Мария Корелли - История детской души

Лионель промолчал, делая вид, что очень занят своим завтраком. Люси, постояв с минуту, поняла, что мальчик не расположен к разговору, и вышла из комнаты.

Действительно, в эту минуту даже присутствие доброй Люси было ему в тягость — ему хотелось остаться одному с теми мыслями, в которых он не успел еще разобраться. Таинственное ночное посещение матери, ее странные слова, ее слезы, страстные поцелуи — все это, теперь, при дневном свете, точно отошло в область снов и видений… и если бы не голубая лента, спрятанная под его подушкой, он не мог бы поверить в действительность того, что, с такою болью, припоминалось ему… Он смутно предчувствовал, что в разгадке тайны этой страшной ночи сокрыто что-то ужасное… и это что-то влечет за собою неминуемое для него горе; он боялся себе выяснить — какое именно это могло быть горе… Чтобы отвлечь мысль от самого себя, он с каким-то остервенением ухватился за свои занятия. Писал, переводил, углублялся в решение самых трудных математических задач, доводя свой детский ум до крайних пределов болезненного напряжения — пока не затрубила знакомая ему труба Линтонского дилижанса. Из своего окна он видел, как дилижанс, грузно покачиваясь со стороны в сторону, подкатил к Коммортинскому постоялому двору, и как вышли из него м-р Велискурт и профессор. С них Лионель не сводил глаз: вот, подошли они оба к воротам, вошли в сад — подходят все ближе и ближе — сейчас войдут в дом… и с замиранием сердца он вдруг понял — что минута настала — что сейчас он должен все узнать… Раздался неистовый звонок у подъезда — Лионель вздрогнул и ждал… затем раздался голос его отца.

— «Лионель, Лионель!» кричал он, задыхаясь от бешенства. «Куда девался этот мальчишка, сбежал как бродяга — а мать его сбежала как…

Он не успел докончить начатую фразу. Лионель уже стоял перед ним.

— «Я здесь», проговорил он голосом, дрожащим от страха — он был убежден, что отец его внезапно лишился рассудка… Багровея от бешенства, м-р Велискурт так страшно скалил зубы, так зверски таращил глаза, что наводил непритворный ужас на маленького своего сына, при виде которого лицо его приняло еще более зверское выражение. Злобно сдвинув брови, он произнес хриплым голосом:

— «О, вы здесь! Видели вы» — тут он остановился, с трудом переводя дыхание… — «видели вы вчера свою мать?»

— «Да,» чуть слышно отвечал мальчик, «я ее видел нынче. Я уже спал, когда она ко мне пришла, она меня разбудила и простилась со мною.»

— «Простилась, и только?… что там еще происходило между вами?… Ну, скорее договаривайте», кричал в исступлении м-р Велискурт.

— «Она еще сказала,» продолжал Лионель, «что едет в гости с другом, который сделает ее счастливой» — у м-ра Велискурта тут вырвалось страшное проклятие, а профессор громко закашлял, чтобы немного заглушить его, -„ и — и она сказала, что теперь она очень несчастна — что ей нужно развлечься. Еще она сказала, что не долго там останется, и много, много плакала, и меня целовала… О! скажите мне, пожалуйста, скажите, что же случилось — что все это значить?..»

Голова его закружилась, он пошатнулся и чуть не упал.

— «Да, я скажу вам!» — с новым приливом бешенства, воскликнул м-р Велискурт. «Я вам выскажу истину-она же говорила одну ложь! Ваша мать презренное создание!. Ваша мать-низкая тварь, -развратная женщина!., она опозорила и меня и вас! Понимаете-ли вы, что значит, когда женщина покидает своего мужа и, как вор под прикрытием ночи, бежит с другим человеком? Знайте же! это сделала ваша мать… „Друг,“ который дает ей счастье — господин Лассель, подлец и баловень высшего общества — с ним она ушла и никогда больше не вернется. Никогда не вспоминайте о ней, никогда не произносите ее имя! Запомните! с этого дня, у вас нет больше матери!..»

Лионель приподнял вверх свои маленькие, дрожащие руки, точно ими хотел себя заслонить от невидимых ударов, — сердце его порывисто билось, на мгновение взгляд его беспомощно остановился на профессоре Кадмон-Горе, и ему показалось, что суровое лицо учёного выражало нечто похожее на сострадание — он хотел что-то выговорить, но не мог — перед ним и вокруг него все подернулось туманом — только с ужасающей ясностью выступало страшное лицо отца и страшный смысл слов его.

— «Вам известно, что значит опозоренная жизнь,» продолжал м-р Велискурт, «хотя вы еще очень молоды, вы уже знаете из истории, что были женщины, которые решались умереть, лишь бы не быть опозоренными. Не такова ваша мать! Она не скрывает своего позора, она им гордится! В былые времена ее привязали бы к позорному столбу, или плетьми засекли бы.» Произнося эти слова, он поднял правую руку, как будто держал в ней невидимый бич, которым хотел карать свою преступную жену. «Когда вы станете взрослым человеком, вы краснеть будете при одном воспоминании о вашей матери — она негодная, она…

Но тут Лионель, ухватившись за его руку, раздирающим голосом закричал:

— «О довольно, довольно! Не могу, не могу больше это слышать!.. Я люблю ее! Да, люблю-и перестать ее любить не могу!.. Она целовала меня, она меня обнимала — и было это так недавно… Забыть это не могу, право не могу! Я люблю ее! Мама, моя мама!»

Он смутно видел, какой ненавистью загорелись устремленные на него глаза его отца, смутно слышал, как профессор укоризненно произнес:

— «Довольно с него — оставьте же ребенка…»

И вдруг ему показалось, что облик его отца растёт, принимаете сверхъестественные размеры, и охватило его непреодолимое желание бежать — куда? он сам не знал, — ему было все равно-только бы уйти — уйти скорее… и он пустился бежать… выбежал из дома, добежал до Коммортина и там, как безумный бежал прямо по улице, пока не повстречалась ему знакомая мисс Кларинда Пейн, которую он не видал с самого отъезда Монтроза — он бросился к ней и громко закричал:

— «О, мисс Пейн, ведь, это не правда! О, скажите же мне!… это не можете быть правда… Моя мама не навсегда уехала? О, нет, нет-она меня любите, я ведь это знаю! Она бы меня не бросила… скажите мне, милая, милая мисс Пейн, вы, ведь, не думаете, что она — нехорошая?…»

Мисс Пейн взглянула на него, и мгновенно ее женская душа постигла всю муку души бедного ребенка, — ужас его сомнений, его скорби, его полное одиночество… вместо ответа, она широко раскрыла ему свои объятия — но Лионель ответа ждал — и, содрогаясь от ужаса, он теперь прочел его в бесконечной жалости ее печальных глаз… жизнь в нем точно остановилась… казалось ему, что небо, земля, далекое море, все вдруг поглотила темная бездна, что сейчас поглотите она и его… он хотел ринуться вперед — и без чувств упал у ног Кларинды Пейн.

Глава XI

— «Лучше увезите его на несколько дней,» — говорил м-р Гартлей, веселый, благодушный деревенский доктор, одной рукой щупая слабый пульс Лионеля, а в другой держа часы. «Необходимо переменить всю обстановку — как-нибудь развлечь его. У него было нечто в роде нервного удара, — да — да — весьма прискорбно! — я узнал уже в деревне… как это ужасно! — к «несчастно, эти семейные драмы теперь не редко случаются… Можно себе представить, до чего вы удручены!…»