Кальман Миксат - Том 2. Повести

(«Сойти с венского поезда» ему, между прочим, пришлось гораздо раньше, не доехав и до Эршек-Уйвара, — не прошло и полугода, как его сместили.)

Услышав от ворвавшегося к нему с жалобой барона, что в каких-то пятнадцати минутах езды от города его ограбил Кальман Круди, губернатор пришел в ярость.

Он покраснел, как перец, заскрежетал зубами и велел немедленно послать гайдука за следователем доктором Спеваком и исправником Стефановичем.

— Дело требует хитроумного подхода, — пояснил губернатор Балашше.

— Что ты имеешь в виду?

— Нужно действовать с учетом местных обычаев, а не по мертвой букве закона.

— Мне все равно. Только делайте что-нибудь, иначе я задохнусь от злости.

— Как же не делать! Что ты! — потирая руки, приговаривал Капивари. — Ведь мы же друзья, не так ли, Тони? У тебя во всем комитате нет лучшего друга, чем я.

— Нет, — согласился Балашша с грубой откровенностью, — потому что всех остальных моих друзей позабирали и выслали отсюда: кого в Ольмютц, кого в Куфштейн *.

Тем временем прибыли и вызванные чиновники. Обоих их подняли из постели, поэтому они были очень обозлены, не столько на Круди, сколько на Балашшу: бедный Круди вынужден грабить, когда ему подвертывается удобный случай, то есть когда есть путник на дороге, в том числе и ночью, — он не виноват. А вот Балашша мог бы со своей жалобой подождать и до утра, пока начнется присутствие. Кто же и виноват, если не он!

На самом же деле виноват был Капи, который хотел продемонстрировать Балашше, какая он теперь важная и всесильная личность!

— Ну, так расскажи, Тони, этим господам свою историю, и как можно подробнее!

Балашша снова пересказал все, не забыв изложить и свой диалог с разбойником.

Стефанович вел протокол, доктор Спевак задавал вопросы:

— Где же ваш пистолет, давший осечку?

— Здесь, со мной.

— Покажите его, пожалуйста, мне, господин барон.

Балашша, вынув из кармана пистолет, протянул его следователю. Тот вздел на нос очки, внимательно осмотрел оружие и проворчал себе под нос:

— Весьма интересно. Я бы сказал — удивительно странно!

— Ах, Спевак, оставь! — вспылил Капи и заскрежетал зубами. — Что может быть интересного в пистолете, который дал осечку в момент, когда на его владельца напали разбойники? Это вам не corpus delicti [68] Вещественное доказательство (лат.). . И вообще в данном случае — ничто!

Губернатор отчаянно завидовал следовательской славе Спевака.

— Простите, ваше превосходительство, я сейчас все объясню. Только разрешите прежде задать несколько вопросов его сиятельству господину барону?

— Пожалуйста! Если господин барон будет настолько любезен, я не возражаю.

— Як вашим услугам, — отозвался Балашша.

— Когда был заряжен пистолет?

— Вчера утром.

— Кто вам заряжал его?

— Я сам.

— А после этого где вы были, ваше сиятельство?

— После полудня и вечером — в рашкинском замке.

— Что вы там делали?

— Ну, что? Веселился. Однако, мне кажется, господин следователь, ваши вопросы начинают выходить из официального русла!

— Отнюдь нет! Уверяю вас, ваше сиятельство, что я задал их не из желания поважничать перед вами. Вопросы могут показаться вам странными, но они, meine Seel [69] Моя душа (нем.). , право же, необходимы.

Глаза его сверкали из-под очков, чело сияло, а шея горделиво вылезла из воротника.

— Хорошо, сударь! Спрашивайте все, что вам будет угодно.

— Итак, господин барон, вы изволили веселиться. С кем?

— У меня был цыган Гилаго. Он играл мне на скрипке.

— О, он отличный музыкант, этот плут Гилаго! — заметил губернатор, погрузившись в воспоминания. — А вы, Стефанович, слышали его?

— Нет, еще нет, — с презрительной гримасой отвечал судья. — Я не высокого мнения о музыке вообще. (Nota bene [70] Заметь хорошо (лат.). . Спевак был музыкант-любитель.) Музыка — это ловкость рук. А я не высоко ставлю ремесло и вообще всякий ручной труд.

Спевак, пронзив взглядом Стефановича, продолжал допрос.

— Итак, у вас были цыгане. А где находилось ваше оружие в это время?

— В моей охотничьей сумке.

— А сумка?

— Висела на вешалке.

— Никто не притрагивался к ней?

— Никто.

— Вы все время оставались в комнате?

— Все время.

— Не может быть!

— Если я говорю, значит, так и есть…

— Когда же ушли от вас цыгане?

— Поздно вечером.

— Что вы делали после их ухода?

— Спал до рассвета.

— Один?

— Один.

— Никто не входил к вам в комнату, пока вы спали?

— Не думаю…

— Значит, вы не уверены в этом?

— Спящий человек не может знать наверное. Однако погодите-ка! — Балашша задумался. — Действительно я, по-видимому, не все время один был в комнате. Когда я проснулся, то увидел, что кто-то подложил мне под голову подушку.

— Кто мог это сделать?

— В замке есть одна девушка. Только она одна могла это сделать.

— Девушка? Гм. Ищи женщину! И на каких же ролях она там в замке?

— Не понимаю, — слегка смутившись, пробормотал Балашша.

— В качестве кого она служит у вас?

Капи-Капивари покачал головой:

— Эх, Спевак, Спевак, какая дьявольская бестактность.

— Девица эта прежде была, так сказать, артисткой… А теперь стала вполне светская дама. Она присматривает за замком, составляет мне компанию, беседует со мной, когда я наведываюсь туда.

— Одним словом, компаньонка, — с непоколебимой серьезностью продолжал расспрашивать следователь. — Фамилия, имя?

— Мария Шрамм.

— Какого она поведения?

Капи снова заскрежетал зубами:

— Право, Спевак, это уж слишком!

— Простите, ваше превосходительство, но нужно же мне знать хоть что-нибудь об этой женщине, прежде чем я отдам приказ об ее аресте.

Балашша даже пошатнулся от неожиданности и заметно изменился в лице.

— Как, вы хотите арестовать ее? — вскричал он взволнованно. — За что же?

— За соучастие в ограблении.

— Полегче, Спевак! — нахмурив мохнатые брови, предупредил следователя губернатор.

Тут уж и Спевак вышел из себя:

— Ну, что там «полегче»? Причастность ее бесспорна.

— И следователь с торжествующей улыбкой протянул Балашше пистолет. — Вот, полюбуйтесь! В оба пороховые канальца вставлены и обломлены кончики булавки, так, чтобы пистолет не мог выстрелить. Так-то, господин барон! Эта самая дамочка и лишила вас возможности защищаться. Следовательно, надо полагать, она загодя знала о готовящемся на вас нападении!

Повелитель Кеккё вскрикнул, как ужаленный в сердце:

— Ах, змея!

Вся кровь бросилась ему в голову, он зашатался, будто раненый тигр; пистолет выпал из нервно задрожавших рук и с грохотом полетел на пол.

Капи очень удивился волнению приятеля и принялся утешать его, как только мог: