Франс Силланпяя - Люди в летней ночи

Душа девушки пылала жаром в вечерней темноте на зимней дороге. Снег посверкивал белизной — и по снегу скользили на лыжах вдоль дороги два человека с ружьями за спиной наискосок. Когда они заметили Силью, последовал строгий приказ: «Стой!» Силья не сообразила сразу подчиниться такому приказу и сделала еще несколько шагов, тогда один из мужчин передернул ружье вперед и направил его на девушку. Она спокойно остановилась.

— И откуда же девчонка идет? — спросил красногвардеец.

— Вон там я была — гуляла немного.

— Уж не лахтарей ли проводила — говори честно, лучше будет.

— Нечего мне говорить, отпустите меня домой, у меня еще работы много.

— Мы тебе покажем — домой! Не будь ты баба, разговор был бы короткий. Пойдешь с нами в штаб, там уж тебя заставят рассказать. А ну марш вперед!

Все же мужички немного передумали и завернули в Киерикку, маленько допросить хозяина и хозяйку. Хозяйку прорвало: «Да, заходили сюда два бродяги, но в нашем доме ничего им не дали, я сказала, пусть идут в штаб, там все знают, а я ничего не знаю, и этот попросил вот Силью в провожатые, они вроде даже переглядывались маленько, и я сказала, что может Силья и пойти, и показать дорогу, а по какой дороге они шли, не знаю я, да и знать не хочу».

— Оно лучше будет, если отведем Силью в штаб, и хозяин пойдет с нами, там послушают, бывали ли здесь такие гости и раньте.

— Чего мне-то там делать, если я знать об этом не знаю, я так полагаю, — возразил хозяин.

— Однако пройтись придется, затевать расследование мы тут не можем. Пошли давай! — решительно сказал мужчина постарше.

Штаб сидел в знакомом табачном дыму, на лицах спокойствие, присущее тем, у кого власть. Для этих нескольких торпарей и бобылей, чьи предки — да и сами они в молодости — годами трудились без надежды поправить свои дела — как ни работай, ленивее или усерднее, ничего не менялось, — такое сидение в штабе действительно представлялось высшим достижением в жизни. Была еда, был отдых, было курево, были приятные разговоры. Изрядно тешило самолюбие, особенно в первое время, что можно приказать что угодно многим прежде важничавшим и заносчивым хозяевам. Поначалу это прямо-таки опьяняло даже самых тихих, горячило головы ощущением, что путь начат, и пусть неясно, куда и когда придем, но будь что будет. Такие же мысли возникали и у тех, кто участвовал в аресте своих знакомых и доставке их в штаб.

Конечно же, эти сидевшие в штабе мужики хорошо были знакомы с хозяином Киериккой и знали, что никаких белых он в своем доме привечать не станет. Не осмелится, да и не захочет — вышло «просто так», — как говорит сам Киерикка. Силья же, по их разумению, если и замешана в чем-то таком, то лишь по детской наивности, и самое большее, что нужно, — это слегка припугнуть ее.

— Ну, выкладывай начистоту, что это были за люди и куда ты их отвела? — спросил ласково Ринне, начальник штаба.

— Не знаю я, кто они, мне велели только показать им дорогу в штаб.

— Но ведь вы шли другой дорогой.

— По той тоже можно пройти, а они сказали, что им лучше идти лесом.

— Ха-ха-ха, уж это конечно, я тоже так думаю, — развеселился Ринне. — И до какого же места ты их довела?

— До сенного сарая Кивиляхти — они просили меня первым делом показать им дорогу к ближайшему члену штаба, а Кивиляхти вроде бы…

— То-то и оно, что вроде бы, — ну, а еще что спрашивали?

— Ничего они у меня не спрашивали — я такого не помню.

— Силья теперь останется на некоторое время тут, вспоминать. Хозяин может идти домой. Но смотрите там, в Киерикке, чтобы к служанкам не ходили ухажеры такого сорта, а если уж появятся, быстро сообщайте сюда, а не то предъявим вам обвинение со всеми последствиями.

— И нечего девчонке оставаться тут так долго, там дома она нужнее… в нашем доме и вообще-то к вам обычно… как бы это сказать.

— Ну, об этом не стоит сейчас и говорить, каждый сам знает, как себя вести теперь-то. Глядите только, чтобы лахтари у вас там не шлялись… Ну а девчонку отпустим отсюда к утру, мы только разберемся малость, что эти лахтаришки с нею делали там, в сарае — не в сене ли у нее спина, и все такое прочее.

Теперь Ринне говорил немного хмурясь. Во-первых, в глубине души он презирал хозяина Киерикку, который даже в порядочные враги не годился. Во-вторых, он держал на него злобу еще с прежних времен.

— Ступай теперь, старина, домой, а девчонку оставь тут, ведь все равно толкнешь ее лахтарям, — сказал один из сидевших на лавке, незнакомый и с виду горожанин.

Киерикка и ушел — что поделаешь.

Силья осталась сидеть на лавке, но внимания на нее больше особо не обращали. Ринне и другие штабные перешли из людской с горницу. В людской остался сидеть за столом человек, выдававший пропуска, а еще там были два мужика, затребованных из деревни в качестве возчиков, и какие-то незнакомые красногвардейцы. Они время от времени отпускали в адрес Сильи непристойные замечания, но Силья совсем никак не реагировала на них. Когда же их усилия более крепкими выражениями вызвать хотя бы тень недовольства на лице девушки оказались напрасными, они прекратили попытки.

Жена Ринне, женщина дружелюбная и с ровным характером, которую часто приглашали поварихой, позвала Силью в кухню выпить кофе.

— Она арестованная и никуда не пойдет, — сказал один из только что сквернословивших.

— Уж я-то эту арестованную знаю и сторожить умею, — ответила жена Ринне, — Силья пойдет только сюда.

Затем послышалось позвякивание телефона в горнице и голос Ринне: «Это штаб Вуониеми? Тут Ринне из штаба Маханалы — Маханалы, да, уж будьте уверены. Докладываем, что отсюда два лахтари пытаются, очевидно, пройти там в сторону Куускоски — их видели тут, в Киерикке, вечером, в сумерках. Дело давнее? Уже прошли? Разве ж там часовых нет, ну и сони… Застрелили? Что за чертовщина! Часового застрелили, а в казарме ничего не знают. Черт-те что!»

Разговор прекратился. Силья слыхала и поняла все. Слышно было, как Ринне вышел в людскую и спросил, куда девалась эта девчонка. «Там, кофейничает с твоей бабой», — ответил безразличный чужой голос. Дверь открылась. «Силью Салмелус сюда!» — раздался резкий приказ Ринне, в голосе его не осталось и следа давешней шутливости. Сердце у девушки ушло в пятки, она побледнела и вздрогнула, в памяти возник Армас, его имя и еще другой, чья тень только что скользила по ней. И словно найдя в своей душе какую-то точку опоры, она встала и пошла следом за Ринне. На сей раз не остановились в людской, а прошли дальше, прямо в горницу, где и заседал собственно штаб.

Мужчины тут теперь выглядели сурово, но на лицах их особой решимости не было, кроме как у Ринне. Обычно он, разговаривая, поглаживал и закручивал вверх свои усы — и при этом произносил каждое слово отчетливо, словно книгу читал, но на сей раз он оставил усы в покое. Он сказал непривычным, похоже нарочито сдержанным голосом, обращаясь отчасти к товарищам своим, отчасти к Силье: