и речи уступили место песням; о пшенице было окончательно забыто. Мужчины, жестикулируя, рассказывали друг другу веселые истории, которые вызывали громкий смех, доходивший до того, что лица сводила судорога. У иных был такой вид, точно они не знали, как и зачем здесь очутились и как теперь доберутся домой, и они продолжали сидеть с дурацкими улыбками. Широкоплечие крепыши стали походить на горбунов; люди, державшиеся с достоинством, утратили свою осанку, как-то странно согнулись и скособочились; головы тех, кто пообедал с чрезмерной основательностью, почему-то ушли в плечи, а уголки ртов и глаз подтянулись кверху. Один лишь Хенчард избежал этих превращений: он сидел все так же прямо, в немом раздумье.

Пробило девять. Элизабет-Джейн повернулась к своей спутнице.

— Уже вечереет, мама, — сказала она. — Что вы думаете делать?

К ее великому удивлению, мать стала какой-то на редкость нерешительной.

— Нужно найти пристанище, где бы переночевать, — пробормотала она. — Я видела… мистера Хенчарда. Вот все, чего я хотела.

— На сегодня этого, во всяком случае, достаточно, — успокоительно сказала Элизабет-Джейн. — Мы можем и завтра подумать, как нам поступить. А сейчас — не правда ли? — надо решать, где найти приют.

Так как мать не отвечала, Элизабет-Джейн пришли на память слова лакея, что «Три моряка» — гостиница с умеренными ценами. Рекомендация, пригодная для одного, могла оказаться пригодной и для другого.

— Пойдемте туда, куда пошел этот молодой человек, — сказала она. — Вид у него приличный. Что вы скажете?

Мать согласилась, и они пошли вниз по улице.

Между тем, задумчивость, вызванная, как мы видели, запиской, продолжала владеть мэром; наконец, шепнув соседу, чтобы тот пересел на его стул, он смог покинуть председательское место. Произошло это тотчас после ухода его жены и Элизабет.

За дверью парадного зала он увидел лакея и, поманив его, спросил, кто принес записку, которую передали четверть часа тому назад.

— Молодой человек, сэр… какой-то путешественник. Похож на шотландца.

— Он не сказал, как она к нему попала?

— Он сам написал ее, сэр, стоя тут, под окном.

— О!.. Сам написал… Этот молодой человек здесь, в гостинице?

— Нет, сэр. Кажется, он пошел к «Трем морякам».

Мэр, заложив руки за фалды фрака, зашагал взад и вперед по вестибюлю гостиницы, словно наслаждаясь прохладой после жаркой комнаты, из которой он вышел. Но не могло быть сомнений в том, что на самом деле им все еще владеет какая-то идея… Наконец, он подошел к двери столовой, прислушался и убедился, что песни, тосты и разговоры продолжаются с успехом и в его отсутствие. Члены корпорации [7] Члены корпорации. — До реформы органов местного самоуправления в 1835 г. городские учреждения функционировали на основе королевских хартий, признававших за узким кругом лиц, входящих в «корпорацию», право вершить общественные дела в пределах города. Защищенные хартией члены таких корпораций избирали на городские должности друг друга и были почти совсем безответственны; коррупция английских городских самоуправлений была очевидна, нередко должности передавались по наследству, интересы корпорации, как правило, шли вразрез с интересами жителей города, привыкших к системе подкупов, на которых строилось все управление городским хозяйством. Только в 1835 г. был издан закон о реформе городского самоуправления, этим законом прежние замкнутые корпорации заменены были городскими советами, избираемыми квартирохозяевами города. Действие «Мэра Кестербриджа», как видно из первых строк романа, начинается в эпоху, предшествующую этой реформе. , горожане, торговцы, крупные и мелкие, до такой степени нагрузились утешительными напитками, что и думать забыли не только о мэре, но и обо всех тех бесконечных политических, религиозных и социальных различиях, о которых почитали необходимым помышлять в дневную пору и которые разделяли их, как железная решетка. Увидев это, мэр взял цилиндр, надел с помощью лакея легкое парусиновое пальто, вышел и остановился под портиком.