Лао Шэ - Сказители

– Ваши затруднения мне понятны. – Мэн Лян снова стал его успокаивать. – Человеку очень нелегко менять свои взгляды. Сила привычки, сложившейся в течение многих поколений, не может быть уничтожена сразу.

– Я не консерватор, – сказал Баоцин уверенно и смело. – Но, конечно, и не новатор, мое место где-то посередке.

Мэн Лян кивнул.

– Я хочу спросить вас. Ваша жена не любит Сюлянь и не занимается ею. Вы заняты работой н не можете с утра до вечера быть рядом с ней. А если в один прекрасный день она сбежит, что вы будете тогда делать?

– Она и так уже потихоньку бегает смотреть фильмы.

– Правильно. Это и есть ваша ошибка, брат. Вы боитесь, что она научится дурному, не хотите, чтобы она путалась с другими девушками-певичками. У нее нет друзей, она не бывает в обществе, ей не хватает опыта. Она стала узницей ваших старых взглядов. Как быть? Очень возможно, что ей ужасно скучно и она убегает из дома, чтобы развлечься. Ваша обязанность сделать из нее честного человека, чтобы она на собственном опыте познала жизнь. Когда у нее появится порядочный друг, жизнь ей покажется интересной и осмысленной, и тогда ежа не убежит.

– Что же я для этого должен сделать? – спросил Баоцин.

– Отправить ее в школу. Не столь важно, что она будет там изучать. Главное, чтобы она имела возможность завести порядочных друзей, научилась бы правильно относиться к людям, набралась бы житейской мудрости. Только тогда она станет взрослой.

– А то, что вы ее учите, этого недостаточно?

– Конечно, нет. К тому же я и не смогу продолжать с ней занятия, я могу в любой момент уехать.

Баоцин совсем был сбит с толку.

– Что вы говорите? Зачем уехать?

– Мне грозит опасность, здесь не так уж спокойно.

– Я не понимаю. Кто может причинить вам вред? Кто может с вами чего-нибудь не поделить? – Баоцин тут же совершенно позабыл о Сюлянь. Такой задушевный друг собирается уехать, расстаться с ним просто невозможно.

Мэн Лян засмеялся.

– Я ничего дурного не совершил, и на сей момент никто не может причинить мне вреда. Но я человек новых взглядов и всегда выступал против того, что твердит правительство, выступаю против феодального господства Чан Кашли.

– Я не понимаю, какое отношение имеет феодальное господство к вашему отъезду?

Драматург покачал головой, глаза его блестели, вопрос Баоцина его забавлял.

– Вот видите, вы совершенно не в курсе того, что происходит кругом. Вы уже отстали от эпохи. Брат, война, которую ведет Китай против Японии, не такая простая штука. Тут все очень сложно. Война ведется и на внешнем, и на внутреннем фронте. Столкновения между новой и старой идеологией не стали слабее оттого, что идет война. И хотя в стране давно уже республика, феодальные силы по-прежнему еще существуют. Мы сейчас ведем две войны. Одна началась сорок лег назад, другая – совсем недавно, это война против агрессора. Какая война окажется важнее, никто точно сказать не может. Я писатель, драматург. Моя обязанность состоит именно в том, чтобы выдвигать новые идеалы, новые взгляды, новые пути, новые доводы. Новая и старая идеология всегда находятся в противоречии. Я тут задел старую систему, которая готова вот-вот развалиться, но эта система еще не утратила способности пожирать людей. Правительство обратило внимание на театры. Многие уже арестованы за свои прогрессивные убеждения. Властям не нравятся думающие люди, поэтому все то, что я написал, взято на заметку. Рано или поздно меня сцапают. Я ни в коем случае не должен позволить им заткнуть мне рот. А не схватят меня, так прикончат.

Баоцин положил руку на плечо Мэн Ляна.

– Не печальтесь, господин Мэн. Если они и в самом деле вас схватят, я обязательно найду способ вызволить вас.

Мэн Лян громко рассмеялся.

– Дорогой друг, все это не так просто. Спасибо вам за добрые чувства. Вы не можете мне помочь. Я выбрал этот путь по своей воле и буду идти им до конца. Я при желании вполне мог стать чиновником, имел бы деньги и впасть. Но я не хочу, мне не нужны их вонючие деньги. Мне нужна свобода слова. В некотором отношении передо мной и Сюлянь стоят одни и те же проблемы. Мы оба боремся за то, что вы не можете себе уяснить. Скажу вам, брат, еще вот что. Отныне лучше не исполнять сказы, которые я написал для вас. Чтобы вам было меньше хлопот, я старался как мог не употреблять в них резких фраз, однако, что ни говори, эти сказы все же прогрессивны, могут воодушевлять людей, призывать молодежь к действиям. Гнилые силы уже озабочены своим будущим. Мы должны мобилизовать народ на войну сопротивления, отомстить за пролитую кровь и слезы. А чанкайшисты ждут лишь восхвалений их заслуг и слепого повиновения.

Баоцин кивнул головой:

– Признаюсь, я действительно не понимал всего этого.

– Мне это понятно. Было время, когда я был таким же, как вы и ваша жена. Пройден очень трудный путь. Я стараюсь шагать вместе с эпохой, а вы с супругой остановились и не движетесь вперед. Может быть, я стою где-то в первых рядах эпохи, а вас эпоха ведет на поводке. Я понимаю Сюлянь, а вы ее не понимаете. Это же совершенно очевидно, брат. Поэтому я и говорю, надо дать ей шанс. Я напишу вам рекомендательное письмо, пусть она повидает директора женской подготовительной школы. Достаточно того, чтобы вы дали согласие, и она сможет ходить в школу, пусть начнет познавать жизнь. А не согласитесь, ей век быть рабыней. Как быть, в конце концов решать вам самим, я не принуждаю вас. – Мэн Лян взял шапку. – Запомните, брат, запомните эти слова, которые я вам говорю перед разлукой, может, мы больше не увидимся. Если вы не дадите ей свободу, она будет искать ее сама и в итоге погубит себя. Имея свободу, она, конечно, также может опуститься, однако виноваты в этом будете уже не вы. Многие люди отдали жизнь за новые мечты, и она не исключение. Я считаю, уж лучше пожертвовать собой во имя новой идеи, чем стать жертвой старой системы... – Он направился к двери. – Я ухожу. Одно небо знает, когда мы снова встретимся. Добрый друг, до свидания. – И он мгновенно исчез, будто за ним по пятам гнались ищейки.

После ухода Мэн Ляна Баоцин долго сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Потерян еще один близкий ему человек. Сначала умер брат, а за ним ушел самый хороший, самый уважаемый и дорогой друг. Мэн Лян. Талант и одаренность его были так высоки, он был таким приветливым и радушным, таким задушевным. Почему ему нужно уезжать? Этого Баоцин уразуметь не мог и потому огорчался. Создавалось впечатление, что Мэн Лян только приоткрыл маленькую щелку в двери, дал ему взглянуть одним глазом на мир и снова быстро захлопнул ее. И снова мрак.