Жюль Верн - ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

По совету журналиста, несчастного привели в его хижину Быть может, вид вещей, которые когда-то принадлежали ему, произведет на него впечатление. Быть может, достаточно одной искры, чтобы разбудить его потухшую мысль, чтобы оживить его угасшую душу.

Дом был недалеко. Через несколько минут отряд подошел к нему, но пленник ничего не узнал и, казалось, потерял представление о чем бы то ни было.

Одичание этого несчастного позволяло сделать только тот вывод, что он уже давно находится на островке и что, прибыв сюда вполне разумным, он был доведен одиночеством до такого состояния.

Журналист подумал, что, может быть, на него подействует вид огня. Через минуту яркий огонь, который привлекает даже диких животных, запылал на очаге.

Вид пламени, казалось, заинтересовал несчастного, но лишь на одну минуту. Вскоре он отступил назад, и его бессознательный взор снова потух.

Очевидно, ничего нельзя было сделать, по крайней мере, сейчас, и оставалось только отвести его на борт «Бонавентура», что и было исполнено.

Дикарь остался на корабле под охраной Пенкрофа. Гедеон Спилет с Харбертом вернулись на островок, чтобы закончить свои дела. Несколько часов спустя они снова были на берегу, нагруженные оружием и посудой. Кроме того, они принесли с собой огородные семена, несколько убитых птиц и две пары свиней. Все это погрузили на корабль, и «Бонавентур» был готов поднять якорь, как только начнется утренний прилив.

Пленника поместили в носовую каюту, и он лежал там, спокойный, молчаливый, словно глухонемой.

Пенкроф предложил ему поесть, но дикарь оттолкнул вареное мясо, которое он, по-видимому, не мог уже употреблять. Но как только моряк показал ему одну из убитых Харбертом уток, дикарь с звериной жадностью набросился на птицу и сожрал ее.

Вы думаете, он опомнится? – спросил Пенкроф, качая головой.

– Может быть, – ответил журналист. – Не исключена возможность, что наши заботы в конце концов окажут на него действие. Он стал таким вследствие одиночества, а теперь уж он не будет один.

– Наверное, этот бедняга уже давно в таком состоянии, сказал Харберт.

– Может быть, – ответил журналист.

– Как вы думаете, сколько ему лет? – спросил юноша у журналиста.

– Трудно сказать, – ответил тот. – Лицо его заросло бородой, и черты его нелегко разглядеть. Но он уже немолод, и ему, по-моему, не меньше пятидесяти лет.

– Вы заметили, мистер Спилет, как глубоко его глаза сидят в орбитах? – сказал Харберт.

– Да, Харберт, но я скажу, что их взгляд человечнее, чем можно было думать.

– Ну, там увидим, – сказал Пенкроф. – Любопытно знать, какого мнения будет мистер Смит о нашем дикаре. Мы поехали на розыски человека, а привезем с собой чудовище! Ну что же, делаешь, что можешь Ночь прошла спокойно. Неизвестно, спал пленник или нет, но, во всяком случае, он не двинулся с места, хотя и не был связан Он походил на тех хищников, на которых первые часы пребывания в неволе действуют угнетающе и: лишь позднее их охватывает ярость.

На заре следующего дня – 15 октября – наступила перемена погоды, которую предвидел Пенкроф. Задул норд-вест, благоприятный для возвращения «Бонавентура». Но в то же время ветер усиливался и должен был затруднить плавание.

Пенкроф зарифил большой парус, взял направление на ост-норд-ост, то есть прямо к острову Линкольна.

Первый день перехода прошел без всяких событий. Пленник спокойно лежал в носовой каюте, и так как прежде он был моряком, то морская качка, казалось, производила на него благоприятное действие. Не вспоминал ли он свое прежнее ремесло? Во всяком случае, он оставался вполне спокоен и был скорее удивлен, чем подавлен. На следующий день, 16 октября, ветер сильно засвежел и стал более северным, то есть менее попутным для «Бонавентура». Корабль сильно подбрасывало на волнах Пенкрофу вскоре пришлось опять идти круто к ветру: моряк ничего не говорил, но состояние моря, которое бурно билось о нос корабля, внушало ему тревогу. Если ветер не переменится, возвращение на остров Линкольна отнимет больше времени, чем путешествие на остров Табор.

Действительно, 17-го утром прошло сорок восемь часов с момента отплытия «Бонавентура», но ничто не указывало на близость острова. Впрочем, трудно было судить на глаз о пройденном расстоянии, так как скорость и направление ветра слишком часто менялись.

Еще через сутки на горизонте все еще не было видно земли. Ветер дул вовсю, и состояние моря было отвратительное. Пришлось быстро маневрировать парусами, которые заливало волнами, брать рифы и часто менять галс. 18-го днем «Бонавентур» даже совсем залило водой, и, если бы его пассажиры заранее не привязали себя к палубе, их бы снесло. В этих условиях Пенкроф и его товарищи, чрезвычайно занятые удалением воды с палубы, получили неожиданную помощь от пленника, в котором как будто проснулся инстинкт моряка. Он выскочил из люка и сильным ударом багра проломил борт, чтобы вода, залившая палубу, могла скорее стечь в море. После этого он, не говоря ни слова, вновь спустился в свою каюту.

Пенкроф, Гедеон Спилет и Харберт, совершенно ошеломленные, не мешали ему.

Между тем положение становилось опасным. Пенкроф имел основание думать, что заблудился в этом безбрежном море, и не знал никакого способа найти дорогу.

Ночь на 19-е была темная и холодная. Но около одиннадцати часов вечера ветер стих, волнение успокоилось, и корабль, который уже не так качало, пошел скорее. В общем, он прекрасно выдержал бурю.

Пенкроф, Гедеон Спилет и Харберт и не подумали даже заснуть, хотя бы на часок; они пристально вглядывались в море: может быть, остров Линкольна недалеко и его удастся увидеть с рассветом. А может быть, «Бонавентур» снесло ветром, и в таком случае почти невозможно выправить его курс.

Пенкроф, до крайности встревоженный, все же не терял надежды, так как нервы у него были крепкие. Стоя у руля, он упорно старался разглядеть что-нибудь в густой темноте. Часа в два ночи он вдруг закричал:

– Огонь! Огонь!

И действительно, милях в двадцати к северо-востоку виднелся яркий свет. Остров Линкольна был близко, и огонь, который, несомненно, зажег Сайрес Смит, указывал дорогу. Пенкроф, слишком уклонившийся к северу, изменил направление и взял курс на огонь, который светил на горизонте, словно звезда первой величины.

На следующий день, 20 октября, в семь часов утра, после четырехдневного путешествия, «Бонавентур» тихо причалил к берегу возле устья реки Благодарности.