Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
- Название:Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Художественная литература
- Год:1973
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро краткое содержание
В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".
В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.
Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.
Вступительная статья Г. Степанова.
Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.
Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
— Ну нет уж! — ответил я с горячностью. — Мне просто необходимо спорить, без споров и противоречий я жить не могу. И когда мне не с кем поспорить, я придумываю себе оппонента. Мои монологи — всегда диалоги.
— И, наверное, диалоги, написанные вами, — это монологи?
— Может быть. Но я говорю и повторяю, ты не существуешь вне меня.
— А я все же хочу убедить вас, что это вы не существуете вне моего сознания и сознания других ваших персонажей, которых, по вашему мнению, вы выдумали. Не сомневаюсь, со мной согласятся и дон Авито Карраскаль, и великий дон Фульхенсио.
— Не упоминай этого…
— Хорошо, не буду, и вы тоже не оскорбляйте его. Скажите лучше, что вы думаете о моем самоубийстве?
— Повторяю, что ты не существуешь вне моей фантазии и потому не должен, да и не можешь делать ничего, кроме того, что я пожелаю, а я как раз не желаю, чтобы ты кончал с собой. Значит, нечего и говорить о самоубийстве. Я сказал!
— Желаю, не желаю — это так по-испански, дон Мигель, и так невежливо. Кроме того, даже если принять вашу странную теорию, будто я на самом деле не существую, а вы существуете, будто я всего лишь выдуманный персонаж, плод романической или руманической вашей фантазии, даже в этом случае я не обязан подчиняться вашему желанию, вашему капризу. Ведь так называемые вымышленные существа тоже имеют свою внутреннюю логику.
— Да, да, слыхали и мы эти песенки.
— Романист, драматург не могут поступать абсолютно произвольно с вымышленными героями; по законам искусства, вымышленный персонаж романа не может поступить так, как не ожидает ни один читатель…
— От романического персонажа. Возможно.
— Стало быть?
— Но персонаж руманический…
— Оставим эти шутки, они меня оскорбляют, задевают за живое. По моей воле, как я считаю, или по вашей, как считаете вы, но я все-таки наделен своим характером, образом жизни, внутренней логикой, и эта логика требует, чтобы я покончил с собой.
— Это ты так считаешь, но ты ошибаешься!
— Почему ошибаюсь? В чем ошибаюсь? Покажите, в чем моя ошибка. Поскольку самая трудная наука — это самопознание, я, весьма возможно, ошибаюсь, и вовсе не самоубийство самое логическое завершение моих несчастий, но докажите это. Конечно, дон Мигель, познать самого себя трудно, но не менее трудно, мне кажется, познать…
— Что именно? — спросил я.
Он посмотрел на меня с загадочной и лукавой усмешкой и медленно произнес:
— Трудно познать самого себя, но еще труднее романисту или драматургу познать героев, которых он выдумывает или считает, будто выдумывает.
Выходки Аугусто внушали мне тревогу, и я начал терять терпение.
— Я стою на своем, — добавил он, — пусть вы дали мне бытие, вымышленное бытие, все равно вы не можете просто так, по своему желанию, как вы говорите, помешать моему самоубийству.
— Довольно! Хватит! — ударил я кулаком по столику. — Замолчи! Я не желаю больше выслушивать такие дерзости! Да еще от моего собственного создания! Раз уж ты меня взбесил и, кроме того, я не знаю, что с тобой делать, я решаю так: ты не покончишь самоубийством, но я убью тебя. Ты умрешь, и очень скоро! Очень скоро!
— Как? — вздрогнул Аугусто. — Вы позволите мне умереть, заставите меня умереть, вы убьете меня?
— Да, я сделаю так, что ты умрешь!
— Ни за что! Никогда! Никогда! — крикнул он.
— Ах так! — сказал я, глядя на него с жалостью и гневом. — Ты готов был убить себя сам, но не хочешь, чтобы я тебя убил? Ты хотел лишить себя жизни, но сопротивляешься моему желанию отнять ее у тебя?
— Но это не одно и то же.
— Согласен, я слышал несколько аналогичных историй. Например, о человеке, который вышел ночью из дому с револьвером, чтобы покончить с собой. На него напали воры, он защищался, убил одного, остальные бежали, и, когда он увидел, что купил себе жизнь ценой жизни другого, у него пропала охота стреляться.
— Это понятно, — заметил Аугусто, — ему надо было кого-нибудь лишить жизни, убить человека. И когда он убил другого, зачем было убивать себя? Большинство самоубийц — это неудавшиеся убийцы; они убивают себя из-за того, что им недостает мужества убить других…
— Ага! Мне понятна твоя мысль, Аугусто! Ты хочешь сказать, что, если б у тебя хватило мужества убить Эухению, или Маурисио, или их обоих, ты не думал бы о самоубийстве?
— Да нет, вовсе не их!
— Кого же тогда?
— Вас! — И он посмотрел мне в глаза.
— Как? — воскликнул я, вскочив на ноги. — Значит, в твоем воображении родилась мысль убить меня, меня самого?
— Сядьте и успокойтесь. Неужто вы думаете, друг мой дон Мигель, что это будет первый случай, когда вымышленный персонаж, как вы меня называете, убьет того, кто вообразил, будто дал ему вымышленное бытие?
— Это уж слишком! — повторял я, бегая по кабинету. — Это переходит всякие границы! Это бывает только…
— Только в руманах, — заключил он ехидно.
— Довольно! Хватит! Хватит! Нет сил больше терпеть! Ты приехал посоветоваться со мной, а начинаешь оспаривать мое собственное существование, потом — мое право делать с тобой все, что мне придет в голову, да, именно так, поступать с тобой по моему желанию!
— Ах, какой вы испанец, дон Мигель!
— Ты опять за свое, глупец! Да! Я — испанец, испанец по рождению, воспитанию, испанец телом и душой, по языку, профессии и по занятиям, испанец прежде всего и несмотря ни на что; испанизм — это моя религия. И небо, в которое я хочу верить, — это вечная и звездная Испания, и мой бог — это испанский бог нашего сеньора Дон Кихота, бог, который думает по-испански и по-испански сказал: «Да будет свет!» — и его Слово было испанским!
— Ну, и что из этого? — прервал он, возвращая меня к реальности.
— Кроме того, ты задумал убить меня. Убить меня? Меня? Ты? Чтоб я умер от руки одного из моих собственных созданий! Этого я не потерплю. Чтобы наказать тебя за дерзость и разрушительные идеи, экстравагантные и анархические идеи, с которыми ты приехал ко мне, я решаю и подписываю: ты умрешь. Как только приедешь домой, так и умрешь. Ты умрешь, говорю тебе, умрешь!
— Но, ради бога, дон Мигель! — воскликнул Аугусто уже умоляющим голосом, бледный и дрожащий от страха.
— Никакой бог тебе не поможет. Ты умрешь!
— Да ведь я хочу жить, дон Мигель, хочу жить, хочу жить…
— Разве ты не собирался покончить с собой?
— О, если в этом дело, клянусь вам, сеньор Унамуно, что я не буду самоубийцей, я не лишу себя жизни, которую мне дал бог или вы; клянусь вам! Сейчас, когда вы решили убить меня, мне хочется жить, жить, жить!
— Тоже мне жизнь! — воскликнул я.
— Какая б она ни была. Я хочу жить, пусть надо мной снова смеются, пусть другая Эухения и другой Маурисио терзают мне сердце. Я хочу жить, жить…
— Это уже невозможно, невозможно.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: