Томас Гарди - Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный

Они пересекли тракт и пошли дальше, однако еще через полмили Сью, как видно, устала, и Джуд забеспокоился. Они далеко отошли от железной дороги, и если бы не сумели добраться до другой станции, то оказались бы в весьма затруднительном положении. На широком пространстве меловых холмов и полей, засаженных репой, долго не было видно ни одной хижины; но в конце концов они наткнулись на овчарню, а потом и на пастуха, ставившего плетень. Он сказал, что поблизости есть только один дом, где живет он с матерью, и, указав на небольшой овраг впереди, из которого поднимался синеватый дымок, предложил зайти к ним и передохнуть.

Так они и сделали. В дом их впустила беззубая старушка, и они обратились к ней со всей вежливостью, какой можно ожидать от путников, когда единственная их возможность найти пристанище и отдых зависит от расположения хозяйки дома.

— Славный у нас дом, — сказал Джуд.

— Не знаю уж, славный или нет. Только надо вот перекрывать крышу, а где взять соломы, ума не приложу, солома нынче так дорожает, что скоро дешевле станет покрыть дом железом, чем соломой.

Они присели отдохнуть, и в это время вошел пастух.

— Не обращайте на меня внимания, — успокоил он их. — Оставайтесь у нас, сколько захотите. Иль, может, вы думали вернуться в Мелчестер вечерним поездом? Ну, так самим вам ни за что отсюда не выбраться, потому как местности здешней не знаете. Я, конечно, мог бы проводить вас, да только поезд все равно уже прошел.

Они вскочили.

— Да что, вы можете у нас переночевать, верно, мать? Располагайтесь, как дома. Правда, спать будет жестковато, но бывает и хуже. — Он повернулся к Джуду и спросил потихоньку: — Вы муж и жена?

— Тс-с!.. Нет! — ответил Джуд.

— Ну, да я ничего плохого не думал! Тогда, стало быть, она может устроиться в комнате у матери, а мы с вами ляжем в проходной, когда они уйдут к себе. Рано утром я разбужу вас, чтобы поспеть на первый поезд. На последний-то вы все равно опоздали.

Подумав, они решили принять это предложение и остались. Вместе с пастухом и его матерью они поужинали вареной свининой с овощами.

— А мне здесь нравится, — сказала Сью, когда хозяева стали убирать со стола. — Никаких законов, кроме закона тяготения и естественного развития.

— Это тебе только кажется, что нравится, а на самом деле это не так. Ты — продукт цивилизации, — сказал Джуд, вспоминая о ее помолвке и чувствуя некоторую обиду.

— Что ты, Джуд, вовсе нет. Я люблю читать, и все такое, но мне хотелось бы жить так, как я жила в детстве, вернуться к свободе.

— Так ли уж хорошо ты ее помнишь? Мне кажется, жизнь без всяких условностей — это не для тебя.

— Не для меня? Ты не знаешь, кто я в душе.

— Кто же?

— Исмаилитка {177} .

— Городская мисс — вот ты кто!

Она взглянула на него с суровым неодобрением и отвернулась.

Пастух разбудил их на другое утро, как обещал. Было солнечно и ясно, и четыре мили до станции они прошли с удовольствием. Приехав в Мелчестер, они отправились на Соборную площадь, и, когда перед глазами Сью выросли фронтоны старинного здания, в котором ей снова предстояло стать затворницей, в глазах ее мелькнул испуг.

— Ой, и попадет же мне, наверное, — прошептала она.

Они позвонили в большой колокол и ждали.

— Ах да, чуть не забыла: я кое-что захватила для тебя, — быстро сказала она и порылась в кармане. — Моя новая фотография. Хочешь?

— Еще бы!

Он с радостью взял карточку, и в это время подошел привратник. Когда он открывал калитку, взгляд его не сулил ничего доброго. Сью вошла и, обернувшись, помахала Джуду рукой.

Семьдесят девиц в возрасте от девятнадцати до двадцати одного года, — впрочем, были среди них и постарше, — жившие в своего рода монастыре, именуемом мелчестерской педагогической школой, представляли собою весьма разношерстное общество: в него входили дочери ремесленников, священников, врачей, лавочников, фермеров, торговцев молочными продуктами, солдат, матросов и крестьян. В описанный нами выше вечер они сидели в большой классной комнате, как вдруг разнесся слух, что Сью Брайдхед не вернулась до закрытия ворот.

— Она ушла со своим кавалером, — сказала студентка второго курса, которая знала толк в кавалерах. — Мисс Трейсли видела их на вокзале. Ох, и влетит ей, когда она вернется.

— Она говорила, что он ее двоюродный брат, — заметила совсем юная девушка из новеньких.

— Эту отговорку слишком часто пускали в ход, и теперь она уже никого не спасет, — сухо бросила староста курса.

Дело в том, что всего год назад была прискорбным образом совращена одна из учениц, которая пользовалась тем же предлогом для свиданий со своим возлюбленным. Это происшествие вызвало скандал, и с тех пор дирекцию приводило в ярость одно лишь упоминание о кузенах.

В девять часов была проведена перекличка, мисс Трейсли трижды громко назвала имя Сью, но не получила ответа.

В четверть десятого все семьдесят девушек поднялись, чтобы исполнить «Вечерний гимн» {178} , а затем преклонили колени для молитвы. После молитвы пошли ужинать, и у каждой на уме было одно: где же Сью Брайдхед? Кое-кто из студенток, видевших Джуда в окно, признавались себе, что они сами не прочь были бы понести наказание ради удовольствия целоваться с таким симпатичным молодым человеком. Никто из них не верил, что он действительно приходится Сью кузеном.

Спустя полчаса все ученицы лежали в разгороженных спальнях, каждая в своем отделении; их нежные девичьи лица были обращены к мигающему свету газовых рожков, которые один за другим следовали вдоль длинных дортуаров, и на лице каждой было написано — «слабая», словно проклятье пола, к коему они принадлежали и который никаким напряжением их воли и способностей не мог сделаться сильным, пока существовали неумолимые законы природы. Сами того не ведая, они являли собою прелестное, соблазнительное и трогательное зрелище, и узнать об этом им было суждено лишь среди бурь и испытаний грядущих лет, сулящих несправедливость, одиночество, рождение детей и утраты. Лишь тогда, унесясь мысленным взором в прошлое, поймут они, как много упустили.

Вошла одна из надзирательниц, чтобы потушить свет. Она бросила последний взгляд на пустующую кровать Сью и туалетный столик в ногах кровати, где, как у всех девушек, стояли разные безделушки, и среди них на видном месте фотографии в рамках. Выставка Сью выглядела довольно скромно: на столике рядом с зеркалом стояли в бархатной и филигранной рамках два мужских портрета.

— Она говорила когда-нибудь, кто эти мужчины? — спросила надзирательница. — Вы знаете, но правилам на столики разрешается ставить только портреты родственников.

— Один из них, тот, что средних лет, — сказала студентка, лежавшая на соседней кровати, — это школьный учитель, у которого она была помощницей, мистер Филотсон.