Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Послушай, старина, это что — слабительное?

Вот и для дона Хосе настоящим хересом казалось воровство, а все остальное было лишь слабительным.

Вполне вероятно, что некоторые свои кражи он просто выдумывал иля приписывал себе, чтобы предстать перед слушателями в более выгодном свете и удовлетворить свое авторское самолюбие. Самый длительный срок, который пришлось отбывать дону Хосе, он получил в одном из городов Центральной Франции за ограбление банка. Он проник в помещение, вскрыл сейф и присел выкурить сигарету, чтобы собраться с мыслями и решить, как лучше уложить ценности. В этот момент два зверского вида банковских сторожа, не способные понять муки творчества, набросились на нашего мыслителя, и он вопреки своему обыкновению вынужден был обороняться.

Тьерри несколько раз проходил мимо особняка домушника, но так и не познакомился с его хозяином — тот не выходил из дому. В ту пору квартал заселяли загадочные, подозрительные, безымянные личности с темным прошлым. Почти каждый день они выползали из своих щелей и направлялись в центр города обделывать свои грязные делишки. Район Куатро-Каминос притягивал к себе преступный люд, перебиравшийся туда из бедняцких кварталов города.

В этом районе жил еще один любопытный человек — то ли разжалованный, то ли отставной полицейский, квартировавший в дешевой комнатушке, которую сдавала ему старая смешная ростовщица, известная под именем доньи Пакиты. Она жила в кирпичном особняке с садом, вокруг которого высились глинобитные стены, ощетинившиеся вмазанными в них осколками стекол. Дом этот был настоящим складом старья, лавкой древностей или ноевым ковчегом, как выражались соседи. Он ломился от мебели, одежды, горшков, камки и груды книг. Поговаривали, что донья Пакита очень богата и хранит в банках из-под консервов множество купюр в тысячу песет. В молодости эта гарпия, кажется, была фигуранткой в каком-то театре и вела скандальный образ жизни. Любой посетитель, пожелавший увидеться со старухой, неизменно попадал сначала к мрачного вида субъекту — управляющему доньи Пакиты. В верхнем этаже особняка снимал комнату полицейский. Каждый день, невзирая на погоду, полицейский отправлялся в центр Мадрида о чем-то хлопотать и чего-то добиваться. И утром и вечером он, словно паралитик, тащился, опустив голову, по городским улицам, останавливался у витрин магазинов, у входа в фотографии и снова с грустным видом и потухшим взором продолжал свой путь. Глядя на него, Тьерри невольно вспоминал «человека толпы» Эдгара По {235} . Это постоянное хождение, долгие, час за часом, странствия без видимой цели по улицам повергали Хайме в ужас.

Жили в квартале и другие изломанные судьбой, загадочные люди, но для Тьерри они оставались лишь силуэтами, бесплотными тенями.

Иногда в особняке Тьерри появлялся друг Сильвестры и Бельтрана-фонарщика, деревенский священник дон Антолин Торресилья, сын одного из бывших приказчиков семьи Лопес де Гамбоа.

Дон Антолин уверял, что знал Хайме, когда тот был еще ребенком, и с первой же встречи заговорил с ним на «ты», Тьерри ответил ему тем же. Святой отец влачил нищенское существование, будучи коадъютором в приходской церкви и помогая отпевать покойников. Таких священнослужителей зовут «могильными жуками». Он читал также проповеди в Мадриде и в других местах, но везде ему платили до смешного мало. Лицом и повадками дон Антолин напоминал крестьянина. У этого высокого смуглого сорокалетнего мужчины с густыми черными волосами были прекрасные зубы, большие руки, длинные ноги, громовой голос, смех варвара и неистребимая страсть к карточной игре. В ту пору дон Антолин свел знакомство с двумя одинокими спиритками и частенько наведывался в их домишко на улице Гиндалера, где эти старые девы, если верить их словам, угадывали с помощью кухонной табуретки, что хотят поведать им духи. Дон Антолин вознамерился убедить их в пагубности общения со злыми духами через посредство кухонных табуреток; однако, даже удостоверившись в тщетности своего вмешательства, он продолжал посещать спиритические сеансы и доказывать хозяйкам, что одухотворенная кухонная табуретка советует грешным душам постоянно заказывать молебны. Разумеется, служить их станет дон Антолин у себя в церкви. Так заблудшие старухи, сами того не ведая, создали в своем квартале очаг оккультизма. Бессознательный обман, к которому прибегали они и еще одна сивилла из числа их подруг, привлекал излишне доверчивых людей, и в домике на улице Гиндалера, словно в Лурдском гроте {236} , творились форменные чудеса.

На сеансах присутствовали два-три священника, снедаемые любопытством женщин из тех, что промышляют иногда сводничеством, похотливые развратные старики и девицы сомнительного поведения. Все они оставались очень довольны, узнав, что в прошлой жизни были принцами, генералами или придворными дамами, и радовались возможности запросто побеседовать с Иисусом Христом, Наполеоном или мавром Мусой {237} .

Дон Антолин Торресилья был человеком, весьма скупым и корыстным. Бельтран, убежденный антиклерикал, откровенно говорил о своем друге и земляке:

— Вы же знаете, он из той братии:

— Замолчи, — урезонивал его священник. — Ну что ты смыслишь в этих делах, фонарщик?

— Я действительно фонарщик, — огрызался Бельтран, — но фонари-то по тебе тоскуют.

— Полно, полно! Затараторил, как болтливая старуха.

— Эта братия, — продолжал Бельтран, — помышляет только о денежках. Разглагольствует о смерти и вечном спасении, а сама только и думает о презренном металле. Как-то раз у нас в деревне проводили каникулы два семинариста, уже кончавшие учение. Жили они на постоялом дворе, и один из них решил попугать другого. Забрался он на чердак и давай греметь цепями над комнатой приятеля да громко охать и причитать.

— Богом заклинаю тебя, душа, горящая в вечном огне, скажи, что тебе надо? — робко спросил семинарист, сидевший в комнате.

Тот, кто был наверху, ответил замогильным голосом:

— Отслужи двадцать молебнов о спасении моей души!

Однокашник шутника, стуча зубами, отозвался все тем же жалобным тоном:

— Хорошо, очень хорошо. Бросай сюда сто песет.

— Это все выдумки самого Бельтрана, — убеждал дон Антолин.

Фонарщик часто подшучивал над ним, уверяя, что он постоянно читает в церкви одну и ту же проповедь.

— За те деньги, что мне платят, я делаю более чем достаточно, — восклицал святой отец.

— А разве спасение душ прихожан ничего для тебя не значит?

— Один бог без греха.

— Попы всегда пустословы, и прок им не от часов, а от Часослова, — балагурил Бельтран.