Кальман Миксат - Том 2. Повести

— А что было бы, если бы я случайно упал, напоролся на вилы и умер бы на ваших глазах?

— Вероятно, вас похоронили бы, — весело отвечала Эржи.

— Но вы-то пришли бы хоть на похороны?

— Нет.

— Ну, во всяком случае, венок-то прислали бы?

— А вот и нет. У нас сейчас и так мало цветов. Посмотрите на наш сад.

— Ну хотя бы одну розочку?

На губах Эржи заиграла озорная, веселая улыбка.

— Ну, разве что одну-единственную!

Марьянский наклонился и, осмелев, вынул из прически девушки приколотую к волосам красную розу.

— Быть может, вот эту? — страстно прошептал он.

— Нет, нет. Отдайте мне мою розу.

— Не отдам, — сдавленным голосом проговорил Марьянский, поднося цветок к носу. Какой сладкий, пьянящий аромат! Видно, цветок вобрал в себя еще и запах ее волос!

Эржи сделала обиженную мину:

— Сударь, так не положено! Отобрать у меня мою бедную розочку. Это же грабеж. Вы…

В этот миг ее веселый голосок оборвался и мертвенная бледность залила лицо. Руки ее обессиленно упали на колени, а губы нервно задергались.

— Что с вами, ради бога?

Эржи уставилась в одну точку и, ничего не отвечая, только отодвигалась подальше от Марьянского.

— Ничего, ничего, — сказала она немного погодя. — Просто мысль мне одна пришла вдруг. Ну, хорошо… На чем мы остановились? Да, я просила вас вернуть мне мой цветок. — Личико девушки вновь обрело прежнюю окраску, ее высокое чело вновь прояснилось.

— Не могу вернуть, потому что он мне принадлежит по праву. Вы же все равно отдали бы его мне.

— Если бы вы умерли. Но этого бы не случилось.

— Интересно, отчего же?

— Потому что я всю ночь не спала, чтобы, если послышится шорох, крикнуть вам: «Не прыгайте, сударь, там вилы!» Потом я хотела даже убрать эти противные вилы, но вы сами видите, какая я лентяйка.

— В самом деле, хотели убрать? — счастливо сияя глазами, спросил Михай.

— В самом деле, — прищурившись, кивнула головой Эржи.

— Выходит, пожалели меня?

Девушка стыдливо зарделась и в смущении начала обрывать листья с ветки плюща.

— Конечно, — подтвердила она мягким, усталым голосом. В этот миг по саду пронесся пронзительный женский визг.

Эржи и Марьянский бросились на крик. Визжала госпожа Маржон. Вскочили из-за стола и картежники.

— Что такое? — спрашивали они все наперебой, окружив пострадавшую.

— Ой, конец мне! Застрелили меня.

Странно: выстрела никто не слышал, крови тоже не было видно. В конце концов выяснилось, что подстрелил ее сорванец Мицу из своей пращи-рогатки. Ну погоди же ты, пострел!

— Мать ему нужна, — машинально пробормотал господин Планже.

— Прежде всего ему нужна плетка, господин Планже, — сердито заметил Кёрмёци. — Ну-ка, где здесь можно нарезать розг?

Розг не было, да и не нужны они были, поскольку мальчишку найти не смогли, хотя всего еще миг назад он шелестел ветвями в небольшом ельничке неподалеку. Зато отыскали шишку на голове у старушки, куда угодил выпущенный из пращи камень.

— Холодной водой надо, — посоветовал Борчани. — Иди, доченька, сделай холодную примочку бедной тетушке.

С этими словами он и господин Планже под руки увели все еще причитавшую тетушку в комнаты.

Марьянский же, оставшись наедине с Кёрмёци, судорожно схватил старика за руку и отвел его под густые деревья сада.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Признаться вам хочу, что дома у меня накоплено пять тысяч форинтов.

— Ну и Гарпагон! Так что же?

— Значит, нам только двадцать пять понадобится на «Букашечку». Может быть, у старика наберется столько-то? Может, он припрятал часть денег, вырученных от продажи дома?

Кёрмёци только плечами пожал.

— Ты великодушен. Но боюсь, что и этого у него нет.

— А все же давайте, прежде чем уезжать, попытаем его?

— Хорошо, хорошо. Ради тебя останемся здесь и на завтра. Только я тебе заранее говорю: нет у Борчани денег.

— Есть, есть! — раздался вдруг над ними тоненький, словно загробный голосок.

Дядюшка и племянник озадаченно переглянулись: что бы это могло означать?

— Есть у него деньги, есть! — снова прозвучал тот же голос.

Кёрмёци, будучи человеком суеверным, вздрогнул и принялся испуганно оглядываться по сторонам. Однако вокруг он не увидел ни души, пока наконец на вершине огромного ясеня не заметил сорванца Мицу, который забрался туда в страхе перед трепкой.

— Ах ты, маленький головорез! Ты еще смеешь голос подавать!

— Смею, потому что знаю, есть у него деньги! Я сам видел у него сегодня утром сорок крейцеров… *

— А ну слазь, негодник.

— Слезу, если вы пообещаете, что не будете меня бить… Старому Кёрмёци было очень неприятно, что парнишка подслушал их разговор.

— Видишь, как везет этому сорвиголове, что я в свое время не женился на Жуже. Сейчас бы я должен был этому головорезу шкуру спустить, а так я отпускаю его восвояси, да еще и помогаю ему скрыться и вынужден подтверждать, что его здесь и не было. Потому что, если его не было, значит, он и не мог ничего слышать. Не правда ли?

Разбойник Мицу с проворством обезьяны сполз с дерева, оставив, правда, на нем несколько лоскутов от своих штанов, и, прежде чем партнеры по картам вернулись в сад, он давно уже преспокойно играл в шарики с несколькими такими же, как он, сорванцами возле дома Фиалки.

Триумвират картежников снова принялся за пагат *, поскольку бросить игру было невозможно (за господином Планже числился один «соло»), Марьянский же в одиночестве бродил по извилистым тропинкам, между цветочными грядками. Камень из пращи угодил в тетушку Маржон, а убил его милую идиллическую болтовню с Эржикой. Провалиться бы этому постреленку в преисподнюю!

Выйдет ли теперь Эржи? Удастся ему еще раз повидать ее нынче? Подле куста крыжовника Марьянский заметил белую ромашку. Вот кого нужно бы спросить: «Увижу — не увижу?»

Молчаливый цветочек умеет хранить поверенные ему тайны, но все же на вопросы отвечает откровенно. Наклонился Марьянский к цветку, а какой-то голос словно шепчет в ухо: «Не стыдно тебе, старый бобыль?»

Но сотня других голосов тут же заглушила этот единственный: «Спроси, спроси!»

Сорвал Марьянский ромашку, выпрямился и видит: через кусты крыжовника, по грядкам и цветам мчится к нему что есть духу Эржика.

— Спасайтесь! — прошептала она, подбежав.

— Спасаться? Куда? Почему? Не понимаю. А девушка, ломая маленькие руки, умоляла:

— Не теряйте времени, ради бога! Уходите! Вот сюда, через калитку! Вы попадете прямо в дом Планже. Да быстрее же! А там вы уже спасены.

Но Марьянский и с места не тронулся, да и не смог бы — так велико было его удивление. Поэтому он, как был, так и остался стоять, изумленный, ничего не понимающий; ноги его словно вросли в землю.