Франц Верфель - Песнь Бернадетте

Ответы, которые дает Бернадетта, по-прежнему поразительны. К примеру, каноник Ногаро спрашивает девочку про тайну, которую ей поверила Дама.

— Но ведь она поверила ее только мне одной, — нетерпеливо возражает Бернадетта. — Если я открою ее вам, месье, это уже не будет тайной.

Другой приводит обычное возражение против требования Дамы есть траву:

— Не могу понять, как могла Дама потребовать, чтобы ты ела всякую гадость. Как-то не вяжется с ее образом, нарисованным тобой, чтобы она заставила тебя делать то, что делают только животные…

— Ведь едите же вы салат, а разве вы — животное? — ровным голосом возражает Бернадетта. Мужи за столом переглядываются, не зная, следует ли считать этот ответ дерзостью. Спокойные глаза девочки опровергают это подозрение. Антуанетта Пере, сидящая на скамье для свидетелей, прыскает в кулак.

Среди представителей светской власти в Лурде, боровшихся против Дамы, только один Лакаде не пал духом. Этот гурман с гибким умом обладает способностью находить удобоваримый выход из самого безнадежного тупика. А собственно, кто говорит о безнадежном тупике? Пускай чудеса, свершившиеся в Массабьеле, опровергают общепринятую философию. В задачи делового человека вовсе не входит проливать кровь, отстаивая всеобщность законов природы. Время на дворе смутное, весь мир — сплошной мыльный пузырь, Лурд — городишко на пороге взлета, а Лакаде — не дурак. С того летнего вечера, когда он тайком испробовал силу источника на собственной головной боли, у него открылись глаза. Каждому человеку мера и направление возможного приобщения к духовности даны от рождения. Вот Лакаде и приобщился к ней — по-своему.

Мэр вдруг осознал, что чудотворный источник ничем не хуже минерального, а в некотором смысле даже лучше — благодаря своей уникальности и выгодности. На его личный вкус, блестящий курорт в сто раз приятнее, чем самое священное место паломничества. Но что поделаешь? Высокообразованный директор лицея Кларан был прав, когда в кафе как-то раз поведал ему, что Лурд в стародавние языческие времена уже был священным местом, а такие места никогда не теряют полностью своего мистического характера. Лакаде этим удовлетворился. Хотя, конечно, от его мечты о казино и курортном парке с музыкальным павильоном, кафе на открытом воздухе и площадками для крокета придется отказаться. Суета летнего отдыха богачей и баловней судьбы не очень-то вяжется с таким святым местом, как чудотворный источник в Гроте. Не будет здесь ни концертов, ни фейерверков, ни карнавалов цветов, ни балов-маскарадов, ни красивых женщин в роскошных туалетах, ни играющих в мяч детей в кружевных панталончиках. И очень жаль, думает жизнелюб Лакаде, предчувствуя, что земным многоцветьем жизни придется пожертвовать ради толп паломников в черном. Да и лечебная вода превратилась в священную, а значит, придется распрощаться с планом создания акционерного курортного общества и идеей процветающей фирмы по рассылке целительной воды. Этикетки на бутылках, изображающие Пресвятую Деву, возвращающую зрение слепому ребенку, слишком большая безвкусица, и церковники обязательно поднимут шум. Многое отпадает, но многое и добавляется, если взяться за дело с умом и не дать вырвать из рук бразды правления. К счастью, еще не поздно. Еще есть шанс опередить церковь, ведь она пока не решилась сказать «да» и стать первооткрывателем.

Докладывая госпоже о визите мэра, старик Филипп не может скрыть удивления. Лакаде излагает благочестивой даме благочестивый план. До первого посещения Грота комиссией, которое состоится завтра, надо бы скоренько превратить Грот в цветущий сад, чтобы наглядно убедить недоверчивых сторонников епископа в том, что местное население верит в подлинность чуда. Правда, сегодня, после Дня Поминовения Усопших, в садоводстве почтмейстера Казенава найдешь разве что астры. Но этими пышными кладбищенскими цветами разнообразных оттенков можно заполнить весь Грот. Комиссия направится к Гроту в одиннадцать часов. Поэтому пусть процессия из наиболее достойных горожан во главе с членами совета общины часом раньше проследует к Гроту, чтобы своим участием или неучастием в ней засвидетельствовать, кто относится к приверженцам Дамы, а кто нет. На роль организатора этого шествия самим Провидением явно предназначена мадам Милле. И вдова, в полном восторге от перемены, совершившейся в душе прежнего противника, тотчас берет дело в свои опытные руки.

И действительно: на следующее утро, ровно в девять часов, изрядная часть наиболее видных горожан Лурда собирается у церкви Марии на улице Бур. Мужчины — во фраках, дамы прикрыли волосы вуалями скромных расцветок. Погода стоит весьма благоприятная. Адольф Лакаде со своими секретарями выходит из портала в сопровождении членов совета общины. Его лиловые щеки гладко выбриты, седые усы топорщатся как деревянные. Поперек живота трехцветная перевязь. В левой руке — цилиндр, в правой — горящая свеча.

— Может, споем? — бросает он почтмейстеру Казенаву, прежде чем дать знак трогаться. — Как насчет «Nous voulons Dieu»?

Процессия с пением тянется мимо кафе «Французское». Дух современности в образе владельца кафе Дюрана озадаченно глядит ей вслед.

Декан жалобным голосом сказал епископу: «Бернадетта еще так молода!» На что епископ возразил: «Она станет старше». А епископ как раз и задался целью, чтобы Бернадетта стала старше — раньше, чем будет принято окончательное решение относительно Дамы и ее самой. Между чудом и признанием чуда монсеньер намерен проложить самый плотный изоляционный слой, какой есть в природе: время. Он точно следует мудрым заветам Бенедикта XIV, изложенным в пятьдесят второй главе третьего тома его великого труда «О причислении к лику святых и канонизации». Время — самая крепкая кислота, все равно что царская водка, разъедающая все, кроме самого чистого и тяжелого золота. Любой более легкий металл, пусть даже сам по себе весьма ценный, разлагается и в конце концов полностью растворяется. Большая часть того, что волнует людей сегодня, назавтра уже улетучивается как сон. Даже память о самых героических и самых мрачных днях целых народов блекнет при петушином крике новой сенсации. Событиям в Лурде газеты уделили слишком много внимания. И епископ предполагает, что теперь, почти год спустя, волнение уляжется. Вероятно, в конце следующего года уже никто и не вспомнит о Массабьеле, и история с явлениями и исцелениями останется милым воспоминанием без сколько-нибудь серьезных последствий. Поэтому монсеньер Бертран Север отвел на работу своей комиссии полных четыре года. До истечения этого срока собранный материал должен быть рассортирован, изучен и зарегистрирован, но окончательных выводов делать не следует. В длительном интервале заключается больше познавательной силы, чем в самом могучем и проницательном человеческом разуме. Например, со временем станет ясно, продолжатся ли случаи чудесного исцеления или прекратятся. Станет ясно, удержится ли брожение в умах народа, распространившееся из Лурда по всей Франции, или же оно было лишь мимолетным всплеском недовольства простого люда, уставшего от нигилизма верхних слоев. И, наконец, длительным сроком епископ подвергает строжайшей проверке сам принцип сверхъестественности.