Рене Баржавель - Девушки и единорог

Джон не мог переносить взгляды детей и отодвигался от окна, стараясь думать об острове, который ему так давно не приходилось навещать. Это был волнующий рай его детства, живописное место постоянных измене-ний. Он видел, как его отец, находившийся в постоянном движении, то занимался строительством стены, то руководил посадкой деревьев. Ежегодно приезжая во время каникул на остров, он видел, как они становились все выше. Теперь они наверняка уже стали взрослыми, как он.

Ожидавших его обитателей острова обуревали разные чувства. Отец был озабочен, леди Элизабет волновалась. Взбудораженные его приездом сестры ожидали появления Джона с нетерпением и любопытством. Они не видели его целых пять лет и думали, что он сильно изменился. Он возвращался домой из Лондона, завораживавшей и немного пугавшей их столицы, которую они никогда не видели.

Августа мало времени проводила на острове. Она обычно с утра до вечера объезжала Гринхолл, иногда вместе с отцом, иногда одна. Она была обручена еще зимой, но известия о финансовом положении сэра Джонатана заметно замедлили подготовку к свадьбе.

Арабелла впервые должна была сделать высокую прическу в честь приезда брата. Эта прическа сильно мешала ей, и она все время боялась пошевелить головой. Кроме того, у нее мерзла шея.

Анна, самая юная из сестер, уже несколько недель не вставала с постели. Она непрерывно кашляла и сильно похудела. Ей было всего пятнадцать лет.

Стояла тихая теплая погода. В каминах еще не горело осеннее пламя. Когда Полли, горничная леди Элизабет, узнала, что господин Джон возвращается, она положила в камин, находившийся в круглой комнате, несколько сухих веток. Все слуги в течение дня под тем или иным предлогом то и дело поднимались на второй этаж, чтобы заглянуть в камин.

В четверг, сразу после обеда, Полли поспешно сбежала вниз по лестнице с криком: «Господин Джон едет! Господин Джон едет!» Только что на ее глазах ветки в камине охватило пламя. По крайней мере, так она говорила, но ее слова не могли быть правдой: когда случаются явления такого порядка, никто не может увидеть, как они начинаются, потому что у них нет начала.

Карета Джона остановилась у подножья большой круглой лестницы.

Сэр Джонатан смотрел из окна второго этажа, как его сын поднимается по каменным ступеням. Без головного убора, в плаще табачного цвета, жемчужно-серых панталонах и белых перчатках, в правой руке он держал тонкую трость с круглым набалдашником из слоновой кости, а в левой цилиндр, который снял через несколько шагов, войдя в прихожую.

Он постарался соблюсти последний крик лондонской моды чтобы показать уважение к родителям.

Сэра Джонатана поразило большое сходство Джона с матерью в дни перед свадьбой. Тонкий, гибкий, изящный, как она. Такое же открытое интеллигентное лицо. От юной Элизабет к этому времени остались лишь воспоминания, которым трудно было поверить, так сильно она потолстела. Она с трудом передвигалась на опухших и сильно болевших ногах.

Сидя в малом салоне, она прислушивалась к приближающимся быстрым шагам сына и улыбалась от счастья. Но в этот момент раздался громкий голос сэра Джонатана, окликнувшего сына с площадки верхнего этажа. Джон остановился, потом обернулся и стал быстро подниматься наверх. Сэр Джонатан ожидал, стоя над лестницей. Джон поднимался к отцу, не сводя с него взгляда. Он остановился, когда между ними оставалось несколько ступенек.

— Джон, — сказал сэр Джонатан, — я позвал вас, чтобы сообщить о случившемся. Гринхолл распродается, у меня нет денег, и вы ничего не унаследуете. Вам нужно подумать, как вы будете зарабатывать себе на жизнь.

— Хорошо, отец, — ответил Джон.

Зиму он провел на острове со своей семьей и вернулся в Англию только в марте. Отцу удалось сохранить особняк в Лондоне, в его владении остался также остров Сент-Альбан. Через неделю после отъезда Джона умерла его сестра Анна.

Эти два события оставили глубокий след в душе Элизабет. Она часто заходила в круглую комнату, где Джон появился на свет и где пустовали две большие кровати; сэр Джонатан и она теперь занимали две небольших отдельных комнаты. Она садилась в кресло, скрипевшее под ее весом, и оставалась здесь до вечера, наблюдая, как переплетение потерявших листву ветвей тянет все выше и выше к небу свои еще не распустившиеся почки, и только надвигающаяся ночь медленно заволакивает темнотой их неподвижный жест.

Время от времени она негромко стонала, полностью отдаваясь своему горю, повторяя: «Боже мой! Боже мой!» Такое она позволяла себе только оставаясь в одиночестве.

Джон начал работать в банке, имевшем обязательства перед семьей лорда Веллингтона. Очень быстро выяснилось его полное невежество в финансовых делах. Тем не менее, хотя его и не уволили, ему самому быстро наскучила возня с деньгами. Он уволился и занялся преподаванием греческого языка в школе для европейской молодежи, приехавшей в Лондон, чтобы научиться говорить, одеваться и вести себя по-английски. Платили ему немного, но и забот у него было мало.

У директора колледжа был брат, о котором преподаватели знали только то, что он копался в песках где-то в Малой Азии. Джон познакомился с ним, когда тот вернулся из Месопотамии, высушенный солнцем, словно мумия. Археолог привез с собой несколько ящиков, заполненных глиняными табличками с загадочными значками. Он свалил их на чердаке заведения, и Джон помог ему разобрать таблички и разложить их по полкам. Фантастическая письменность, казалось, состоявшая исключительно из надстрочных значков и запятых, заставила Джона задуматься о том, что кроме Англии с Ирландией и его времени существуют другие страны, иные времена и многое другое. В один миг его скудный внутренний мир лопнул, словно воздушный шарик. Когда он держал в руках табличку, значки на которой выглядели удивительно свежими, ему казалось невозможным, что человек, выдавивший эти значки на сырой глине, умер шесть тысяч лет назад. А когда он смотрел на полки, заваленные сотнями табличек, ему казалось, что он слышит гомон восточной толпы, но не понимает ни единого слова, кроме своего имени. И ему очень хотелось пообщаться с называвшими его по имени людьми.

Расшифровать надписи на табличках никому не удалось. Раздобывшему их брату директора надоело копаться в песке, и он, решив сменить профессию, отправился в Гималаи, задавшись целью залезть на самую высокую вершину. Перед отъездом он подарил свои глиняные сокровища Британскому музею.

Джон не смог расстаться с загадочными табличками и вместе с ними перебрался в музей. Днями напролет он занимался их систематическим описанием. На столе у него скопились горы бумажных страниц с тщательно скопированными надписями с табличек, каждая из которых получила свой номер. Он сравнивал их друг с другом, а также с текстами на персидском, арабском, греческом и древнееврейском языках. Ему пришлось выучить древнееврейский и арабский языки и значительно усовершенствоваться в греческом и латинском. В тридцать лет он наполовину облысел и обзавелся небольшой рыжеватой бородкой. Он влачил мрачное существование в своем лондонском доме, большинство комнат которого никогда не открывалось. Отец обеспечивал его деньгами на двух слуг, но питался он хуже, чем они.