Кальман Миксат - Том 2. Повести

Экзамены подходили к концу, приближалась пора каникул, когда в гимназии было получено извещение от Зойомского суда о том, что ее бывший ученик адвокат Домокош Копал умер, завещав гимназии свое имение в деревне Жам с условием, что доход ежегодно будет распределяться поровну среди учителей.

Как возликовали преподаватели! Вот это славное дело! Есть все-таки благодарность на свете. Тотчас же провели конференцию и решили, не дожидаясь окончания официальных формальностей, послать на общественные средства господина Дружбу, чтобы он осмотрел наследство и сделал о нем исчерпывающий доклад педагогическому совету.

Почему выбор пал на господина Дружбу, а не на кого-либо другого?

Да потому, что он преподавал географию. Решение педагогического совета было вполне логичным. Гимназия получила в наследство земли, — значит, именно преподаватель географии и естествознания должен высказать о нем свое мнение.

С сознанием высокого долга согласился Дружба на эту почетную поездку. В июльский день, прихватив с собой сачок для ловли мотыльков, жестянки и коробочки для растений и взяв в помощники Кутораи, он отправился с богом в дальний путь. Перед отъездом господин Дружба простился надлежащим образом с посетителями «Павлина» и наказал художнику, чтобы в его отсутствие он так же прилежно работал над портретом Ягодовской и особое внимание обратил на ее лоб.

Сойдя с поезда, Дружба и Кутораи продолжали путь на скрипящей словацкой арбе по красивым, живописным местам. Это доставило большое удовольствие господину Дружбе: время от времени он слезал с арбы, чтобы пополнить свои коллекции новыми экспонатами.

В Тот-Пелшеце они заночевали в гостинице, которая называлась «Город Нью-Йорк», а когда-то в прошлом — «Золотой Паук», и буквально замучили хозяина вопросами:

— Не знаете ли вы, где находится Жам?

— Как же не знать? За апамальским хутором.

— А бывали в тех местах?

— Нет, но что он находится за апамальским хутором, это уж я точно знаю.

«Ну это меньше, чем ничего», — подумал Дружба и больше не расспрашивал об имении. Между прочим, его внимание отвлекло интересное известие. Когда он на одном из столиков приводил в порядок собранные по дороге растения, трактирщик сказал ему, что во дворце Радванских — мимо него они должны были проехать — сейчас распускается цветок, у которого только раз в сто лет появляется охота к этому занятию, и вся округа ходит смотреть на него.

— Может быть, алоэ или агава?

— Нет, — ответил трактирщик, — его называют по-другому. Жена моя знает. А мне это ни к чему.

— Вы, значит, не любите растений?

— Я только одно люблю, вот это! — сказал трактирщик, набивая трубку табаком. — Король тоже его любит. Разница между нами одна: он живет благодаря ему, а я живу ради него.

Вскоре вошла трактирщица и сказала, что странный цветок называют «виктория-регия».

— Виктория-регия! — живо воскликнул господин Дружба. — Слышите, Кутораи? Вот это повезло! Посмотрим, Кутораи, всю жизнь будет что вспоминать.

Утром они выехали. У дворца Радванских они остановились и попросили разрешения посмотреть на чудесный цветок. Но садовник со злобой сказал, что цветок был да сплыл. В ночь на понедельник его украли жамские горняки, которые ночевали здесь у господского сарая. Какой-то злодей прокрался в оранжерею, где как раз распустилась последняя лилия, сорвал и унес ее.

— На дыбу следовало бы его поднять, разбойника! — пришел в бешенство господин Дружба. — Он еще не пойман?

— Да мы и не гнались за ним, ведь растение и само отцвело бы уже сегодня.

— Но тогда мы бы хоть увидели его.

— А что его видеть? — проговорил садовник. — Сегодня — желто-белое, на другой день — розоватое; то откроется, то закроется; нет, несерьезный цветок.

Между тем вышел помещик. Узнав, в чем дело, он пожалел, что они напрасно трудились, затем добавил:

— Между прочим, господа, это приятно, что венгерские рабочие начинают воровать цветы. Об этом стоило бы написать. Это признак благосостояния, господа. Апофеоз правления Тисы *. Раньше рабочие воровали сало да копченые окорока из дымоходов.

Дружба был расстроен своей неудачей, но зато он узнал, что в Жаме имеется рудник.

В полдень наши путники остановились в деревне Клинец; здесь в корчме они заказали себе яичницу и велели накормить лошадей. Как раз в то время там развлекались местные богатеи во главе со старостой, который хвастался тем, что его шляпа весит двадцать фунтов. С каждым годом на шляпе оседало все больше грязи и жиру, оттого она и становилась тяжелее. Кутораи с удивлением смотрел на нее, прикидывая. Господин Дружба принялся философствовать по этому поводу:

— Видите, Кутораи, эта шляпа — аллегория нашей общественной жизни. Некоторые политики тоже от грязи приобретают все больший вес и наконец становятся просто незаменимыми, бессменными. Совсем как шляпа клинецкого старосты.

Затем он вступил со старостой в разговор, чтобы расспросить его о деревне Жам.

— Я не бывал в тех краях, — небрежно махнув рукой, ответил староста, — но знаю, что Жам находится за апамальским хутором.

— Подавился бы он своим разъяснением! — раздраженно сказал господин Дружба по-венгерски Кутораи. — Снова ничегошеньки не могу узнать об этом имении, хоть сгори от любопытства. К черту все эти разговоры! — Он сердито повернулся к старосте. — А что это значит, дорогой братец, «за апамальским хутором»? Может быть, это имеет какой-то особый смысл?

— А как же, — ответил староста, укрепляя сзади в своих длинных волосах гребешок. — В народе говорится, что за апамальским хутором не живут ни щука, ни хозяин добрый.

— А что же это должно значить, братец?

— То, что там уже горы, сударь, да реки, в которых правда водится форель, но земля самая скудная. Поэтому хорошему хозяину там и делать нечего.

— Покорнейше благодарю. Ну и ну! Кутораи, вы знали покойного Домокоша Копала? Что он был за человек?

— Знал, господин профессор, он был большой осел.

— Кажется, этот осел подложил нам порядочную свинью.

Кучер запряг лошадей, и они снова двинулись в путь. Подвода катилась медленно. Дорога шла великолепным лесом, вдоль шумящих потоков, на берегу которых буйно росли папоротники. Часто попадались кусты терна и лозы, увитые ежевикой. Из-под колючего можжевельника выглядывали ящерицы. Дружба знал все растения, даже их латинские названия: более того, казалось, что травы и деревья тоже знали его и раскланивались с ним. «Посмотрите, вот едет Тивадар Дружба, наш приятель, наш профессор знакомый, ботаник, кланяйтесь ему, детки, кланяйтесь», — и кусты наклонялись, а вслед за ними нагибались и старые деревья. Кое-где на их пути встречались долины, тогда казалось, что деревья убегали в сторону и, как зеленый шелковый ковер, расстилался поросший густой травой луг, тысячи разноцветных бабочек кружились над ним. Далеко на опушке леса показывался олень или косуля, чтобы утолить жажду у ручья, но, заслышав стук копыт и грохот колес, звери в испуге прятались в зарослях.