Томас Гарди - Мэр Кестербриджа

К тому времени вулканическое пламя в груди Хенчарда уже угасло, и он был податлив, так как еще не успел напиться. Девушка взяла его под руку, и они пошли вместе. Хенчард брел нетвердыми шагами, как слепой, повторяя про себя последние строки псалма:

Наконец он сказал Элизабет-Джейн:

— Я хозяин своего слова! Я двадцать лет не нарушал обета и теперь могу пить с чистой совестью… Уж я ему покажу… кто-кто, а я мастер подшутить, когда придет охота! Он у меня все отнял, и, клянусь небом, попадись он мне только на дороге, я за себя не поручусь.

Эти бессвязные слова напугали Элизабет, особенно потому, что выражение лица у Хенчарда было спокойное, решительное.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она осторожно, хотя уже догадалась, на что намекает Хенчард, и дрожала от тревоги и волнения.

Хенчард не ответил, и они молча дошли до домика, где он жил.

— Можно мне войти? — попросила девушка.

— Нет, нет! Не сегодня! — сказал Хенчард, и она ушла, испытывая страстное желание предостеречь Фарфрэ: она считала, что почти обязана это сделать.

Не только по воскресеньям, но и в будни Фарфрэ и Люсетта носились по городу, как две бабочки, или, скорее, как пчела и бабочка, заключившие союз на всю жизнь. Люсетте, видимо, не хотелось никуда ходить без мужа, и когда дела не позволяли ему провести весь день с нею, она сидела дома, ожидая его возвращения, и Элизабет-Джейн видела ее из своего окна под крышей.

Однако девушка не говорила себе, что Фарфрэ должен радоваться такой преданности, но, начитавшись книг, вспоминала восклицание Розалинды: «Госпожа, познайте себя; падите на колени, постом и молитвой возблагодарите небо за любовь достойного человека» [27] Восклицание Розалинды — восклицание героини комедии Шекспира «Как вам это понравится» (акт III, сцена 5). .

Она присматривала за Хенчардом. Как-то раз, отвечая на ее вопрос о здоровье, Хенчард сказал, что не выносит Эйбла Уиттла, который, работая с ним вместе на складе, смотрит на него жалостливым взглядом.

— Такой болван! — говорил Хенчард. — Не может выбросить из головы, что когда-то хозяином там был я.

— Если позволите, я буду ходить на склад и затягивать вам веревки на тюках вместо Уиттла, — сказала Элизабет-Джейн.

Она решила поработать на складе, чтобы разузнать, как обстоят дела во владениях Фарфрэ теперь, когда у него служит ее отчим. Угрозы Хенчарда так сильно встревожили ее, что ей хотелось видеть, как он будет себя вести, когда встретится с Фарфрэ.

Она работала там уже два или три дня, однако Доналд не появлялся. Но вот однажды, во второй половине дня, открылась зеленая калитка и вошел Фарфрэ, а следом за ним — Люсетта. Доналд привел сюда жену, очевидно и не подозревая о том, что она когда-то была связана с теперешним поденщиком, вязальщиком сена.

Хенчард и не взглянул в их сторону — он не отрывал глаз от веревки, которую скручивал, словно она одна поглощала все его внимание. Из чувства деликатности Фарфрэ всегда старался избегать таких положений, когда могло показаться, будто он торжествует в присутствии павшего конкурента; поэтому он и теперь решил держаться подальше от сенного сарая, где работали Хенчард и его дочь, и направился к амбару с пшеницей. Между тем Люсетта, не зная о том, что Хенчард нанялся к ее мужу, пошла прямо к сараю и неожиданно столкнулась лицом к лицу с Хенчардом; у нее вырвалось негромкое: «О!», но счастливый и занятый делами Доналд был слишком далеко, чтобы это услышать. Увидев ее, Хенчард, по примеру Уиттла и всех остальных, с язвительным смирением коснулся полей своего цилиндра, а Люсетта, полумертвая от страха, пролепетала:

— Добрый день…

— Прошу прощения, сударыня? — проговорил Хенчард, сделав вид, что не расслышал ее слов.

— Я сказала: добрый день, — повторила она срывающимся голосом.

— Ах да, добрый день, сударыня, — отозвался он, снова дотрагиваясь до цилиндра. — Рад вас видеть, сударыня, — Люсетта, видимо, чувствовала себя очень неловко, но Хенчард продолжал: — Мы, простые рабочие, почитаем за великую честь, когда леди соизволит прийти поглядеть на нашу работу и поинтересоваться нами.

Она бросила на него умоляющий взгляд; ей было так горько, так невыносимо больно от его сарказма.

— Не можете ли вы сказать, который час, сударыня? — спросил он.

— Да, — поспешила она ответить, — половина пятого.

— Благодарю вас. Еще полтора часа придется нам поработать. Ах, сударыня, мы, простые люди из низших классов, не имеем понятия о приятном досуге, которым располагают такие, как вы!

Стараясь как можно скорее отделаться от него, Люсетта кивнула и улыбнулась Элизабет-Джейн, потом пошла к мужу на другой конец двора и увела его через ворота на улицу, чтобы избежать новой встречи с Хенчардом. Очевидно, она была застигнута врасплох. Последствием этой случайной встречи явилась записка, переданная почтальоном Хенчарду на следующее утро.

«Прошу Вас, — писала Люсетта, стараясь втиснуть как можно больше упреков в эту коротенькую записку, — прошу Вас, будьте добры, не говорите со мной таким язвительным тоном, как сегодня, если я когда-нибудь буду проходить по двору. Я ничего не имею против Вас и очень рада, что Вы получили работу у моего дорогого мужа, но будьте справедливы, обращайтесь со мной, как с его женой, и не старайтесь уколоть меня замаскированным глумлением. Я не совершила никакого преступления и ничем не повредила Вам».

«Бедная дурочка! — сказал себе Хенчард с гневом и нежностью, держа перед собой записку. — Не соображает, что таким письмом сама выдает себя с головой! А что, если бы я показал эту писульку ее „дорогому мужу“… Фу!»

И он бросил письмо в огонь.

Люсетта теперь остерегалась появляться среди сена и пшеницы. Она скорее умерла бы, чем подверглась риску новой встречи с Хенчардом. Пропасть между ними ширилась с каждым днем. Фарфрэ всегда относился внимательно к своему падшему приятелю, но мало-помалу перестал считать его более важной персоной, чем остальных своих рабочих, да иначе и быть не могло. Хенчард это видел, но прятал обиду под личиной невозмутимости и взбадривал себя, с каждым вечером все сильнее напиваясь в «Трех моряках».

Стараясь помешать ему пить, Элизабет-Джейн нередко приходила к нему на работу в пять часов и приносила чай в корзинке. Придя однажды на склад в это время и узнав, что Хенчард занят развесом семян клевера и сурепицы на верхнем этаже зернохранилища, она поднялась туда. На каждом этаже этого здания была дверь, открывавшаяся наружу, в пространство, и расположенная под стрелой крана, с которого свешивалась цепь для подъема мешков.