Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Прощай! — прошептал он еле слышно, взор его затуманился, и он умер.

Вдали, над Ронсевальским ущельем, воздух задрожал от сигнала военной трубы. Так когда-то содрогнулись эти горы от звуков Роландова рога. Так, около пяти веков тому назад, Велче де Миколальде, родич семьи Оандо, убил, тоже предательски, Мартина Лопеса де Салакаина.

Каталина лежала без сознания возле трупа мужа. Иностранец и народ с постоялого двора хлопотали около нее. Между тем несколько французских жандармов бросились ловить Качо, но, увидев, что им его не догнать, открыли огонь и стреляли до тех пор, пока он не упал, раненный.

…………………………………..

Тело Мартина перенесли на постоялый двор, и всю ночь возле него горели свечи. Дом не мог вместить всех друзей убитого. Читать молитвы над покойным явились аббат из Ронсеваля и священники из Арнеги, Валькарлоса и Capo.

Назавтра состоялись похороны. День был ясный, веселый. Вынесли гроб и поставили его на повозку, которую прислали из Сен-Жан-Пье-де-Порт. В Арнеги собрались, чтобы участвовать в похоронах, крестьяне со всех хуторов, принадлежавших семье Оандо; они пришли из Урбии пешком. Распоряжались всем капитан Брионес, при полной форме, Баутиста Урбиде и Капистун Американец. Женщины плакали.

— Такой большой человек, — причитали они. — Несчастный! Кто мог бы подумать, что нам придется плакать на его похоронах, ведь мы знали его еще ребенком.

Траурный кортеж направился по дороге в Capo, и там печальная церемония была завершена.

…………………………………..

Несколько месяцев спустя Карлос Оандо принял монашеский обет в монастыре святого Игнатия Лойолы, Качо долго лежал в госпитале, где ему отняли ногу, а потом французы отправили его на каторгу; Каталина с сыном переехала жить в Capo к Игнасии и Баутисте.

Три розы на кладбище Capo

Capo — это маленькая, очень маленькая деревушка, расположенная на холме. Чтобы добраться до нее, надо ехать по дороге, которая местами проходит через глубокие ущелья, летом разросшиеся кустарники превращают ее здесь в туннель.

У въезда в Capo, как во всех баскско-французских деревнях, стоит большой, очень высокий, выкрашенный в красный цвет деревянный крест, на котором нарисованы различные символы страстей господних: петух, щипцы, копье и гвозди. Эти варварские кресты с выжженными на них звездами и сердцами придают баскским селениям мрачный, трагический вид.

На склоне того холма, где расположена деревушка Capo, посреди узкой и длинной площади возвышается огромное, с густой кроной, ореховое дерево, толстый его ствол окружен каменной скамьей.

Среди других домов на площадь выходит большое строение с обширной галереей, козырьком над парадной дверью и с зелеными жалюзи на окнах. В нижней части герба, который красуется на арке входа, видна дата постройки дома и несколько латинских слов, объясняющих, кто его построил:

Bacalareus presbiterus Urbide

Hoc domicilium fecit in lapide [33].

В одном углу площади возвышается маленькая, крытая черепицей церковь с непритязательной папертью и такой же колокольней.

Вокруг церкви расположено кладбище. В Capo всегда стоит полная тишина, не нарушаемая почти ничем, кроме надтреснутого голоса церковных часов, которые печально отмеряют время звуками, похожими на плач.

На солнечных церковных часах другой баскской деревни, в Уррунье, можно прочесть такое грустное изречение: Vulnerant omnes, ultuma necat — каждый час наносит рану, последний — убивает. Эти слова подошли бы еще больше часам на колокольне в Capo.

Весной на кладбище вокруг церкви между каменных крестов пышно распускаются красные и желтые розы и печальные белые лилии. С этого кладбища открывается вид на обширнейшую долину — приятный буколический пейзаж. Слабые шумы жизни деревеньки почти не долетают в торжественное безмолвие обители мертвых. Время от времени слышится скрип двери, звяканье колокольчика на шее у коровы, детский голосок, жужжание навозных мух… А то вдруг раздается бой часов — глухой, мрачный, отзывающийся в долине печальным эхом. После этого зловещего звона наступающая за ним тишина кажется исполненной нежности и доброты. И словно символ вечной жизни, в этом царстве мертвых буйно растут сорные травы, стелются по земле своими крепкими побегами и в сумерки, после захода солнца, насыщают воздух терпким ароматом; птицы то и дело затевают шумную перебранку, и петухи бросают к небу свое дерзкое, как вызов, кукареку.

Взору открывается отсюда необъятная панорама, вся из плавных линий и яркой зелени; здесь нет ни суровых скал, ни мрачных зарослей кустарника — ничего грубого и дикого. Дремлют белые деревушки, скрипят по дорогам повозки, в полях крестьяне погоняют своих волов, и плодородная, влажная земля спокойно лежит под высоким улыбающимся небом, впитывая щедрую ласку солнечных лучей.

На кладбище Capo есть могила с каменной плитой и таким же крестом, на котором выбита черными буквами следующая надпись по-баскски:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

МАРТИН САЛАКАИН,

УМЕРШИЙ 24-Х ЛЕТ

ОТ РОДУ

29 ФЕВРАЛЯ 1876

Много-много лет спустя после войны летним днем кладбище в Capo навестили, одна за другой, три старые, одетые в траур женщины.

Одна из них была Линда; она подошла к могиле Салакаина и оставила на каменной плите черную розу; другая была сеньорита Брионес, она положила на каменную плиту красную розу. Каталина, которая ходила на кладбище каждый день, увидела две розы на надгробье своего мужа, не тронула их и положила рядом белую розу.

И долго-долго не увядали эти розы на могиле Салакаина.

Вот эпитафия, которую сложил песенник Эчеун из Сугаррамурди {180} для могилы Салакаина Отважного:

А молодой наваррский поэт Хуан де Наваскуэс переиначил эпитафию песенника Эчеуна из Сугаррамурди в такой испанской десиме:

{181}

Возможно, кое-кто из моих читателей уже знает о том, что я без особого успеха и постоянства подвизался на разных поприщах. Был я и медиком, и промышленником, и коммерсантом, и журналистом. Заведовал даже литературной частью одного издательства. Кабинетом мне служила тогда комнатушка с окном во двор. Мебели в ней было мало: стол, полки, заваленные книгами и кипами бумаг, несгораемый шкаф для ценностей, но, конечно, без оных, и два стула. В помещение можно было попасть только по расположенной в углу внутреннего двора, наружной кирпичной лестнице с железными перилами.